– Понятно, – произнес я. – Что ж, большое спасибо за беседу.
– А как насчет коммунальных услуг-то? – вскинула на меня взгляд старушка.
– А что коммунальные услуги?
– Они что, так и будут расти? – нахмурилась Дробышева.
– Боюсь, что да, – ответил я.
– И когда это безобразие закончится? – спросила она.
– Думаю, что никогда… – сказал я. – По крайней мере, покуда власть не сменится. И снова не настанет социализм.
– Поскорее бы уж, – просительным тоном произнесла старушка. – А то сил терпеть все эти безобразия нет уже никаких.
– Понимаю, – сказал я. – Еще раз спасибо. И до свидания.
– До свидания, – сказала старушка и, проводив меня до двери, открыла ее, выпустила меня и тихонечко закрыла.
Я пошел по своим делам, а старушка Дробышева осталась ждать возвращения социализма. Или просить Бога, чтобы он поскорее прибрал ее к себе…
Глава 7
Когда слезятся глаза и текут сопли, или В гостях у бывшего следователя Седых
Найти следователя Григория Александровича Седых, что вел три года назад дело об убийстве Анны Чекулаевой, оказалось не так просто. Почти весь понедельник двадцать пятого мая я был занят тем, что рыскал по Москве в надежде отыскать этого следака, однако он оставался неуловим.
Дело было в том, что в полиции Седых не работал уже год. Был уволен по причине служебного несоответствия, а иными словами, ввиду злоупотребления горячительными напитками. Причем прямо на рабочем месте. Конечно, такую информацию я получил не сразу, откровенничать со мной никто не собирался. А поэтому мне пришлось прибегнуть к помощи моего хорошего знакомого подполковника Попенченко, который занимал в следственных органах весьма значимый пост с названием, пугающим даже честных следаков и оперов, – начальник отдела обеспечения собственной безопасности Главного следственного управления Следственного комитета РФ по городу Москве.
Хороший был мужик Виталий Зиновьевич Попенченко. Познакомился я с ним, когда он был еще старшим следователем Главного следственного управления Следственного комитета, а я вел журналистское расследование гибели известного продюсера Марка Лисянского, застреленного тремя выстрелами из пистолета в грудь и найденного возле мусорных баков на задворках престижного ресторана «Ерема». Признаться, не без его помощи мне удалось заполучить и выдать на гора материал, изобличающий убийцу: Наталью Валерьевну Аленину – одну из самых известных в девяностых годах актрису и даже лауреатку премии «Сильвер Хьюго», полученной на международном кинофестивале в Чикаго. Я тоже кое в чем помог Виталию Зиновьевичу. После чего мы выпили семисотграммовую бутылку настоящего французского «Камю Наполеон» и прониклись симпатией друг к другу. При расставании Виталий Зиновьевич сказал:
– Если что – обращайся.
– А что «если что»? – спросил тогда я.
– Ну мало ли, – ответил он.
Я этого предложения не забыл и обратился, когда вел новое журналистское расследование, вылившееся в мою авторскую программу «Страсть к убийству». Мы снова помогли друг другу, и снова, прощаясь после завершения дела, подполковник Попенченко, уже в ранге исполняющего обязанности руководителя отдела обеспечения собственной безопасности Главного следственного управления Следственного комитета РФ по городу Москве, произнес свою сакраментальную фразу:
– Если что – обращайся!
Вот я и обратился к нему за помощью. И он мне помог. И как человек, и как мент, то бишь полицейский, после чего препятствия по выяснению того, кто вел следствие по делу убийства Анны Чекулаевой и как найти этого следователя, отпали как-то сами собой.
Бывшего следователя Седых я отыскал уже ближе к вечеру. Он приехал домой из своего сада, и от него за версту пахло спиртным. Ему повезло, что его не остановили дэпээсники и не заставили дышать в трубочку. Впрочем, возможно, его и останавливали, но спасло удостоверение сотрудника полиции. Ведь эту корочку по увольнении мало кто сдает. Обычно ее «теряют»…
Я перехватил Григория Седых у его старенького коричневого «Daewoo Espero», когда он, припарковавшись у подъезда, вышел из автомобиля и нервно достал бумажник, чтобы подсчитать оставшуюся наличность. Похоже, на бутылку ему не хватало, и он стал шарить по карманам в надежде отыскать недостающую купюру. Но таковой не оказалось. Седых печально повесил голову и уже ступил на крыльцо, когда я его окликнул:
– Григорий Александрович!
Бывший следователь вскинул голову и вопросительно посмотрел на меня.
– Что, не узнаете? – улыбнулся я.
– Н-нет, – ответил Седых, всматриваясь в мое лицо.
– Мы как-то с вами были в одной компании, – сообщил я, соврав. – Вы еще жаловались, что вас достала реклама Дмитрия Киселева…
Бывший следователь сморгнул.
– Ну Киселев еще все время повторял: «Как по мне, так свобода слова, это когда называешь вещи своими именами… Хватит мямлить, пора говорить как есть»… – процитировал я. – И размахивал руками с огромными ладонями. Помните?
– А-а-а, – протянул Седых.
Конечно, он вспомнил не меня, а эти слова, навязшие в зубах у Димы Киселева и крайне раздражающие девяносто девять процентов населения, смотрящего телевизор. А может, отставной следак в какой-нибудь компании собутыльников и правда говорил, что эта реклама его достала. Поскольку достала она всех. В том числе и меня…
– Вот и славно, – осклабился я. – Вот, проходил мимо и решил: дай, думаю, зайду к Григорию Александровичу. Справлюсь, как здоровье, то да се. Тем более что у меня с собой кое-что имеется…
Я отвернул полу пиджака, обнажив горлышко белоголовой, загодя припасенной мною после того, как я узнал, что Седых страстно обожает кушать водку. Бывший следак довольно улыбнулся и кивнул, что означало: ступай, мол, за мной. И открыл дверь подъезда.
– Ну что встал, пошли, – сказал он мне, чуть замешкавшемуся, и пропустил меня вперед…
В подъезде стоял стойкий запах старух, кошачьей мочи и еще какой-то острой кислятины. Соединившись, эти запахи создавали такую атмосферу, что начинали слезиться глаза.
Григорий Александрович жил на втором этаже. Не снимая обуви, мы прошли на кухню. Седых открыл холодильник, достал кусок колбасы, разрезал его на толстые кругляши и выжидающе уставился на меня.
– Ах да, – спохватился я и выставил бутылку на стол.
Седых одним движением быстро свинтил горлышко, взял с разделочного стола две чашки и налил по половине мне и себе.
– Ну, – поднял он свою чашку, – за что пьем?
– За встречу, – немного подумав, сказал я.
– Хороший тост, – произнес Григорий Александрович и, не дожидаясь меня, выпил. Потом отломил от кругляка колбасы уголок и отправил его в рот. Выпивохи закусывать не шибко любят…
Я сделал глоток и поставил чашку на стол. Седых покосился на меня, но ничего не сказал.
– На работу-то как, не тянет? – сказал я, чтобы хоть с чего-то начать разговор.
– Нет, – ответил бывший следователь. – Не тянет.
– А что так? – поинтересовался я.
– Да надоело все до чертиков, – промолвил Седых. – Рутина, кровь, грязь… Устал я!
После ста граммов водки Григорий Александрович малость посвежел, налился румянцем и даже как-то помолодел. Поначалу мне казалось, что ему крепко за шестьдесят. Теперь же бывшему следаку можно было бы дать не более пятидесяти пяти. Он походил на постаревшего, но еще бодренького майора Глухаря.
– А вы не слышали, тут в пятницу утром человека на остановке взорвали, – осторожно произнес я.
– Взорвали? – Седых приподнял кустистые брови.
– Да, – сказал я. – Радиоуправляемый заряд… Он был в «дипломате», который поставили прямо у его ног…
– А ты откуда все это знаешь? – посмотрел на меня Григорий Александрович немного подозрительно.
– Да я мимо этой остановки на работу шел, – сказал я. – Отошел уже шагов на десять, а позади как рванет! Меня в спину взрывной волной ударило, я едва на ногах удержался.
– И что, допрашивали тебя? – произнес Григорий Александрович Седых, посматривая на бутылку.
– Да, допрашивали. Я же свидетель получаюсь, – ответил я.
– И сколько человек на этой остановке погибло? – спросил бывший следователь.
– Один, – ответил я и бросил быстрый взгляд на Григория Александровича, добавив: – Нехватов фамилия…
Седых вскинул на меня прояснившийся взгляд:
– Как, говоришь, фамилия?
– Нехватов, – повторил я. И добавил удивленно: – А вы что, знали его?
– Ну если этого Нехватова звали Геннадием Павловичем… – сказал было Седых, но я его перебил:
– Точно! Его звали Нехватов Геннадий Павлович, я слышал, что его следователь так называл…
– …тогда знал, – закончил Седых.
– Вот это да-а-а, – протянул я и, взяв бутылку, плеснул в чашки. Побольше бывшему следователю и поменьше мне. – Может, расскажете?
– Может, и расскажу, – глубокомысленно заявил Григорий Александрович и слил содержимое чашки в рот, закусив опять крохотным (с ноготь) кусочком колбасы. Я тоже выпил глоточек. Правда, скорее обозначил, что выпил, нежели действительно выпил…
