Ей казалось, что между утонувшим Николаем и пропажей кулона Аллы есть что-то общее. Совершенно непонятно, что могло бы объединять два столь разных события, но ощущение не проходило. Даша немного поразмыслила на эту тему, но мысли были неприятными, и она постаралась отогнать их. «Да, детектив из меня не получился бы, – грустно усмехнулась она. – Детектив должен быть таким… возбужденным, азартным, что ли, должен стремиться найти преступника и покарать. А я что? Шарахаюсь от собственной тени и наживаю паранойю». Ей вспомнилось, как ей казалось, будто кто-то слушал ее разговор с Сонечкой и Женечкой около бассейна, и она твердо решила больше не выдумывать всякой ерунды. Да, напомнил ей внутренний голос, на удивление серьезный в этот раз, но ведь аниматор не купался. Его… Даша гнала от себя противное, страшное слово, но оно возвращалось, как бумеранг. Его утопили. Да, утопили. А ей даже Алина не поверила. «Ну все, хватит! – приказала она себе рассерженно. – Так точно можно паранойю нажить. Мама еще в Москве говорила, что у меня нервы расшатаны, и была совершенно права. На расшатанные нервы и наложился несчастный случай с аниматором. Больше ничего не выдумывай!»
Даша уставилась на камни у себя под ногами, и ей совершенно некстати вспомнилось, что точно так же она рассматривала серые и черные камешки в горшке на столе у генерального директора их фирмы, когда он вызвал ее к себе и сообщил о том, что она уволена. Даша поморщилась. Сообщил – слабо сказано: «проорал» было бы гораздо точнее. Так вот, в горшке на столе у него рос какой-то совершенно экзотический цветок, названия которого Даша, конечно же, не знала. Она вообще в комнатных растениях не разбиралась, не считая любимого розана. Цветок имел какой-то сакральный смысл, что-то там этакое символизировал, по словам дарителей, и директор поставил его на свой необъятный стол, на котором хватило бы места на небольшую оранжерею. Тогда, два месяца назад, она стояла перед ним, потому что он даже не предложил ей присесть, и внимательно разглядывала серые и черные камешки в горшке.
– Нет, вы вообще что себе позволяете?! Вы понимаете, где ваше место в фирме?! Нет, где БЫЛО ваше место в фирме, потому что работать у меня вы больше не будете, даже не надейтесь!
Даша не надеялась. Обычно за дверью генерального было шумно, но сейчас все как будто вымерло, словно офис был совершенно пуст. Даша не обольщалась на этот счет, прекрасно понимая, что как только выйдет, сразу же будет окружена толпой любопытствующих. Просто сейчас все прислушивались, желая узнать, как же Главный прочистит мозги идиотке, составившей такой разгромный отзыв на «Стандарты оценки квалификации переводчиков». И ведь знала, с кем связывается, но все равно написала. Ладно бы ее мысли, изложенные зачем-то на бумаге, остались между теми пятью сотрудницами, которые сидели в одной с Дашей комнате и вместе хохотали над ее остроумными замечаниями, так нет же: кто-то доброжелательный разослал Дашины комментарии по всем сотрудникам, и то, что все думали про себя, обрело явственную форму. Форму документальную, почти официальную.
– Кто вам вообще позволил высказывать свое мнение, я вас спрашиваю?!
Вопрос директора был, по-видимому, риторическим, но Даша ответила, не отрывая взгляда от камней под цветком:
– Вадим Викторович, вы же сами просили всех переводчиков написать свои отзывы на предложения Светланы Андреевны, поскольку сама она иностранных языков не знает и может допустить некоторые неточности.
– Да, я просил написать отзывы! – рявкнул директор. – А вы… вы что написали? И не смейте меня перебивать! Вы что, полагаете, если вы неплохо тексты переводите, мне и взять на ваше место будет некого?
Даша хотела что-то ответить, но передумала. Ей было противно. «Ну зачем же ты, милый, передо мной так распинаешься, если все равно я уже уволена?» – подумала она. «Да он не перед тобой распинается, – подсказал внутренний голос, – а перед теми, кто слушает за дверью». Все, все передадут двадцатилетней Светочке, автору бреда, раскритикованного Дашей, и будет у них с Вадимом Викторовичем полная гармония в отношениях. Камешки в горшке с растением, призванным открывать чакры и стабилизировать энергетические контуры, матово отсвечивали и просто просились в руки. Даше всегда в детстве больше нравилось играть с такими вот камешками, чем с песком.
– Вадим Викторович, я могу быть свободна? – спросила она, перебив шефа на полуслове.
Тот опешил, но быстро пришел в себя:
– Нет, моя дорогая, вы будете слушать, пока я вам все не выскажу! Потому что я здесь решаю, кто и сколько будет меня слушать, а не какая-то там… которая никто, ничто и звать ее никак!
После этих его слов спокойная Даша выкинула такое, о чем потом сотрудники фирмы еще долго шептались по углам. Глядя директору прямо в глаза, она опустила руку в горшок с уродливым растением, зачерпнула оттуда горсть камешков и медленно, с наслаждением, рассыпала их по поверхности стола. Изумленный Главный смотрел, как на документы сыплется земля вперемешку с камнями, а Даша все перетирала камешки в правой ладони, словно на ощупь чувствуя их матовость.
– Ну, правильно, наорал на девчонку, она и съехала слегка! – заметила потом, узнав об этом, главбухша, напоминавшая продавщицу в пивном ларьке, злоупотреблявшую собственной продукцией.
Рассыпав почти все, Даша внимательно посмотрела на серо-зеленого уродца в горшке и аккуратно отломила верхний листочек.
– Маме покажу, – объяснила она потерявшему дар речи шефу. – А то она никак из моего описания не поймет, что за чудо-юдо у вас растет.
Затем повернулась и вышла из кабинета.
Вечером плачущую Дашу успокаивала мама.
– Господи, Дашка, да ладно тебе! – говорила она, аккуратно переворачивая лопаткой тоненькие блинчики. – Ты что, другое место не найдешь, что ли?
– Мам, ты у меня просто инопланетянин какой-то, – всхлипнула Даша. – Знаешь, сколько переводчиков безработных место ищет? Да пол-Москвы!
– Но ты ведь не поэтому ревешь, – проницательно заметила мама, шмякая на сковородку новую порцию теста. – Ты ревешь потому, что тебя обидели. Ну и наплюй на них сто раз! Директор твой скотина редкостная, я тебе давно говорила. А вот про коллег своих ты преувеличиваешь, вовсе они не радовались твоему увольнению, я же многих знаю.
– Да ты просто не видела, как они потом на меня смотрели. И никто даже толком не попрощался!
Она собралась было опять зареветь, но мама ловко сунула ей в рот ложку варенья.
– Дашка, это ты у меня инопланетянин, ей-богу! А что ж они должны были делать, на шею тебе кидаться? Да у вас обстановка в фирме хуже, чем в эсэс, все друг за другом следят, и каждый за свое место обеими руками держится. Ты же не маленькая, должна понимать такие вещи. На вот тебе блинчики, лопай. С работой ты разберешься, а те девчонки, с которыми ты дружила, тебе позвонят. Не сегодня, так завтра позвонят. И знаешь, что я думаю? – продолжала мама, задумчиво глядя на тарелку с блинчиками, от которых поднимался пар. – Тебе нужна смена обстановки. Езжай-ка ты отдохнуть туда, где не очень дорого, в Египет там какой-нибудь. Нет, в Египте жара страшная сейчас, а вот Турция – очень даже неплохая страна. Пофлиртуешь с турками, глядишь, оживешь слегка. А то ты похожа на ежика в тумане – бледная, и колючки в разные стороны.
Слегка ошеломленная Даша жевала блинчик, не зная, что ответить.
– Вот и договорились! – подытожила мама удовлетворенно.
Анжелика Пронина была ориентирована на ребенка. Это было ее собственное выражение, которое ей очень нравилось. Произнесенное вслух, оно рождало у нее ассоциацию: она стоит на носу корабля и плывет по лазурным волнам к острову, который чуть виднеется вдали, ветер треплет ее волосы, дельфины выныривают из воды, а с берега ей машет рукой прекрасный маленький мальчик, ее сын. Чудное видение и было внутренним образом слов «ориентирована на ребенка». Анжелика часто повторяла его, объясняя, почему она так и не защитила диссертацию.
– Видишь ли, Света, я полностью ориентирована на Бореньку, – говорила она подруге, ласково гладя пухлого мальчика по голове. – Его нужно водить на дополнительные занятия, с ним нужно читать по вечерам, в общем, тратить кучу времени. Правда, все это мне в радость, но о диссертации пришлось на время забыть. Может, когда Боря в школу пойдет…
Света кивала и восхищалась правильным поведением Анжелики. А то вот есть матери, которые сбагрят ребенка на бабушек-дедушек – и ну карьерой заниматься. Спрашивается, зачем они его рожали?
И Анжелика, и ее муж, Аркадий, действительно души не чаяли в Борисе, который рос спокойным, не плаксивым, в меру резвым ребенком. В меру резвым – это было самое главное, потому что Анжелика Сергеевна терпеть не могла шумных детей, а уж Аркадий и подавно. Нет, ребенок должен быть таким, чтобы его не было ни видно, ни слышно, и их собственный Боренька полностью отвечал родительскому требованию.
