— Спасибо. А как поживаете вы с миссис Седдон. Как астма?
— Спасибо, у нас все хорошо.
— Ну и замечательно. Скоро пойду наверх, а где все, в маленьком салоне?
— Да, сэр. Там месье Флоримон, он остается на ночь. Доложить мадам, что вы прибыли?
— Да, если не трудно. Скажите, что я присоединюсь к ним через несколько минут.
— Очень хорошо, сэр, — и последний раз взглянув на меня, Седдон удалился.
Когда я пошла за ним следом, Рауль сказал:
— Вы порвали платье.
Я посмотрела вниз и не смогла скрыть огорчения:
— Да, вспомнила. Зацепилась за что-то. Ничего страшного, зашью.
— Это, должно быть, бампер. Я более чем…
Сзади раздался голос:
— Рауль?
Я подпрыгнула от неожиданности, мой собеседник, очевидно привык к методам появления своего папы, спокойно повернулся и протянул руку.
— Как поживаете, сэр?
— Что случилось? — уставился на меня Леон де Валми тяжелым сверкающим взглядом. — Вас зацепил бампер?
Я сказала:
— Да ничего…
Рауль улыбнулся:
— Мы встретились с мисс Мартин довольно грубо, внизу, на мосту.
Глаза его отца изучали мое рваное платье, поехавший чулок, грязь на ноге.
— Ты ее сбил?
Я сказала быстро:
— Да ничего подобного! Я упала и разбила коленку, вот и все. Он ничего мне не сделал. Это…
— От падения таких повреждений не получишь. Это сделала твоя чертова огромная машина, Рауль?
Темперамент проявился резко, как удар кнута. Я вспомнила, как он говорил с Филиппом. Раулю сколько? Тридцать? Мне стало жарко от беспокойства, и я посмотрела на него.
Но это вам не Филипп. Он ответил спокойно:
— Надо полагать. Я сам это только что заметил и занимался самообвинениями, когда ты вошел. — Он повернулся ко мне. — Мисс Мартин, я чувствую себя в высшей степени виноватым…
— Ну пожалуйста! — закричала я. — Я же сама была виновата!
Месье Валми спросил:
— А что вы делали на мосту в такое время?
— Пошла гулять. В лесу было сыро, и я выбралась на дорогу.
— Что случилось?
Рауль попытался что-то сказать, но я его перебила:
— Я остановилась на середине моста. Собиралась идти обратно и минуты на две просто застыла и слушала воду. Это очень глупо, потому что стоял туман, и мистер Рауль въехал в него. Но я забыла, что он сюда собирается.
— Забыла?
Я посмотрела на него удивленно, а потом вспомнила, что разговор шел на французском и понадеялась, что покраснела не очень сильно.
— Мне миссис Седдон сказала, что он приезжает.
— Понятно, — он взглянул на сына. — А потом?
Я поскорее продолжила:
— И конечно он не видел меня, и не мог, пока почти на меня не наехал. Во всем я виновата, мое счастье, что я отделалась всего-то порванным платьем и разбитой ногой. Если его порвала и машина, то это — весь вред, который от нее произошел, честно. А ссадину я сама себе устроила, потому что подскользнулась.
— Это плохое место… Мы все это знаем. Рауль, ты не должен ездить такой ночью вверх по этой дороге…
— Я уже извинился.
Что-то во мне разгорелось. Он имеет полное право допрашивать меня, но не делать из собственного сына дурака в моем присутствии. На этот день я уже насмотрелась на его тактику.
— И я объяснила мистеру Раулю, что сама и только сама во всем виновата. Поэтому давайте, пожалуйста, оставим этот предмет. Нечестно его обвинять. Если бы он не был таким хорошим водителем, он запросто мог бы меня убить.
Я замолчала, потому что увидела, что Раулю весело, а его отец злится. Он немедленно сказал очень ровным голосом, учительским тоном:
— Прекрасный водитель не должен доводить дело до того, чтобы пришлось использовать мастерство в таком опасном углу.
Рауль мило улыбнулся:
— Там меняли дорожное покрытие в прошлом году, за счет Бельвинь, если помнишь. И ты уверен, что достаточно квалифицирован, чтобы критиковать мои водительские качества? И дороги, и машины очень изменились с тех пор, как ты потерял способность ездить.
В наступившей тишине я увидела, как углубились линии на лице Леона де Валми, сжались руки на коленях. Он ничего не ответил. Рауль лениво улыбался. Да, это не Филипп. Ничего удивительного, что он улыбался, когда я дикой кошкой бросилась на его защиту. Как это ни абсурдно, мне было очень приятно — это тебе за Филиппа, король-демон!
Рауль повернулся ко мне и сказал светским тоном:
— Вы уверены, мисс Мартин, что ничего не нужно послать вам наверх?
— Совершенно уверена. Спокойной ночи, месье де Валми. Спокойной ночи, месье Рауль.
Я быстро пошла наверх, оставляя их вдвоем.
На следующий день все следы тумана исчезли. Когда мартовские ветра выдули из почек маленькие листочки, мы полюбили гулять по лесу, который тянулся на север вниз по долине. Туда мы и направились — по крутой тропинке, которая пересекала зигзаг и иногда превращалась в удобную и чистую лестницу из мощных бревен. Когда по пути встречались ручьи и крохотные водопады, обязательно находился каменный мост, иногда всего шаг длиной, с сосновыми перилами. Филиппу очень нравилось свисать с них и смотреть на воду и траву.
— Три, — сказал он восхищенно. — Voila, вы видели его? Рядом с камнем, где волны?
Я наклонилась и посмотрела на маленькое озеро пятнадцатью футами ниже.
— Ничего не вижу. И это не он.
— Он, точно он, я его видел…
— Верю. Но рыба не он, а она. Ой, Филипп, вон он, прыгает!
Воспитанный ребенок не заметил оговорки:
— Четыре. Точнее, четыре с половиной. Не знаю вон там тень или рыба.
Он склонился еще больше, но я поторопила его, позвала в большой лес. Мальчик послушно соскочил с моста и поскакал по тропинке, которая сворачивала в сторону по склону.
—Пойдем искать волков!
— Волков?
Он весело прыгал впереди:
— Испугались, мадмуазель? Подумали, что здесь правда есть волки?
— Ну я…
Он разразился хохотом и дрыгнул ногой, так что в воздух полетели прошлогодние листья.
— Поверила! Поверила!
— Я никогда не жила в таком месте. Кто его знает, вдруг Валми просто кишит волками.
— У нас есть медведи, — сказал мальчик успокаивающе. — Правда. Это не blague. Масса медведей неимоверной величины. — Его руки в красных перчатках нарисовали в воздухе что-то вроде гризли-переростка. — Я ни одного не видел, vous comprenez, но Бернар одного застрелил. Он сам сказал.
— Тогда искренне надеюсь, что мы ни одного не встретим.
— Они спят. Нет никакой опасности, пока их не разбудишь. — Для эксперимента он со всего размаху прыгнул на кучу листьев, они полетели золотым дождем, к счастью не включавшим в себя ни единого медведя. — Они спят очень крепко с орехами в кармане, как белька.
— Белка.
— А хотите, не будем искать медведей.
— Лучше не будем, если тебя это не затруднит.
— Ладно. А тут есть всякие другие звери, chamois, marmottes, лисы. Когда я буду десять…
— Мне будет…
— Когда мне будет десять, у меня будет ружье, и я буду стрелять.
— Может, попозже? Десять это много, но ты будешь еще не очень большой и не поднимешь большое ружье, чтобы стрелять в медведей.
— Ну в белек.
— В белок.
— Белька! Мне будет десять, и я застрелю из ружья бельку!
— Но они же очень симпатичные!
— Нет. Они обгрызают молодые ветки, создают много работы, на них теряешь много денег. Их надо стрелять, лесники говорят.
— Очень по-французски!
— А я и есть француз! И это мои деревья, у меня будет ружье, и я каждый день буду стрелять белек! Смотри, вот одна! Бдыш!
И он заскакал между деревьями, стреляя белок и распевая громкую бессмысленную песенку.
— Бдыш, бдыш, бдыш! Бдыш, бдыш, бдыш! Я опять попал! Бдыш, бдыш, бдыш!
— Если ты не будешь смотреть куда идешь… — сказала я. И тут произошли сразу три события.
Филипп обернулся ко мне, продолжая смеяться, споткнулся о корень и упал. Что-то глухо стукнулось о дерево рядом с ним, звук выстрела нарушил тишину леса. До меня не сразу дошло, что случилось. Выстрел, ребенок неподвижно лежит на тропинке… Потом он шевельнулся, я поняла, что он не ранен и дико закричала:
— Не стреляй, идиот! Здесь люди!
Бросилась к мальчику. Пуля его не задела, но проделала дырку в дереве прямо рядом с ним. Глупая песенка спасла его жизнь.
Мальчик поднял лицо, с которого полностью исчезли веселье и румянец. Грязь на щеке, испуганные глаза.
— Ружье. Пуля попала в дерево.
Он говорил, конечно, на французском, но настаивать на английском, да и самой ломать язык было как-то не ко времени. Я обняла его и заговорила на том же языке:
— Какой-то глупый дурак с винтовкой на лисиц. (А интересно, стреляют лис из винтовки?) Все в порядке. Глупая ошибка. Он услышал мои крики и, наверняка, испугался больше нас. Он, наверное, подумал, что ты волк.
Филипп весь дрожал, и, похоже, больше от злости, чем от страха.
— Он не имел права стрелять! Волки не поют, и вообще никто не стреляет на звук! Надо ждать, пока увидишь! Он кретин, имбецил! Он не должен ходить с ружьем, я велю его уволить!
