— Мой отец был человеком со сложным характером. Он нередко раздражался, кричал. Но быстро отходил. Его молчаливость или, напротив, хорошее настроение чаще всего были связаны с какими-то внутренними процессами. Мы все — ну, то есть я с сестрой, коллеги по работе, друзья — были для профессора Шварца несколько виртуальны, понимаете? Он жил в своей вселенной, среди своих ДНК, РНК, белков, рецепторов, реакций. Иногда он появлялся в нашем мире, чуть виноватый, что о нас забыл, водил меня с сестрой в цирк, покупал маме подарки. Но мы всегда знали, что он… Как бы не совсем с нами.
Маша слушала ее внимательно и не могла не отметить — не прошло и суток со смерти ее отца, а Надя уже свободно, не сбиваясь, говорила о нем в прошедшем времени. Может, его и правда уже давно не было рядом? Просто физическая смерть оказалась еще одним, окончательным, подтверждением этого отсутствия?
Она проводила Надю до машины, записала телефоны и адрес ее московского общежития и некоторое время задумчиво смотрела, как маленькая женская машинка, лавируя с привычной ловкостью, выезжает с дачного двора.
Очевидно, быть дочкой профессора не так просто, как кажется.
Андрей звонил в ворота соседней дачи — что было частью обыденного обхода. Этим должен был заниматься младший состав, но Андрей, обходя дачку, «обгуливая» ее на предмет, кто что видел, не смог не заметить глубокую колею на дороге метрах в трехстах от дома Шварца. Колея шла перпендикулярно двум накатанным в грязи параллельным бороздам. Отсюда, от этого дома, уже становилось очевидным: дальше — тупик. Трансформаторная будка, с одной стороны — молодой лесок, весь пронизанный косым золотистым вечерним светом, с другой — две последние на этой улице дачки. Андрей решил начать с небольшого дома из белого кирпича: забор-сетка позволял наблюдать приусадебное хозяйство — плодовые кусты, клубничные грядки, аккуратно подвязанные малиновые заросли. Андрей снова нажал на звонок. На этот раз дверь на крыльце открылась — в проеме показался мужик в спортивном костюме Андреева возраста.
— Чего? — спросил он без агрессии, но и без «здрасте».
— Полиция, капитан Яковлев. Добрый вечер. — Андрей поднял над калиткой удостоверение. — Уделите мне пять минут своего драгоценного времени?
Мужик громко втянул носом воздух, спустился с крыльца и открыл калитку:
— Да?
— У вас тут на улице произошло убийство. — Андрей не сделал попытки войти.
— Ну? — Дачник был явно немногословен.
— Если мы исключаем, что профессора Шварца убили соседи по даче, — начал Андрей, а мужик чуть напрягся, — наиболее вероятным сценарием является тот, что убийца приехал на машине. Вопрос — видели ли вы кого-нибудь вчера поздно вечером? Улица тупиковая, и если убийца не развернулся сразу, значит…
— Ну, видел. — Мужик вздохнул. Ему явно не нравилась собственная осведомленность.
— Кто-то попытался тут развернуться?
— Застрял он тут. — Мужик почему-то смутился. — Дождь же шел. Стеной. Грязищи по щиколотку.
— И, — не веря своему счастью, спросил Андрей, — вы помогали машине выбраться?
— Не я, — мотнул головой дачник, и Андрей понял причину смущения. — Я только из бани был. Николаич вон. — И он указал рукой на стоящий рядом аккуратненький домик, облицованный сайдингом, — подсобил.
— Во сколько это было? — Андрей достал свои записи.
— Да часов в десять-одиннадцать, — почесал голову дачник. — Тут местные-то не ездют почти — знают, что тупик, все дела. А машину я не разглядел. Вроде наша. Но гроза ж, темно. И дождь еще.
— Кто в ней сидел, не заметили?
— Нет. Только из окна в бане выглянул, и все.
Андрей кивнул:
— Спасибо. Возможно, мои коллеги еще придут снять показания.
Записал номер телефона и имярек дачника и поспешил к домику рядом.
— Так уехал Николаич-то! — крикнул ему вслед мужик уже из-за забора. — В город, с пару часов назад, наверное. — И на вопросительный взгляд Андрея добавил, разведя руками: — Нету у меня его телефона. Мобилу со всеми номерами утопил тут в пруду, по пьяни. Как без рук теперь.
Попивая кофе, поданный ей дрожащей рукой аспиранткой НИИ генетики, Маша с удовольствием смотрела по сторонам. «Вот если бы, — думалось ей, — жизнь повернулась бы иначе. Если б не погиб папа и не нужно было бы посвящать больше десяти лет поиску преступника, поиску, определившему мою теперешнюю профессию, стала бы ученым. Нет, конечно, не большим светилом, выдающим одну блестящую догадку за другой». Но Маша надеялась, что ее мозг обладал достаточной для научной работы способностью к добросовестному анализу, аккуратному сопоставлению и к синтезу. «Тогда, — продолжала мечтать Маша, глядя на футуристические белоснежные стены, — я, как тот добытчик золотой руды, сидела б на краю светлого круга человеческого знания и разрабатывала год за годом свою тему, миллиметр за миллиметром отодвигая темноту людского невежества за этим светящимся кругом. И этого было бы достаточно для того, чтобы придать смысл моей жизни и даже гордиться собой. Никаких трупов и крови, никакого поиска справедливости и божественного промысла». И Маша почти позавидовала заплаканной полной девушке, что сидела рядом с ней на кожаном диване приемной, положив крупные руки без единого украшения на тонкую шерсть строгой юбки в складку. Девушка — Маша уже знала, что ее звали Бронислава, — смахнула с покрасневших глаз еще одну слезу, и Маша вздохнула перед неизбежным, с неприятным подтекстом, вопросом:
— Бронислава Игоревна, какие отношения связывали вас с профессором Шварцем?
Бронислава подняла на нее непонимающие глаза, машинально огладив юбку на коленях.
— Я его научный ассистент. Что-то между секретарем и младшим научным сотрудником, — сказала она глухим голосом.
Маша молчала. Эта плачущая девушка много больше была похожа на члена семьи Шварца, чем его собственная красавица дочка. А Бронислава наконец осознала, что инсинуирует ей девица с Петровки, и возмущенно вспыхнула: лицом и шеей.
— У нас с Борисом Леонидовичем были чисто деловые отношения, — сказала она, пытаясь держаться с достоинством. — Он был моим учителем, примером для подражания как ученый, идеалом… — Голос Брониславы дрогнул, она опустила голову.
— Значит, — мягко улыбнулась Маша, пытаясь сгладить свой вопрос, — все-таки не чисто деловые. Он был еще и вашим наставником.
— Да. Моим научным руководителем.
— Расскажите, что он был за человек? — так же мягко спросила Маша.
Бронислава кивнула:
— Очень честный. И как ученый, и вообще. Шутил постоянно, но мы знали, что наука для него — это святое, тут можно шутить только постфактум, когда найдено решение. Ненавидел дилетантство, расхлябанность. Всегда был очень пунктуален, вот почему… — Она опять на секунду замолчала. — Вот почему вчера утром мы так быстро переполошились, понимаете?
— Понимаю. Как думаете, у него, при таком строгом отношении к себе и другим, могли быть недоброжелатели?
Бронислава высморкалась в бумажный платок, который все это время держала за манжетом белой с кружевом блузки.
— Вы имеете в виду такие, чтобы его убить? — спросила она Машу в лоб. И та кивнула. — Нет. Во-первых, он недавно приехал из Штатов — а здесь у него соперников не было. Поймите, он был как… Солнце. Мне кажется, им можно было только восхищаться, учиться у него.
Маша слегка улыбнулась: спорное мнение.
— А его исследования?
— Что вы имеете в виду?
— Генетика — наука неоднозначная. Вызывает много дискуссий, спекуляций насчет клонирования, использования генетически модифицированных растений, животных, плюс фармацевтика, применяющая сейчас…
Бронислава вдруг рассмеялась: тонко, закинув голову. Маша поняла, что смех этот — истерический, и уже совсем было собралась дать ей пощечину, как та вдруг резко остановилась, будто кончился завод.
— Простите. Но это так… Забавно звучит. Просто теория заговора какая-то. Злые фармацевтические компании, бедная овечка Долли, генно-модифицированная картошка.
— Простите. — Маша чуть покраснела. — Я действительно полный профан в генетике.
— Да нет, это вы меня простите. Просто мы тут занимаемся не прикладными вещами, а чистой наукой. Может быть, это получит свое практическое применение, но если и так, то это произойдет не сегодня и не завтра. А лет через пять. А то и десять.
— Но ведь случаются и исключения? Внезапные прорывы, иногда даже не предусмотренные исследованиями открытия в пограничных областях?
Бронислава пожала плечами:
— Конечно. Но, если бы у Бориса Леонидовича случился бы такой, как вы называете, прорыв, мы бы все об этом знали, понимаете?
— Уверены?
Броня кивнула:
— Ну да.
