— Это же нож для масла, — выдавила я.
Это был один из тех моментов, которые впоследствии могут показаться забавными, но не сейчас. Я дрожала от страха и злости.
Моя голова дернулась, когда она отодвинулась, чтобы взглянуть на клинок, и затем меня оттолкнули.
— Убирайся отсюда, — грубо заявила она. — Убирайся немедленно, пока я не взялась за бритву!
Мне не требовалось второго приглашения. Девочка явно спятила.
Спотыкаясь, я дошла до двери и спрыгнула на землю. Взяла «Глэдис» и была уже на полпути к деревьям, когда…
— Постой!
Ее голос эхом разнесся по опушке.
— Ты сказала, тебя зовут Флавия? Флавия де Люс?
Я не ответила, но притормозила на краю рощи, убедившись, что «Глэдис» находится между нами, словно импровизированный барьер.
— Пожалуйста, — сказала она, — подожди. Извини. Я не знала, кто ты. Мне сказали, ты спасла Фенелле жизнь.
— Фенелле? — выдавила я дрожащим голосом, еще глухим от страха.
— Фенелле Фаа. Ты привела к ней доктора… сюда… прошлой ночью.
Должно быть, я выглядела полной идиоткой, когда стояла, открыв рот, словно рыба. Моему мозгу требовалось время, чтобы воспринять то, что девочка внезапно перескочила от угроз ножом к извинениям. Я не привыкла к извинениям, и это — вероятно, первое, которое я услышала в жизни, — застало меня врасплох.
— Кто ты? — спросила я.
— Порслин, — ответила она, выпрыгивая из фургона. — Порслин Ли, Фенелла — моя бабушка.
Она шла ко мне по траве, как-то по-библейски вытянув руки.
— Дай я обниму тебя, — сказала она. — Я должна поблагодарить тебя.
Боюсь, я слегка съежилась.
— Не беспокойся, я не кусаюсь, — произнесла она и внезапно набросилась на меня, крепко обнимая и упираясь острым подбородком в мое плечо. — Спасибо тебе, Флавия де Люс, — прошептала она мне на ухо, как будто мы были лучшими друзьями. — Спасибо.
Поскольку я продолжала ожидать, что мне вот-вот воткнут клинок между лопаток, боюсь, я не стала обнимать ее в ответ, а сохраняла натянутое молчание, вроде как часовой в Букингемском дворце, притворяющийся, что он не замечает вольностей, которые позволяет себе излишне взволнованный турист.
— Не за что, — выдавила я. — Как она? Фенелла, имею в виду.
Мне было нелегко произнести имя цыганки. Несмотря на то что мы с Даффи всегда говорили о нашей матери как о Харриет (только Фели как старшая, похоже, имеет право называть ее мамой), мне все равно казалось весьма нахальным называть бабушку незнакомки по имени.
— С ней будет все в порядке, спасибо. Но пока еще рано говорить. Если бы не ты…
На ее темных глазах выступили слезы.
— Не стоит, — неловко сказала я. — Ей нужна была помощь. Я оказалась рядом.
Было ли это действительно так просто? Или под этим крылось что-то еще?
— Как ты узнала об этом? — спросила я, махнув рукой в сторону опушки.
— Копы вычислили меня в Лондоне. Нашли мое имя и адрес на клочке бумаги в ее сумке. Я уговорила водителя грузовика подвезти меня, и он подбросил меня аж до Доддингсли. Остальную часть пути я прошла пешком. Пришла сюда всего лишь час назад.
Четыре золотые звезды инспектору Хьюитту и его людям, подумала я. Поискать в фургоне сумку Фенеллы Фаа не пришло мне в голову.
— Где ты остановилась? В «Тринадцати селезнях»?
— Чтоб мне провалиться! — сказала она, имитируя акцент кокни. — Вот так шуточка!
Должно быть, я выглядела обиженной.
— Я бы не смогла найти два шиллинга, даже если бы от этого зависела моя жизнь, — сказала она, эмоционально махая руками в сторону опушки. — Так что, полагаю, я остановлюсь прямо здесь.
— Здесь? В фургоне?
Я с ужасом взглянула на нее.
— Почему нет? Он же принадлежит Фенелле? Это значит, все равно что мне. Все, что мне надо, — это найти шишку, которой принадлежит этот клочок зелени, и…
— Это называется Изгороди, — перебила я, — и они принадлежат моему отцу.
На самом деле нет: они принадлежали Харриет, но я не считала необходимым объяснять наши семейные сложности с наследством незнакомке-оборванке, которая только что угрожала мне.
— О-о! — сказала она. — Прости. Я не подумала.
— Но ты не можешь здесь оставаться, — продолжила я. — Это место преступления. Разве ты не видела табличку?
— Конечно, видела. А ты?
Я решила проигнорировать эту ребяческую реакцию.
— Кто бы ни напал на твою бабушку, он может до сих пор шататься в округе. Пока полиция не узнает, кто и почему, здесь небезопасно оставаться после наступления темноты.
Это была часть, но не вся правда.
Помимо важности обеспечить безопасность Порслин я внезапно ощутила потребность исправить ошибку и компенсировать семье Фенеллы Фаа старое зло, причиненное моим отцом. Первый раз в жизни мной завладела наследственная вина.
— Так что тебе придется остановиться в Букшоу, — выпалила я.
Вот! Я это сделала. Прыгнула. Но уже произнося эти слова, я знала, что пожалею.
Отец, например, придет в ярость.
Даже когда его любимая Харриет пригласила цыган остановиться в Букшоу, отец выставил их. Если она потерпела поражение, у меня тем более нет шансов.
Возможно, именно поэтому я решилась.
— Мой отец довольно эксцентричен, — сказала я. — Во всяком случае, у него есть кое-какие странные идеи. Он не допускает гостей в Букшоу, если не считать его сестру. Мне придется провести тебя тайком.
Порслин явно заволновалась от этой мысли.
— Я не хочу причинять неудобства.
— Чепуха, — сказала я с интонациями тетушки Фелисити, парового катка в человеческом обличье. — Никаких неудобств. Никто никогда не заходит в восточное крыло дома. Они даже не узнают о твоем присутствии. Неси свои вещи, — распорядилась я.
До этого момента я не обращала внимания, как плохо одета Порслин. В платье из черного крепа и с темными кругами под глазами, она как будто собиралась на маскарад в костюме Мрачной Смерти.
— У меня ничего нет, — ответила она. — Только то, что ты видишь. — Она сконфуженно потянула себя за тяжелый подол. — Это платье Фенеллы. Мне пришлось постирать свои вещи в ручье сегодня утром, и они еще не высохли.
Постирать вещи? Зачем ей это понадобилось? Поскольку я этим никогда не занималась, я не спросила; возможно, позже мне подвернется повод поинтересоваться этим.
— Ну тогда пошли, — сказала я, пытаясь говорить жизнерадостно. — Букшоу ждет.
Я покатила «Глэдис» рядом с собой. Порслин брела в нескольких шагах позади, опустив глаза.
— Это не очень далеко, — через некоторое время заметила я. — Полагаю, ты будешь рада немного поспать.
Я обернулась и увидела, как она кивнула в ответ, но ничего не ответила. Она шаркала за моей спиной, опустошенная, и даже статуи дельфинов в фонтане Посейдона не могли привлечь ее внимание.
— Они сделаны в XVIII веке, — сказала я ей, — так что они довольно старые. Когда-то у них из пастей текла вода.
Снова кивок.
Мы срезали путь через Трафальгарский газон — вереницу заброшенных террас, расположенных к юго-востоку от дома. Сэр Джордж де Люс, спроектировавший его в честь адмирала Нельсона и его победы над испанцами, разбил его в то же время, что и Висто.
С помощью простых приспособлений подключившись к более ранним подземным водопроводным сооружениям Люциуса Протекающего де Люса, сэр Джордж планировал запустить эти роскошные фонтаны в качестве сюрприза для своей невесты.
Так что он начал было работать над шедевром ландшафтного дизайна, долженствующим сравниться или даже превзойти зрелище декоративного озера, но спекуляции во время железнодорожной мании[21] истощили его состояние. После того как он утратил большую часть капиталов, все, что должно было стать величественной аллеей фонтанов, было заброшено и отдано на волю стихий.
Дожди и снега, солнце и ветер жители деревни, под покровом темноты таскающие камни для заборов, сделали свое дело. Трафальгарский газон и его статуи напоминали свалку скульптора. Фрагменты каменных херувимов, заросших мхом тритонов и морских нимф, разбросанные повсюду были, словно каменные пловцы, потерпевшие кораблекрушение и ожидающие, когда их спасут из земного моря.
Уцелел только Посейдон, развалившийся со своим неводом на постаменте, нависая над своей разрушенной семьей, его трезубец, словно громоотвод, торчал вверх, туда, где могли быть древнегреческие небеса.
— Это старый Посейдон, — сказала я, втаскивая «Глэдис» на очередной пролет осыпающейся лестницы. — Его фотография была в «Сельской жизни» пару лет назад. Он величественный, не так ли?
Порслин внезапно резко остановилась, прикрыв рот рукой, ее ввалившиеся глаза уставились наверх, широкие и глубокие, словно колодцы. Затем она вскрикнула, как испуганный зверек.
Я посмотрела следом за ней и сразу же увидела то, что заставило ее застыть на месте.
