Итак, единственной ниточкой, которая могла привести к кольцу N_2, а потом и к бриллианту, являлись эти жалкие останки, лежащие в холодильнике морга. "Дело об убийстве гражданки Костюк Лидии Викторовны" было включено в качестве составной части в "Дело о бриллианте", хотя представляло и самостоятельный интерес.
Расследование осложнилось отсутствием каких бы то ни было сведений о намерениях Лидии после турпохода. Она никому не говорила, что собирается поехать к брату, хотя можно было предположить, что ее очень и очень интересовала причитающаяся ей доля наследства. Поэтому оставалось неясным, где совершилось убийство, не был ли это несчастный случай, скажем, не сбила ли ее машина, после чего шофер попытался замести следы. Опрос окрестных жителей тех мест, где были найдены останки, тоже почти ничего не дал. Множество автомобилей и людей с ручной поклажей были замечены наблюдательными пенсионерами, постовыми и дворниками, пронырливыми мальчишками и праздными гуляками, но ни одна ниточка не вела к центру нужного клубка, хотя попутно было найдено много украденных вещей и были задержаны несколько квартирных воров и один угонщик автомобиля.
И только после того, как в результате тщательного анализа лаборатория обнаружила в крови и тканях убитой следы препарата, вызывающего при введении нестерпимую боль, стало ясно, что это не убийство с целью ограбления и не несчастный случай.
Действительно, трудно было предположить, что обычный грабитель или, тем более, неосторожный шофер добыли где-то столь редкий препарат и зачем-то использовали его для причинения боли своей жертве.
Я понимал, что в самом недалеком будущем следует ожидать каких-то новых шагов со стороны противника. Лидия при всем желании не могла даже под пыткой сообщить им ничего существенного, а то обстоятельство, что в их распоряжении были теперь оба кольца (я предполагал, что кольцо Генрика не утонуло вместе с "Дафни" в Сальтенс-Мальстреме, во всяком случае, прежде, чем пускаться в погоню за мной, норвежские коллеги успели, конечно, передать русским заказчикам выгравированные на нем цифры), позволяло им надеяться вскоре овладеть сокровищем. Вероятнее всего, они изберут объектом своей следующей атаки Константина, чтобы узнать от него метод шифровки и получить сам текст памятной записки. Несмотря на то, что в нашей "конторе" явно был осведомитель, добраться до документов, лежащих в моем личном сейфе, они практически не могли.
Поэтому я перебрался в Город, где жил Константин, чтобы быть поближе к месту предполагаемых событий. Я поселился в одной из конспиративных квартир, хозяин которой представил меня соседям как своего родственника из Тюмени, приехавшего с большими деньгами погулять после тяжелых трудов. Тысячи забот и вопросов одолевали меня, а все же воспоминания, то радостные, то горькие, но всегда с оттенком сладкой ностальгии по канувшей в безвозвратное прошлое стране юности, нет-нет да пробивались сквозь деловую скорлупу, когда я проходил знакомыми улицами, вдыхал знакомые запахи, слышал знакомые интонации в голосах случайных попутчиков и прохожих. К сожалению, всю опасность подобного душевного состояния я понял слишком поздно.
Может быть, выезжая из двора, где в гараже приятеля стояла машина, предоставленная в мое пользование, я не обратил бы никакого внимания на лицо девушки, ожидавшей трамвая на противоположной стороне улицы, если бы в это время до меня не донесся медовый голос Георга Отса, поющего "Сормовскую лирическую". Эта примитивная песенка была, однако, связана для меня с воспоминаниями о первой любви, первом свидании и первой сладкой размолвке, подразумевающей скорое примирение - верный катализатор еще робких отношений... Вероятно, именно поэтому мне вдруг показалось, что это она стоит на краю тротуара, держа авоську с торчащим из нее батоном и перекинув через руку светлый плащ. Опередив появившийся в конце улицы трамвай, я круто развернул "жигули" и с забытой наглостью предложил:
- Девушка, вас подвезти?
В желтом свете уличных фонарей, оснащенных галогенными лампами, я увидел черные глаза, гривку "сэссуна", подкрашенную на лбу рыжим, чувственные влажные губы. Вблизи она была совсем не похожа на девушку из моих воспоминаний, но что-то уже сдвинулось во мне, покатилось по давно неезженным и волнующим путям, и "жать на тормоза" мне не хотелось.
- Вот подходит мой трамвай, спасибо, но...
Со стуком и лязгом прошли освещенные изнутри вагоны, звякнул негодующе звонок - моя машина расположилась почти на остановке, с шипением раздвинулись двери. Девушка вошла в вагон и почти сразу же вышла. Оглянувшись, она заметила, что я все еще смотрю на нее.
- Трамвай идет в парк... Вы, правда, можете подвезти меня?
- Если нам по пути, - осторожно, боясь спугнуть ее слишком явной готовностью ехать с ней хоть на край света, ответил я.
- Мне на площадь Шевченко. Это далеко, да?
- Совсем нет. Мне еще дальше - на Оболонь, - соврал я.
Она гибко проскользнула на переднее сидение и, достав из сумки кошелек, стала озабоченно рыться в нем. Я отреагировал так, как надо:
- Ну, что вы. Я беру только натурой и по взаимному соглашению.
Она засмеялась:
- Боюсь, что мне это будет не по карману!
- Договоримся. У меня такса не высокая. Улыбка с километра, я уже получил с вас за дорогу до Окружной. Ну вот, если вы будете так смеяться, у меня не хватит бензина.
Машина проезжала знакомыми улицами, мимо проплывали освещенные окна домов, блестели черные в темноте листья деревьев, подсвеченные из распахнутых настежь парадных, во влажной теплоте ночи троллейбусы казались огромными кашалотами, упрямо выставившими крутые лбы, а граненая "волга", поравнявшаяся с нами, напоминала вытащенную из детского рта зеленую карамельку.
Я с трудом втиснул машину в загроможденный бетонными плитами строящегося дома двор.
- Не выходите, я не хочу, чтобы вас видела тетка, - быстро сказала она. Ее губы мягко прижались к моим, и она исчезла за гулко стукнувшей дверью подъезда.
Когда я подъезжал к своему дому, собиравшаяся весь вечер гроза разыгралась не на шутку. Голубые молнии вспыхивали с сухим треском, под низкими тучами перекатывались тяжелые раскаты грома. В салоне машины не было плаща, и чтобы не промокнуть, я не стал загонять "жигули" в гараж, а оставил у подъезда, бегом преодолев несколько метров, отделявших меня от спасительного козырька над входом.
15
Что за комиссия, Создатель,
Быть взрослой дочери отцом!
А.Грибоедов
Вероятно, ночная гроза и испортившаяся погода спугнули Константина с дачи, где он "пас" Эльвиру, сменив жену, у которой окончился отпуск. В городе наблюдать за семьей было труднее. Константин был домоседом и проводил, за редкими исключениями, когда выезжал на рыбалку, свободные вечера, даже летом, у телевизора или с газетой на диване. Зато его дочь со свойственной подросткам энергией металась по разным районам в поисках развлечений. Прошли патриархальные времена, когда девочки ее возраста мирно играли в "классики" или "штандер" в тихих дворах, откуда их в любой момент можно было через форточку позвать обедать или делать уроки, когда на улицу они выбегали только тогда, когда, например, раздавалась траурная музыка, и окрестная детвора с криками: "Похороны, похороны!" бежала поглазеть на процессию, на влекомый вороными лошадьми катафалк под балдахином, на степенных служителей ритуальной конторы, на жестяные венки, которые несли во главе колонны провожающие усопшего в последний путь на Байковое или Соломенское кладбище. Как и прежде, подростки сбивались в стайки, но теперь они ходили не "конать" в летний кинотеатр без билета, а на "видики", где предприимчивые комсомольские вожаки сперва полуподпольно, постоянно рискуя быть привлеченными к ответственности за пропаганду порнографии, насилия и жестокости, а потом все более и более открыто крутили по-пиратски переписанные с американских кассет фильмы о вампирах, звездных войнах, перестрелках ковбоев и любовных похождениях школьников. Можно было зайти в кафе или "прошвырнуться", по вечерним центральным улицам с риском нарваться на стычку с другой, агрессивно настроенной на "подвиги" стайкой. На окраинах процветали такие развлечения, как швыряние камней в окна проходящих электричек и уничтожение телефонных будок, более серьезные группировки забирались в дачные домики, где опустошали холодильники и погреба, в которых, обычно, хранились банки с домашним консервированием, и оставляли после себя кучи нечистот, окурки, пустые бутылки и использованные презервативы.
Судя по всему, Константин и его жена питали иллюзии относительно законопослушности своей дочери и были уверены, что ничего более опасного, чем позднее возвращение домой, она не совершает. Поэтому они не очень обеспокоились, когда Эльвира не пришла ночевать. "Наверное, задержалась допоздна у подружки и осталась у нее", - решили они. Так уже случалось, после чего супруги считали необходимым закатить дочери грандиозный скандал, оказывавший на нее нулевое впечатление, но дававший им ощущение выполненного родительского долга. Кроме того, подобные сцены приятно щекотали отупевшие от монотонной жизни нервы, позволяли Людмиле, так звали жену Константина, демонстративно капать в рюмочку валерьянку, а ему выкурить с мужественным и страдальческим видом пару лишних сигарет перед сном, в чем обычно супруга его всячески ограничивала.
