Алексей Травин - Следы на карте

— Два часа верхом, или четыре часа пешком,— ответил Акбар.

— Надо немедленно добираться туда.

— Но вы же ранены, Степан-ака, не сможете? — спросил Акбар красноармейца.

— Все равно отсюда надо уходить, Акбар. И Ульяна Ивановича спасать надо. Будем действовать вместе.

Акбар знал, как горячо уважает Степан геолога и ценит его работу. Но как добраться до горного кишлака? До рассвета оставалось очень мало, а с рассветом Караишан сам двинется на Шинглич.

Медлить было нельзя. Пробираясь по кишлаку, Степан и Акбар у кибиток видели много оседланных лошадей. Во дворах их негде было ставить. Решили воспользоваться лошадьми басмачей, они никем не охранялись. Беглецы снова спустились в кишлак. Наган Акбар на всякий случай передал Степану. Через несколько минут друзья уже скакали на северо-восток.

В Шинглич можно было добраться двумя дорогами — но горной тропе через перевал и по дороге, что шла в долине Сурхоба. Последняя дорога была значительно длиннее, поэтому решили ехать через перевал. Отдохнувшие лошади шли наметом даже на подъеме. Степан морщился и скрипел зубами от боли. Особенно беспокоили испоротые камчой спина и ноги. Раны на груди кровоточили, но болели меньше. При каждом движении одежда бередила засохшие раны. Друзья спешили. Портнягина надо было успеть предупредить.

У Акбара трещала голова — столько впечатлений за одни сутки! Встречный воздух упругими струями бил в лицо и приносил облегчение. Сердце разрывалось от нетерпения. Скорее увидеть Ульяна Ивановича. Предупредить.

Всадники поднялись на перевал. Начало светать. Шинглич лежал в небольшой долине. Сейчас его укрывало белое облако, медленно поднимающееся вверх. На перевале было уже утро, а там внизу, в долине, под плотным облачным одеялом, еще ночь. На крутом спуске лошади пошли мелким шагом.

Нет осторожнее и умнее животного, чем горная таджикская лошадь. Она пройдет в темноте по скользкой, осыпающейся дороге, по голым камням вскарабкается на такую крутую скалу, которая издали кажется отвесной. Только не мешай ей поводьями в опасном месте. Дай волю. Инстинкт и сила мышц не подведут. Если при очень крутом подъеме на гору ты уже не можешь держаться в высоком горном седле, сойди с коня и держись за хвост — твой верный слуга, горный конь, осторожно втащит тебя наверх.

Узкая тропинка, по которой ехали всадники, была скользкой от утренней росы, и лошади, прежде чем ступить на дорогу, пробовали ногой, прочна ли опора и только убедившись, что она выдержит, ступали. Время торопило. Всадникам хотелось пустить коней в намет, но этого сделать было нельзя — одно неосторожное движение и лошади вместе с ними полетят в пропасть.

Тропинка серой лентой петляла по склону горы. Въехали под перистый белый зонт облака. Клубился прохладный туман и, как живой, лез вверх. Наконец показался кишлак. Залаяли собаки. Попавшийся навстречу дехканин указал кибитку, где остановился русский геолог. Обрадованные скорой встречей, всадники пустили лошадей вскачь. Но Ульяна Ивановича в кибитке уже не было. Полчаса тому назад геолог вместе с красноармейцами по нижней дороге уехал в Чашмаи-поён.

...В Шингличе не знали еще о захвате басмачами Чашмаи-поён. Не знал об этом и Ульян Иванович. Он спустился с гор два дня назад. Кони и люди были так утомлены, что решили сутки передохнуть, привести себя в порядок и встретиться с друзьями побритыми, почищенными и бодрыми. Геологу не терпелось повидаться с Васильевым, Степаном, Акбаром, но предстать перед ними обросшим, оборванным и грязным он не хотел. Не в его это было правилах.

Помощник Исламов отпросился в Чашмаи-поён сразу же, как они приехали в Шинглич. Он хотел заранее подготовить место для обработки собранных материалов. Портнягин его не удерживал. За три месяца совместной работы геологи не нашли общего языка и дружбы между ними не завязалось. Как геолог Исламов был очень слаб, а как человек — слишком поверхностен. Портнягин с первого дня поручил своему помощнику заведывание хозяйством. В свободное время Исламов развлекал весь отряд песнями и рассказами. Сейчас с окончанием полевых работ в помощнике не было никакой нужды.

Из Шинглича Портнягин выехал с рассветом. Лошади были тяжело нагружены образцами пород, поэтому решили ехать нижней дорогой, где не было больших подъемов и спусков.

Ехали геологи медленно, не спешили. Портнягин любовался просыпающимися горами. За два года скитания по Дарвазу, он горячо полюбил этот суровый и богатый край. Геолог был счастлив тем, что ему удалось найти промышленные запасы золота, горного хрусталя, самоцветов свинца и вольфрама. Он мечтал о расцвете этого края. Видел запруженные реки, дающие дешевую энергию, серпантины шоссейных дорог, обогатительные фабрики, шумные города.

Сейчас путников окружала сказочно красивая дикая природа. Во все стороны, бесконечными рядами зубцов, один выше другого, уходили в небо горы. Дальние ряды вершин четко вырисовывались на утреннем небе, а ближние были еще в тени и окрашены в сиреневый, зеленый, темно-синий цвета. Внизу бесновался Сурхоб. Удары его волн в отвесные скалы противоположного берега, повторенные эхом и усиленные им, неслись, как торжественный звон далеких колоколов. Над скалами клочками тонкорунной шерсти вились облака. Портнягин размечтался, вспомнил родину. Подмосковье. Невесту Аннушку — сельскую учительницу. «После обработки материалов экспедиции — в Москву! Но не надолго. Доложу результаты работы, захвачу Анну — и сюда, на Памир! Решено. В этой стране есть где применить силы. Попытаюсь добиться средств на строительство дорог. Дороги, дороги! Здесь нужны шоссейные, железные и подвесные дороги. Если их построить, богатства этих гор потекут народу, как реки. А какой чудесный народ живет в этих горах. Гостеприимный, умный, трудолюбивый». Много раз был Портнягин в гостях у таджиков и удивлялся, как они похожи своей добротой и сердечностью на русских крестьян. Они с величайшей искренностью отдают последнее, что у них есть гостю и радуются, как дети, если гостю угощение нравится. Особенно приятно было гостеприимным хозяевам то, что геолог разговаривал с ними на таджикском языке.

Все рабочие — таджики, которых нанимал геолог на земляные работы, привязались к нему, как к брату, и готовы были за него в огонь и в воду. Он вспомнил их мужественное поведение во время боя с бандой Муссо и улыбнулся.

Когда геологи спустились к реке, навстречу из-за поворота показалась группа вооруженных всадников. Впереди ехал сухой старик в белой чалме на вороной породистой лошади. Это был Караишан.

— Салом алейкум! Кто такие и куда едете? — довольно грубо спросил старик.

— Мы — геологи, едем в Чашмаи-поён,— ответил по-таджикски Портнягин.— А вы кто будете, аксакал?..

Караишан не ответил. Он на минуту смешался — не ожидая от русского геолога такого чистого таджикского языка. Вид геолога тоже поразил старика. Здоровый, загорелый, чисто выбритый, в белоснежной рубашке и широкополой шляпе. Он гордо смотрел на муллу, придерживая лошадь.

— Ты русский геолог Портнягин? — еще более грубо спросил Караишан.

— Да, я Портнягин, а что вам от меня нужно? — начиная беспокоиться, ответил геолог.

Предводитель басмачей больше не говорил. Он выхватил из кобуры наган и выстрелил в геолога. Пуля, пробив планшет с картами, застряла в бедре. Красноармейцы открыли огонь из винтовок. Несколько басмачей свалилось на дорогу. Отряд Караишана на минуту смешался, курбаши крикнул:

— Вперед! Геолога взять живым.

* * *

Степан и Акбар выехали из Шинглича галопом. По губам у красноармейца текла кровь — он искусал их, заглушая боль, вызываемую каждым толчком.

Акбар, не спавший ночь и увидевший за это время столько ужасов, тоже еле держался в седле. Но медлить было нельзя.

На спуске к Сурхобу они услышали отдаленные выстрелы и усилили галоп. Но друзья, перенесшие столько мучений, опоздали.

На месте схватки маленького отряда геолога с басмачами лежали два убитых красноармейца. На склоне горы за поворотом метались их оседланные лошади, груженные переметными сумами.

Портнягина нигде не было.

— Мы опоздали! Ульяна Ивановича захватили басмачи!— сокрушенно сказал Степан, еле держась в седле.— Преследовать их бесполезно. Что мы сможем сделать с одним наганом. Почему они не разграбили переметные сумы?

Степан подъехал к груженым лошадям и поймал их. Вместе с Акбаром они сгрузили тяжелые переметные сумы с образцами пород и тщательно спрятали их в камни около самого Сурхоба. Лошадей пустили на волю. Верхом ехать все равно было нельзя. Каждую минуту могли встретиться с басмачами. Затем они похоронили красноармейцев, спустились к Сурхобу и, маскируясь в камышах, пешком пошли в Чашмаи-поён.

В середине дня, когда наступила жара, Степан почувствовал себя плохо. Раны воспалились и начали гноиться. Акбар уложил его в тени дерева, нарвал листьев подорожника и, прикладывая их к ранам, перевязал изорванной в ленты рубашкой Степана. Красноармеец почувствовал облегчение и уснул.