Лариса наигранно отшатнулась. Собравшись с мыслями, взъерошила мои волосы.
– Ты у нас прирожденный алкоголик? – хмыкнула она. – Наверное, до знакомства со мной всю бурную молодость откупоривал в Мурманске дешевый портвейн? За тобой нужен глаз да глаз, а иначе у меня в перспективе маячит незавидное будущее. Того и гляди родной муж начнет прятать спиртное в бачке унитаза.
– К чему такие крайности? Просто знаю, что для откупоривания различного вида бутылок, а также в зависимости от марки вина существуют особые индивидуальные правила, – с твердой уверенностью заявил я.
– Например, какие?
– Молодое красное вино лучше открывать за несколько часов до его употребления.
Я заметил в Ларочкиных глазах промелькнувшую искру интереса. Видимо, она убедилась, что я имею понятие не только о дешевом портвейне.
– Таких тонкостей действительно не знала. Как-то не задумывалась над подобным вопросом. При необходимости винные бутылки для меня всегда откупоривают мужчины. А собственно, в чем фишка? – спросила она.
– При взаимодействии с воздухом его вкус и аромат становятся более выразительными и насыщенными.
– А если это вино многолетней выдержки?
– Такое вино практически сразу отдает свой ароматный букет. Поэтому лучше откупоривать бутылку непосредственно перед тем, как разлить ее содержимое по бокалам. К тому же, – нарочито подчеркнул я, – если такое вино подают в ресторане, то бутылку обязаны принести в специальной корзине.
– Знаю, – поспешно вставила Лариса. – Она должна лежать этикеткой кверху.
– Причем пыль с такой бутылки не стирается.
– По-моему, за исключением горлышка?
– Скорее всего…
Я меланхолически пожал плечами, но не удержался от того, чтобы не съязвить:
– Во всяком случае, такую бутылку не станут трясти, как осеннюю грушу, а вообще постараются как можно меньше двигать.
Я понял, что попал в точку, и решил блефовать.
– Если бы ты действительно принесла элитное французское вино…
Лариса не позволила мне договорить.
– Чтобы тебе было проще понять, позволь кое-что объяснить, – словно извиняясь, сказала она. – Имей в виду, что я всего лишь констатирую факты…
– Да, пожалуйста, если не трудно, – съехидничал я. – Мне очень интересно послушать.
– Эта бутылка вина была продана на аукционе в Беверли-Хиллз более чем за двадцать тысяч…
– Не слишком внушительная сумма для самого дорогого вина, – заносчиво произнес я.
– Более двадцати тысяч евро, – не без гордости произнесла Лариса, посмотрев на меня уничижительным взглядом. Чтобы окончательно сбить мою спесь, Ларочка как бы между прочим подметила: – Папеньке она досталась совершенно случайно. Он терпеть не может винные напитки и признает только качественную водку. Поэтому, без лишних раздумий, подарил мне эту бутылку, но с тем условием, чтобы я сохранила ее до самого торжественного случая.
– Но тогда не понятно, почему ты не выставила ее на праздничный стол в день нашего венчания? – поинтересовался я.
В моем голосе появились вкрадчивые нотки.
– Да я про нее совсем забыла, – ничуть не смутившись, ответила Ларочка. – Может, для тебя раритет, а для меня это вино не представляет никакой особой ценности.
Она произнесла эти слова с таким неподкупным пафосом, что я отбросил в сторону все нелепые подозрения, обвиняющие ее во лжи.
– Разумеется, сногсшибательная стоимость этой бутылки для тебя не представляет никакого значения. Ведь ты не вложила в ее приобретение ни одного медного пятака. Чужие деньги ничего не стоят!
– Почему чужие? Это были деньги моего отца.
– Не хочу спорить. Но все ж таки давай лучше не будем открывать эту бутылку, – резко возразил я, не решаясь прикоснуться к столь уникальному и дорогостоящему вину. – Лучше отнеси ее, пока не разбила!
– Твое дело… – обидевшись, промурлыкала Лариса. – Я хотела устроить скромный семейный праздник.
– Но не с бутылкой выдержанного французского вина за двадцать тысяч евро, – возбужденно выкрикнул я. – У меня в голове не укладывается такая астрономическая сумма. Для любого нормального человека это же целое состояние.
– Лично тебе какое до этого дело?
– В принципе, никакого дела нет.
– В таком случае расслабься, – посоветовала она. – Живи проще…
– Но я еще не отработал у Грохотова ни единой минуты.
– Что из того?
– Не знаю, что меня ожидает в ближайшем будущем.
– Счастливая беззаботная жизнь!
– Может, и так, но нельзя исключать некоторые невыясненные нюансы.
– Какие именно?
– А что если мне эта работа не понравится?
– Зато тебе понравятся деньги, которые ты будешь получать!
Я машинально посмотрел в сторону окна. Там при открытой фрамуге мягко колыхались шторы. Сшитые из итальянской ткани, они чудесно гармонировали с основным дизайном гостиной комнаты.
– Да мало ли какие проблемы или же непредвиденные обстоятельства могут возникнуть? – вернувшись к неоконченному разговору, продолжил я. – Возможно, вообще придется отказаться от полученного предложения!
– Мой папа слов на ветер не бросает. Если он решил взять тебя в свою компанию, то останешься доволен.
– В компанию? – раздраженно пробурчал я. – Интересно было бы узнать, в какую именно компанию?
– Вероятно, в компанию по продаже импортных иномарок, – неуверенно пояснила Лариса.
– А я почему-то подумал, что в компанию бандитов и уголовников!
Ларочка недовольно покачала головой. Я понял, что ненароком перегнул палку. Мне ничего не оставалось, как ретироваться в срочном порядке.
– Прости милая, – поспешно произнес я. – Признаю, что с моей стороны это была нелепая неуместная шутка.
У Ларисы на лице появилась довольная улыбка.
– Конечно, я тебя прощаю, мой шалунишка, – с хитринкой в голосе сказала она, но тут же серьезно предупредила: – В следующий раз лучше сначала как следует подумай, прежде чем произнести вслух подобную глупость! Как любит говорить мой отец: «За гнилой базар можно и ответить!»
Для того чтобы полностью реабилитировать себя в ее глазах, мне пришлось крепко обнять Ларочку и в течение получаса добросовестно исполнять свой супружеский долг. Не скажу, что это было мне неприятно или хотя бы обременительно, но особого удовольствия при этом я не испытывал. Лариса перестала быть для меня желанной загадочной женщиной и не возбуждала с прежней дикой страстью. Более того, я не только охладел по отношению к ней, но и вдоволь насытился повседневной семейной жизнью. Я истосковался по свободе. Мне хотелось все бросить, встать и уйти, но мысли о Василии Николаевиче Грохотове не давали покоя. Я ни на секунду не сомневался, что этот криминальный авторитет только и ждет, когда я допущу какую-нибудь малейшую оплошность. Скорее всего, желание всеми правдами и неправдами избавиться от меня было у него гораздо сильнее, чем мое желание порвать всякие отношения с его дочерью и вернуться к разгульной холостяцкой жизни.
– Я в который раз замечаю, что ты постоянно куда-то удаляешься, – прикрывая наготу махровым халатом, укоризненно сказала Лариса. – Ты вроде бы рядом со мной и в то же самое время где-то далеко за линией горизонта.
– Всякий здравомыслящий человек способен отложить в сторону любые, даже самые важные дела, но он не может не думать. Хочу сделать для тебя что-то хорошее, возвышенное, но ничто стоящее не приходит на ум, – солгал я, преднамеренно скрывая от нее истинную причину моей задумчивости.
– Ты делаешь настоящие чудеса в постели. Можешь не сомневаться, это дорогого стоит, – поцеловав меня в кончик носа, прощебетала Лариса.
– Не трудно быть хорошим любовником, особенно если находишься в постели с такой пламенной женщиной, как ты, моя любимая кисонька, – мгновенно отпарировал я.
– Это все хорошо, – пристально посмотрев на меня, сказала Ларочка и тут же спросила: – Но что будем делать с бутылкой французского вина?
– Убери в бар. У нас еще будет более достойный повод, для того чтобы откупорить «Мутон Ротшильд» урожая 1945 года, – благоразумно посоветовал я. – Сейчас обойдемся бокалом домашнего вина или фужером самого простого шампанского по двести рублей за бутылку.
– Ради тебя мне ничего не жаль, но если ты принял решение, то пусть будет по-твоему, – торжественно провозгласила она. – Какое шампанское лучше, сладкое или полусладкое?
– Без разницы! – натянуто улыбнувшись, ответил я. – Даже самое лучшее шампанское ничто по сравнению с нектаром твоих мягких пухленьких губ.
Ларочка вновь поцеловала меня в кончик носа.
– А все ж таки это здорово, что у нас наконец-то будут свои, кровно заработанные деньги, – возбужденно сказала она.
На ее лице внезапно отразилось плохо скрытое самодовольство.
– Кто бы спорил? Нет ничего лучшего, как получать кровно заработанные деньги, – согласился я, стараясь приглушить крик моей любвеобильной души, исстрадавшейся по прежней свободе, в которой преобладали молоденькие ни на что не претендующие девушки.
