Осмотрев все окрестные деревья на предмет гнезд, дупел и сушащихся грибов, мы поняли, что проклятый зверек нас провел.
Но не успели мы отойти на километр от того места, куда завело нас дьявольское создание, как на голову Катерине свалился с дерева какой-то плод. Плод оказался обслюнявленной кем-то шишкой.
— Тань, ты про ядовитые шишки слышала что-нибудь?
— Вроде нет, а что?
— Как что? Шишка — это же орехи, орехи — это еда, как же ты не понимаешь?
В свалившейся буквально нам на голову шишке, надо понимать — кедровой, осталось несколько орешков. Мы уже стали делить добычу, когда над нашими головами кто-то заверещал, и еще одна белка, а может, та же самая, спустилась вниз головой по стволу, уселась на нижнюю ветку и принялась буравить нас глазами-бусинками, не переставая верещать.
— Фигушки, подруга. Что упало, то пропало.
Видимо, монотонное продвижение по лесу повлияло на наши мыслительные способности — мы час гонялись за первой белкой, собираясь отнять у нее грибы, но мысль связать белку и орехи как-то не приходила нам в голову.
— Ура, мы спасены!
— Ну конечно, белка шишки все грызет и орешки что-то там… А.С.Пушкин, сказка о царе и султане! Наберем сейчас шишек и пойдем себе, как на прогулке.
Мы радовались своему открытию, как дети. Беда в том, что дерево, с которого неосторожная белка уронила свою добычу, оказалось… березой.
Но выслеживать в лесу его обитателей мы уже умели. Эта (или все-таки еще та?) белка привела нас к целой кедровой роще. Катька даже попыталась пошутить, что все интересное попадается почему-то в стороне от указанного мной направления. Дурацкая шутка, по-моему.
До самого вечера, позабыв усталость, мы собирали шишки и сбивали еще не упавшие, молотя по стволам тяжелой валежиной.
В этот день мы впервые за очень долгое время по-настоящему наелись.
А ночью пошел дождь. Мелкий и противный, он просто висел в воздухе как туман. Одно было хорошо — на время нас оставили в покое кусачие насекомые.
Всю ночь мы не спали. Зубы выбивали чечетку, одежда промокла до самых журналов, которыми мы оборачивались на каждом ночлеге. К утру дождь перестал, небо очистилось от туч, зато похолодало так, что ночевка на леднике нам показалась просто курортом.
Но в каждом минусе есть свой плюс. Когда солнце, которого мы несколько дней почти не видели, заиграло в каплях воды на еловых иглах перед самым моим носом, у меня в голове что-то щелкнуло, и я закричала:
— Эврика!
От радости я даже выскочила из-под нашей елки, обрушив на сжавшуюся в комок подругу целый водопад ледяной воды.
— Ты что, с ума сошла? — Катерина была готова наброситься на меня.
— Солнце, солнце! Часы!
— Какой толк в солнце, когда такая холодина? И при чем тут твои часы?
— Да ты пойми, мы же теперь можем костер развести! — С этими словами я отбежала к лежавшему неподалеку поваленному дереву и вернулась с охапкой сухих веточек и коры, которые нашла под ним.
Толстое стекло швейцарских противоударных часов послужило отличной линзой, а страница из журнала — растопкой. Если бы Хамбурговых буклетов у меня не было, пришлось бы пожертвовать сотенной купюрой (эти идиоты так и не сообразили меня обыскать — остатки денег, реквизированных мной у убийц Ивлева, все время были у меня в заднем кармане джинсов).
Пока у жутко дымящего костра коптилась наша одежда, мы по очереди отбегали в кедровник и таскали к костру шишки. Нужно было как можно скорее выбираться к жилью, пока не пошел снег. А в том, что нам еще раз попадется целая кедровая роща, я совсем не была уверена.
Отогревшись и налущив приличную кучку орехов, мы заполнили ими «дипломат», распихали орехи по карманам и тронулись в путь. Легкий морозец пощипывал нам щеки, но, пока на небе было солнце, холод нас не пугал.
Еще я помню довольно отчетливо то утро, в которое у нас украли последние орехи.
Мы так и не выяснили, кто вечером оставил «дипломат» открытым. Катька потом обвиняла в этом меня, мне до сих пор кажется, что виновата она. Как бы там ни было, когда я проснулась у догоравшего бревна (мы сообразили, что обычный костер слишком быстро прогорает, и стали разводить огонь между двух положенных рядом сухих стволов), так вот, когда я проснулась, то увидела, как вор — маленький полосатый зверек с наглой мордой — набивает за щеки последнюю партию наших орехов.
— Ах ты, сволочь! — завопила я в сердцах и метнула в него свое копье.
— …
Ослышаться я не могла — этот гад тонким скрипучим голосом, но вполне членораздельно послал меня по матери!
Мерзкое животное оглянулось через плечо и не спеша скрылось в густом подлеске. Мы остались без еды.
В это же утро наступившая было оттепель закончилась и пошел снег. Мелкая колючая крупа все сыпалась и сыпалась с низкого неба. Мы могли согреться только ходьбой. Помню, что я все время боялась потерять направление и начать ходить по кругу: мох на северной стороне стволов и самые густые ветви на южной — не самый точный компас.
Мне кажется, что мы шли даже ночью — лес поредел, и рассеянный в воздухе белесый свет делал такое продвижение возможным. Спать без костра мы не могли, было слишком холодно.
Следующее, что я помню очень ясно, — это охотничье зимовье. Нашли мы его благодаря Катьке. Я бы просто не заметила странных следов на деревьях — увлеченная планами мести, которую я устрою проклятому профессору, я смотрела только себе под ноги.
Катерина же, которая все время что-то говорила про тигров и постоянно вертела головой, увидела на березе этот знак. Знак был почерневшей от времени зарубкой на стволе березы. С другой стороны ствола обнаружилась такая же. Это были первые следы присутствия человека за все время после того, как мы перебрались через горы. Мы воспряли духом — жилье близко!
Жилье оказалось почерневшей от времени бревенчатой избушкой, вроде той, где меня чуть не уморили дымом.
Найти ее было несложно. Покружив немного вокруг березы с двумя зарубками, мы нашли несколько деревьев с такими же отметинами на высоте моей головы. Все они выстраивались почти в прямую линию, которую наш маршрут пересекал только в одном месте. Наше счастье, что Катька наткнулась именно на березу — на других деревьях зарубки затекли смолой, и мы бы их не заметили, если бы не искали специально.
Пройдя немного вправо вдоль помеченных деревьев, мы вышли к небольшой поляне, в центре которой и стояло это сооружение.
Катька сказала почему-то шепотом:
— Прямо избушка на курьих ножках какая-то…
— И не на каких не на курьих. Это знаешь что? — Я заметила, что невольно понизила голос вслед за ней. — Это зимовье.
— Слушай, а вдруг тут живут разбойники?
— Не уверена, что тут вообще кто-то живет. Видишь — следов никаких нет.
— А может, они там спят внутри.
— Может, и спят. Но что-то мне подсказывает, что никого там нет.
Так оно и оказалось. Когда мы сквозь звенящие от каждого движения кусты вышли на поляну и обошли избушку, то увидели подпертую поленом дверь.
— Все ясно. Помнишь, я тебе про бой в «Крыму» рассказывала?
— Ну.
— Там такая же точно халупа была. Здесь, может, и бывает-то какой-нибудь охотник раз в году.
— Так мы не сможем тут людей дождаться?
Признаться, такая мысль посетила и меня. Но если бы мы застряли здесь, без еды и нормальной одежды, хотя бы на месяц и никто за это время к нам не пришел — мы уже не дошли бы до жилья. А зимовать в лесу… Бр-р-р!
— Мы скорее околеем тут, чем кого-то дождемся. Переждем снегопад и двинем дальше. Деваться некуда — надо идти.
Мы подошли к двери. На всякий случай постучавшись, я отвалила полено, и мы вошли.
Внутри обнаружился точно такой же очаг, с братом-близнецом которого мне уже приходилось сталкиваться. Рядом была гора отличных сухих дров и растопка. Правда, нары были только одни, а над ними висела полка. На ней, кроме паутины и мышиного помета, нашлись ржавая булавка (ею Катька тут же пристегнула наполовину оторванный рукав своей телогрейки) и булыжник в целлофановом пакете, оказавшийся при ближайшем рассмотрении куском соли.
И самая ценная находка — два коробка спичек, завернутые в кусок клеенки. Мы взяли один, а второй положили на место.
Где-то я читала, что у таежников есть строгое правило — любой может зайти в зимовье, отогреться и поесть. Но боже упаси лишить хозяина последних припасов и ничего не оставить взамен. В тайге это может грозить смертью. Причем не только самому хозяину запасов, но и невежливому гостю.
Для него обязательное таежное гостеприимство может обернуться крайней жестокостью. Вор в тайге — вне закона. А нравы тут суровые. Как говорится, закон — тайга, прокурор — медведь.
Впрочем, нам месть охотника не грозила. Кроме спичек и соли, в избушке брать было нечего.
