– Конкретно? Дело об убийстве Полины Зайцевой.
– А что там интересного? Там произошел наезд на девушку, наезд совершил гражданин Буйковский, что вам еще?
– И это установленный факт? – Ярцев пристально смотрел в глаза Портянкину.
Тот сморщился, как будто съел протухший помидор, и выдал наконец, с трудом подбирая слова:
– Да, установленный факт… почти… Сейчас занимаемся доказательной базой… Думаю, все подтвердится…
– Извините, а можно посмотреть заключение эксперта? – спросил Антон.
Ишь чего захотел! – так и говорил взгляд следователя. Он усмехнулся:
– А что вы хотите увидеть в заключении? Там сказано, что на теле погибшей обнаружена краска с автомашины гражданина Буйковского. И еще есть перечисление повреждений, причиненных наездом транспортного средства на девушку.
– Наездом? – переспросил Антон. – Там так и сказано: «наезд»?
– А что вас так смущает, господин журналист? Да, наезд транспортным средством… И следы зеленой автомобильной краски на теле…
– Так можно нам посмотреть заключение?
– А моих слов вам что, недостаточно?
– Мы вам, конечно, верим, но хотелось бы, так сказать, собственными глазами…
– Это секретный документ.
– Секретный? – удивился Антон. – Вы ведь только что рассказали нам его содержание!
– Рассказал, а показать не могу. Но там все написано именно так, как я сказал.
– Краска с одной машины? – уточнил Ярцев.
– С одной… – Портянкин растерянно захлопал глазами. Он смутился, это было видно.
– А вторая?
– Что – вторая?
– Простите, но куда же делась краска с другой машины, золотистая «Тициан»?
– Не знаю ни про какой золотой «Тициан»! С чего вы взяли? Какой такой «Тициан»?! Что вы мне тут голову морочите каким-то Тицианом?!
А он занервничал. Достал из пачки, лежащей на столе, сигарету и, не спрашивая у меня разрешения, закурил. По комнате поплыли сизые клубы дыма. Я встала и, тоже не спрашивая у хозяина кабинета разрешения, открыла окно. Не хватало еще мне здесь задохнуться!
Антон ответил спокойно, даже чересчур, выделяя каждое слово:
– Видите ли, Харитон Харитонович, у нас есть сведения, что девушку сбила не одна машина, а две. И первая краска на ее теле – именно золотистый «Тициан». А уже поверх нее обнаружена другая краска – зеленая, с машины гражданина Буйковского…
– Что за бред?! – рявкнул Портянкин, забыв, очевидно, о том, что начальство просило его именно побеседовать с журналистами, а не орать на них. – Откуда такие сведения?
Он вращал глазами и упорно дымил своей сигаретой, собираясь, наверное, выкурить нас отсюда. Увы! Не на тех напал, мы так легко не выкуриваемся.
– Сведения достоверные, из проверенного источника, – опять-таки спокойно сказал Антон. – И еще нам известно, что есть запись с камеры, установленной на дорожной развязке…
– Что за бред?! Что вы там себе напридумывали? – снова перебил Ярцева следователь.
– А разве не вы сами сказали Буйковскому, что нашли его машину по записи с камеры слежения?
Портянкин снова смутился, пожевал губами, подымил сигаретой, наверное, в душе ненавидя нас за то, что мы задаем слишком неудобные вопросы и вообще много знаем.
– Запись с камеры… того… Там видно только, что машина Буйковского проезжала в том месте и в то время, когда был совершен наезд, а то, как именно он сбил девушку, не видно. Она установлена в таком месте… чуть дальше от места трагедии…
– А вам не кажется странным, Харитон Харитонович, что скромная домашняя девочка оказалась поздним вечером, практически ночью, в таком пустынном месте?
– Не кажется, – отрубил Портянкин, снова выпустив в воздух струю дыма. Если бы не открытое мною окно, мы бы здесь просто задохнулись, как узники Освенцима в газовой камере. – Сейчас, знаете ли, такие девочки пошли… И ночью, и в пустынных местах того…
– А вот нам кажется, – сказал Антон, – и мы будем выяснять этот вопрос.
– Вы не можете ничего выяснять, – возразил Портянкин, – вы не следователь.
– Но по закону мы можем вести свое журналистское расследование…
– Слушайте, ребята, – сказал вдруг Ха Ха миролюбиво и даже затушил выкуренную сигарету в консервной банке из-под минтаевой икры, стоящей у него на столе, – что вы в самом деле прицепились к этой истории? Что там интересного? Ну, наезд, ну, погибшая… Таких наездов каждый день в городе – по два, а то и по три. У меня есть для вас другая история – «бытовуха», но зато какая! Пальчики оближете! Начиналось все, как в плохом анекдоте: муж неожиданно возвращается домой из командировки…
– Спасибо, не надо, – перебил Портянкина Антон. – У нас в редакции таких анекдотов – вагон и маленькая тележка. Вы поймите: мы хотим не просто написать захватывающую историю в своей газете. Нас общественность теребит: что там с поэтом Григорием Буйковским? На каком таком основании его задержали и в чем обвиняют? Как-никак, он – наша доморощенная знаменитость. Недавно вышел новый сборник его стихов, если вы в курсе, так вот, поклонники его таланта…
Портянкин сник. Он так постарался втюхать нам «бытовуху» с ревнивым мужем, любителем ездить в командировки, а мы, такие-сякие, на это не купились!
– Как хотите, – холодно сказал он, – и учтите: больше времени я вам уделить не могу, у меня скоро допрос.
– Буйковского? – уточнил Ярцев.
– А я вам вообще не обязан докладывать! – Портянкин достал из пачки новую сигарету. Кажется, он все-таки решил выкурить нас из своего кабинета.
– Харитон Харитонович, а если нам удастся нарыть что-то интересное и полезное для этого дела? Можно принести сведения вам? – спросил Антон.
– Можно, – небрежно отмахнулся от него следователь.
Понятно: ему наши сведения до лампочки, он и так уже давно все для себя решил. Мы попрощались и вышли из кабинета.
– Антон, Портянкин обязательно будет прессовать парня, – сказала я, когда мы оказались в коридоре, – просто нутром чувствую.
– Будет. Как пить дать. Его задача: найти в этом деле виновного, и по нему видно, что он его давно нашел.
– И про машину Кинделия-младшего они наверняка знают…
Мы вышли из здания полицейского участка.
– Давай сядем в мой «Мини-Купер», – предложила я.
– Зачем?
– Узнаешь.
Мы сели в мою машину, припаркованную неподалеку от крыльца здания полицейского участка. Я включила прослушку.
– Ты что, поставила микрофон в кабинете Портянкина? – ахнул Ярцев.
Я кивнула.
– Казакова! Нас с тобой четвертуют! А потом еще расстреляют как врагов народа. Это же менты, они не дураки, сразу вычислят, кто это сделал!
– Уверяю тебя, они даже не догадаются про мой «жучок».
В это время мы увидели, как к участку своей несуразной воробьиной походкой, размахивая руками, как крыльями, шагает наша городская знаменитость. Я вышла из машины и перехватила Гриню на подходе к зданию полиции:
– Привет! На допрос спешишь?
Он кивнул.
– Иди, только говори погромче и почетче, не мямли, – поучала я.
– Зачем?
– Затем! Ни пуха тебе!..
– Ну, хорошо, буду говорить погромче. Кстати, к черту тебя!
Буйковский зашел в здание, а мы с Антоном сели в машину и припали к прослушке. Вскоре из нее донеслось:
– Харитон Харитонович, можно?
– А, Буйковский! Ну-ка, давай заходи!
– Здравствуйте.
Хлопнула дверь.
– Ну, что, Гриша, друг ситный? Ты готов? – В голосе следователя явно сквозила издевка.
– К-к чему? – Наверное, от избытка волнения наш поэт начал заикаться.
– Как к-к чему? – передразнил Портянкин Гриню. – К-к чистосердечному признанию, разумеется. Вот бумага, ручка… Садись, пиши: «Я – такой-то… такого-то числа, там-то и там-то – место укажи – на своем транспортном средстве таком-то сбил человека…» Чего сидишь? Пиши, говорю!
– Харитон Харитонович, я ведь вам уже говорил в прошлый раз: я никого не сбивал… Она сама… прямо мне на капот… Я сам так испугался…
– Так, значит, ты все-таки не готов!.. Испугался он! А девчонка не испугалась?! Ты, урод, человека погубил! Единственную дочку у папки с мамкой отнял!
Портянкин кричал так, что нам с Ярцевым через прослушку заложило уши. Затем в кабинете на какое-то время зависла тишина. Должно быть, Ха Ха соображал, как бы еще попугать нашего горе-поэта.
– Короче, так, Буйковский: или ты мне сейчас пишешь чистосердечное, вот прямо тут, не сходя с этого места, или идешь в ИВС… Знаешь, что это такое? Изолятор временного содержания. И не просто в изолятор, а в карцер пойдешь, понял?! Я тебя к таким уголовникам посажу, что тебе армия раем покажется. Был в армии, придурок? Ах, не был? Что ты там бубнишь? Один кормилец у больной мамки? А-а… Так это даже хорошо, Буйковский! Хочешь домой к мамке? Хочешь! Тогда пиши: «Я – такой-то… такого-то числа, там-то и там-то…» Ну, чего шары вылупил, недоносок?! Что ты там вякаешь? Какая пятьдесят первая статья? Не знаю такой!.. (Послышался топот ног.) Эй вы там, в коридоре! Кто-нибудь!.. О, Сидоров! Знаешь, что за статья такая – пятьдесят первая? Не знаешь? Вот, Буйковский, и он не знает! Никто не знает про такую статью. Что-что? Не дашь против себя показания? Ты чего-то не понимаешь… Как там тебя? Гриша! Знаешь, Гриша, как у нас говорят? Раньше сядешь, раньше выйдешь!
