Лера встретила его с прохладцей. Но почувствовав, что все на них по-прежнему глазеют, изобразила на лице приветливую улыбку:
— У тебя усталый вид.
— Я в тренажерку заглянул, — небрежно сказал он.
Она удивленно вскинула брови:
— А я думала, ты после обеда спал… Это Мухин тебя подстегнул обрести хорошую физическую форму?
— Нет. Ты.
Она вспыхнула. Но поскольку он отошел к лоткам за едой, оставила его слова без комментариев. Когда Леонидов вернулся, она удивленно посмотрела в его тарелку и спросила:
— Алексей Алексеевич, что случилось? Зачем вы меня провоцируете?
— Я не провоцирую. И не надо на «вы», я тебя прошу.
— Ты опять похож на мальчишку, — рассердилась она. — На мальчишку, который увидел в витрине магазина красивую машинку и выклянчивает ее у мамочки.
— Я не выклянчиваю, — обиделся он. — И я против того, чтобы ты сравнивала себя с предметом неодушевленным.
— Понятно: препятствия к любви только усиливают ее, — усмехнулась она. — Особенно наличие соперника. Так вот: у меня с Мухиным ничего нет и не было.
— Я знаю, — спокойно сообщил он. — Могу только добавить: и не будет.
— Ого! А ты самоуверенный!
— Зарабатываю очки. Помнится, ты сказала, что во мне нет ни единого качества из тех, которые ты ценишь в мужчине.
— Ба! У тебя прекрасная память!
— Вот видишь: ты открываешь во мне все новые и новые достоинства. То ли еще будет!
— Итак, ты упрямый, злопамятный, себялюбивый, — принялась перечислять она. — Еще и драчун. Не налети на Леньку дядя Гриша — была бы драка.
— Я еще и умный, — гордо сказал он и вонзил вилку в цыплячью грудку.
— И обжора, — ласково попеняла Лера.
— А то!
— Что голубки, воркуете? — раздался над ними грозный голос.
Алексей поднял голову: дядя Гриша.
— Постыдились бы! На вас вся столовая пялится! У нас тут, между прочим, спортивный режим, а не бордель!
— Тихо ты, — вздрогнул Алексей. — Мы просто разговариваем.
— Видел я, о чем вы разговариваете. Да и все видели. Хватит ее глазами облизывать, — рассердился айс-мейкер. — Да и ты, девка, в тарелку смотри, а не мужику в штаны!
— Вы забываете, с кем говорите! — отчеканила Климова. — Я старший тренер, а не девка!
— Тьфу! — сплюнул дядя Гриша. — Хоть бы заради приличия за разные столы сели! Я, Лешка, спросить подошел, как договаривались: ты сегодня в койку али на поляну?
— Что за намеки! — разозлился Леонидов.
— Спать ты собираешься или играть? Какие такие намеки? Это у тебя в мыслях сам знаешь что. А все другие нормальные.
— Лера, какие у нас планы на вечер? — посмотрел он на Климову.
— Я не знаю, какие планы у вас, Алексей Алексеевич, лично я собираюсь выспаться перед завтрашней игрой. Мы экспериментируем с составами команд, и это очень ответственная работа. И она прежде всего остального, — с намеком сказала она.
— Понял. Я могу тебя хотя бы проводить до дома?
— На улице холодно.
— А мне показалось, потеплело.
— Хотя прогулка на свежем воздухе и в самом деле может оказаться полезной, — пропела Климова. — Я подумаю.
— Слушай, парень, отведи ее домой и топай в Ледовый дворец, — разозлился дядя Гриша. — Я тебя там жду. Она еще выпендриваться будет! Хочу — не хочу, надо — не надо. То Лешенька, то Алексеевич. Ишь ты! Старший тренер! Ты, Лерка, доиграешься.
— Сегодня у нас в роли третейского судьи дядя Гриша, — насмешливо сказала Калерия. — А еще говорят, вы мастер-класс по любви собирались дать. С картинками или как?
— С натурой, — брякнул айс-мейкер. — Вот вас и выставлю как наглядное пособие. Сами покажете, что и где.
— Хорошая мысль, — похвалил Алексей. — Я готов!
— Я пойду за десертом, — Калерия поднялась, чтобы скрыть смущение.
— Я приду, — сказал он дяде Грише, глядя, как она идет к лоткам с мороженым. — Похоже, свидание срывается.
— Извини, что помешал, — насмешливо бросил тот.
— Она просто сегодня не в духе. А я решил заняться спортом.
— Я тебя жду, Леша, — просто сказал дядя Гриша и направился к выходу.
«Так он «за» или «против»? — напрягся Алексей. — Ничего не понимаю! Я, кажется, вообще ничего не понимаю…»
…На улице и в самом деле потеплело. Было уже не так студено, да и ветер стих. Самое время для романтических прогулок, когда под ногами мерно поскрипывает снег, а щеки щекочет легкий морозец. Когда редкие снежинки ласкают лицо, трогая лоб и губы, а в особенности кончик носа, и приятно их холодят. Когда деревья похожи на огромные медовые леденцы в звенящем инее, подсвеченном красными и желтыми фонарями. Этакие петушки на палочке, заманчиво выглядывающие из темной коробки, в которую превратила спортбазу стремительная декабрьская ночь. И — ни ветерка.
— До чего же красиво! — не удержался он.
— Да, красиво, — согласилась Лера.
— Знаешь, я давно уже перестал реагировать на смену времен года, — пожаловался Алексей. — Раньше томился, словно жаркое в русской печи, истекая тоской: весной — по звонкой капели, глубокой осенью — по снегу. Едва он выпадет, радовался, как ребенок.
— А ребенком не радовался? — подколола она.
— Я тебе о романтике, а ты… — слегка обиделся он.
— Тогда при чем тут жаркое?
— Я на диете. Поэтому все время невольно думаю о еде.
— Я заметила, — лукаво сказала Лера. — Что на диете.
— Я даже не понял, когда это началось. Мне уже ничего не интересно, ничто не волнует. «А, снег выпал… Резину, дурак, так и не поменял. Весна пришла? Ну, жди обострения у всяких там маньяков!» Вот и все мои мысли. А радости нет. Когда-то я сказал сгоряча: жизнь состоит из сна, еды и проблем…
— Как-как? — рассмеялась она. — А ведь верно!
— Нет, Лера, есть еще и красота, которая, как говорят, спасет мир. И сегодня я ее наконец заметил. Хотя устал как собака, намерзся, перенервничал.
— Я тоже… перенервничала.
— Да слышал я! — с досадой сказал он.
— Что слышал? — сразу насторожилась Климова.
— Как Маркович тебя подколола.
— Так ты еще и подслушиваешь?!
— Это моя работа.
— Ну и что? Ты уже понял, кто бросил камень в Лукашову?
— Прямо по Библии получается, — поморщился он. — Бросил камень…
— Потому что Алине пришло время собирать их, эти камни, — спокойно сказала Климова. — Она последнее время вела себя безобразно.
— А ты? Ты, что ли, без греха?
— Тебе дядя Гриша что-то рассказал? — настороженно спросила Климова.
— Он все время что-то рассказывает. А я слушаю. А слушать, Лера, я умею.
— И какие будут выводы из всего услышанного тобой сегодня?
— Выводы такие, — он нагнулся и взял горсть снега, чтобы слепить из него комок. — Ты знаешь, кто будет играть в олимпийской пятерке. Мысленно ты ее уже составила. На доске пять фигур: белый король, иначе скип, черный король, он же вице-скип, белая ладья — ведущий, второй номер — черный слон, и маленькая черная пешка, запасная, которая вполне может оказаться проходной. И каждой из этих фигур ты уже дала имя. Твоя задача — очень тонко донести свою мысль до мистера канадца. Потому что ему, по сути, наплевать. Он никого из этих девочек не знает, для него все они — на одно русское лицо. К которому в глубине души он испытывает хорошо если просто безразличие, а не отвращение. Они для него — куклы в коробке. Поиграет и бросит, слава богу, если ни одну не сломает. И если ты грамотно поведешь свою игру, ты выиграешь партию. Потому что ты умная. У тебя уже есть план, я в этом уверен, — он с досадой отшвырнул снег, который оказался слишком перемороженным. Калерия слушала очень внимательно.
— Ну, продолжай, — предложила она, едва он замолчал.
— Ты решила стать серым кардиналом. Роль не твоя, но все когда-то меняется. Реальная власть у тех, кто стоит в тени. Мистер канадец пришел и ушел, а керлинг в России останется. Так что ты задумала, Лера?
— Ты такой умный, — насмешливо сказала она. — Все знаешь.
— А я тебе говорил, что я умный.
— И хороший психолог, — похвалила она.
— Да, неплохой. Я понимаю, что все тонко, как… Как лед в вашем керлинге! И по этому тонкому льду ты идешь к своей славе. Но ведь это же люди, не куклы. Живые люди.
— А ты, Леша, любишь людей? — вкрадчиво спросила Калерия.
— Да, наверное. Не знаю, — разоткровенничался вдруг он. — Иногда я их ненавижу. Особенно когда сосед сверху врубает телевизор в пять утра. А внизу в семь часов будят двоих детей, одного в школу, другого в садик. И эти дети начинают реветь, а отец на них орать: «Живо собирайтесь! Я на работу опаздываю!» Вот тогда я мечтаю о необитаемом острове, — вздохнул он. — Хотя это просто дети.
— А это просто спортсмены. Которые не понимают, что я делаю все для их же блага. Они думают, что я над ними издеваюсь. Намеренно им врежу. Веду какую-то свою игру. Люди не понимают, Леша, когда им делаешь хорошо, все время ищут некий скрытый смысл, подтекст. Потому что вокруг давно уже одно сплошное вранье. Непонятно, кто хороший, а кто плохой. Воровать — хорошо или плохо?
