– Сквози на салазках, мои прищепки по бацалкам не топчутся. (Уходи, мои дамы не танцуют.)
– Не понял. Я с тобой брякаю? (Я с тобой говорю?)
– Тебе клюкало начистить или в рюкзак бросить, чтоб по тебе Шопен спел? (Тебе в рожу дать или в гроб уложить, чтоб похоронный марш сыграли?) – протянул Николай.
– Шо, шо, шо? – сморщился приставала, словно не расслышал. Затем вразвалочку, как морячок на палубе при морской качке, подкатил к Николаю. – Не понтуйся, фраерок захарчеванный. (Не ври, выдаешь себя не за того.)
Николай положил салфетку на стол, развернулся к нему и небрежно ударил под дых. Вера с Майкой не заметили, как он это сделал, лишь обе вздрогнули, когда приставала упал мордой на стол, а Николай зашипел ему в ухо:
– Укроп, я с тобой баланду травить не буду. (Дурак, я попусту говорить не буду). Не поканала масть – закрой амбразуру и дуй на базу. (Не получилось – закрой рот и иди на место.) Это правило.
Зал затих в провокационном ожидании, приставале нельзя было снести обиду, он выпрямился, зарычав:
– Ну, ты, падло батистовое!..
Кулак Николай поймал, сжал со всей силы и вывернул кисть бандита к его плечу, приставала бухнулся на колени, заскрежетав от боли. Разумеется, бросить товарища два буйвола не имели права, ринулись на Николая. Женщины с визгом разбежались к стенам, Майка и Вера кинулись к черному ходу, через который вошли, но задержались, следя за дракой. Звякала посуда, летали стулья, отъезжали столы. На сторону Николая стали трое мужчин, но и противоположная сторона получила подкрепление из нескольких человек. Драка не продлилась долго, кто-то заорал во всю глотку:
– Теща! (Милиция!)
Потасовка прекратилась, как по волшебству. За считаные секунды столы и стулья очутились на местах, за ними расположились клиенты, будто ничего не произошло. Николай рванул к Вере и Майке, за ними увязался паренек, скрылись в коридоре, ведущем к черному ходу. Что бы ни было, а тех, кто бежит от «тещи», не сдадут – это тоже правило. Их выпустил швейцар, который перебежал к запасному выходу, зная, что кому-то неохота встречаться с милицией.
– Держи петуха, – протянул пятерню Николай парню, который стал на его сторону в драке. – Тебя как?
– Фургон, – пожал тот руку Николая. Фургон – это кепка с козырьком, значит, парню дали кличку за любовь к кепкам. – А тебя?
– Викинг. Ты-то чего деру дал?
– С тещей здороваться нет резона. У меня же поселуха (условное наказание), а намедни посол приходил, зовут на свиданку (приносили повестку, вызывают в милицию). Я тебя еще днем срисовал, здорово шары катаешь. А ты чего сбег?
– Привычка.
– Коль нужда будет, найдешь меня на байдане (на вокзале), спросишь любого спирьку (мальчишку), меня знают.
– Найду. Ну, бывай.
Николай подхватил под руки Майку с Верой и запел:
– О, голубка моя...
– Я не предполагал, в какой смертельный капкан лезу, – сказал Линдер. – Но тогда для меня страшнее было обвинение в убийстве Пахомова и Нюши...
Объявили посадку, самолет стал снижаться.
Арина вошла в палату, оперлась спиной о стену и наблюдала за Милой во время беседы с психиатром, не вникая в то, что говорила врач, ее интересовала несостоявшаяся мать. Признаков умственного расстройства, агрессивности или хотя бы нервозности не наблюдалось. Кроме одного: Мила Чибис упорно утверждала, будто умерший ребенок не ее. Подобного казуса в роддоме не случалось, Арина чисто из профессионального любопытства не могла отмахнуться от Милы, как отмахивались остальные врачи, мол, слегка тронулась, со временем пройдет. Младенцы, конечно, погибают, особенно у матерей, ведущих разнузданный образ жизни во время беременности, но никто еще не утверждал, что ребенка случайно перепутали.
– Я закончила, – сказала психиатр, поднимаясь.
– Подождите меня в кабинете, – попросила Арина. Она начала осмотр пациентки, измерила давление, прослушала сердце, легкие Милы, при этом непринужденным тоном говорила: – Ваше самочувствие удовлетворительное, через два-три дня мы вас выпишем, но вам необходимо...
– О каком самочувствии вы говорите? – перебила Мила.
– Я имела в виду общее самочувствие.
– Зачем же тогда меня пытала психиатр?
– Мы всегда приглашаем психиатра в подобных случаях, вы ведь получили травму...
– Послушайте... – Мила придвинулась к ней ближе. – Я вижу, меня проверяют, не сумасшедшая ли я. Но это был не мой ребенок, понимаете? У меня не будет к вам претензий, если мне отдадут моего, ведь не исключена ошибка. Со мной рожали еще две женщины, я допускаю, что нечаянно детей перепутали.
– Это невозможно, – мягко и вместе с тем убежденно сказала Арина.
– Да почему вы все так уверены? – слегка вскипела Мила. – Разве человек не может допустить ошибки?
– Может, – согласилась Арина, чтобы пациентка успокоилась. Однако та еще больше напряглась, упрямо наклонила голову и сжала челюсти. – Но не у нас. Когда рождается ребенок, ему на ручки надевают бирочки, где написано время рождения, число, фамилия матери. У нас с этим как нигде строго.
– Хорошо, поставим вопрос иначе. – Мила вышла из состояния сдерживаемого гнева, повела диалог с рассудочной холодностью: – От чего умер тот ребенок?
– Когда ребенок рождается с множеством патологий, он не выживает.
– А как мог не выжить мой сын? Беременность проходила прекрасно, у меня даже токсикоза не было. Все уверяли, что он здоров.
– Видите ли... – Ох, как трудно разговаривать с матерью! – Скрытые формы патологий очень сложно установить. Если вы настаиваете, я сделаю выписку...
– Я настаиваю.
Мила с минуту неприязненно разглядывала врача, было видно, чего ей стоило не выплеснуть миллион ругательств. Тем не менее для «тронутой» она великолепно владела собой, правда, выдвинула новое предположение:
– Вы исключаете и намеренную подмену?
– То есть... вашего ребенка отдали кому-то другому? – уточнила Арина. Мила не подтвердила абсурдное предположение ни кивком головы, ни глазами, она просто в упор смотрела на нее, не мигая. – Люди у нас работают давно, подозревать их в преступлении, простите, несправедливо.
Арина была уверена в том, что говорила, но, черт возьми, не сомневаются безнадежные тупицы. Что, если действительно произошел из ряда вон случай, замешенный на больших деньгах? Но кто захочет связываться со свекровью Милы? Экспрессивную даму Терезу успели неплохо узнать в роддоме за тот срок, что здесь лежала Мила. Нет-нет, любой другой ребенок – да, но не этот. И все же Арина посчитала нужным спросить не как врач, а как сочувствующая женщина:
– Скажите, почему вы так настаиваете, что тот ребенок не ваш?
– У вас есть дети? – озадачила она Арину.
– Пятилетний сын.
– Неужели вы не узнали б его среди других младенцев?
Да, это заблуждение, будто младенцы все одинаковы, тем не менее различить их крайне трудно, даже мамаши путают.
– Вы заметили на его теле какие-то приметы? – поинтересовалась Арина.
– Н-нет, – протянула Мила, ложась на кровать. Перемена в ней поразила врача, Мила успокоилась, даже улыбнулась. – Наверное, вы правы, я просто не хочу смириться... Да, вы правы. Больше не стану настаивать.
Одновременно она дала понять, что разговаривать на эту тему не хочет. Арина вышла из палаты, неторопливо направилась в кабинет. Шла и думала: почему эта женщина, метавшаяся по роддому в поисках сына, не желавшая слушать никаких доводов, неожиданно согласилась с ней? Неужели Арина так легко смогла ее убедить? Психиатр, в общем-то, успокоила:
– По-моему, Арина Валерьевна, причин для беспокойства нет. А ее утверждения... Поймите, сейчас море дурацких слухов о пропаже детей из роддомов, будто бы младенцев продают то приемным родителям, то на органы...
– О господи! Я такого не слышала. Наверное, мало телевизор смотрю.
– И не надо смотреть. Матери, проносившей девять месяцев ребенка, с трудом родившей, нелегко принять его смерть, она цепляется за любую бредовую идею...
– Я-то как раз понимаю, – не дослушала Арина. – Но ваш визит не бесполезный, Чибис смирилась с потерей... во всяком случае, так сказала.
– Искренне рада за нее.
Но Арина осталась в некотором недоумении.
Ехать всего ночь. Сон не приходил, а очень нужен – убил бы ночное время. В купе два пассажира похрапывали, тогда как Далила вертелась на полке, изредка выходя покурить в тамбур. А ведь хотела бросить курить, да только с такими событиями начнешь и к рюмке прикладываться. У Далилы устала спина от бессмысленного лежания, она накинула спортивную куртку и вышла из купе. Болтало страшно, но Далила добралась до тамбура, там стоял молодой мужчина пятьдесят шестого размера с круглой, как шар, головой без шеи и с бутылкой пива. Далила встретила его уже третий раз, не удивилась, что он не спит, сама мается. Она прижалась плечом к вагонной двери, прикурила от зажигалки. Холодно. Грохот колес бомбил уши и мозги.
