– Ладно вам. Давайте-ка сами, кратко.
– А не кратко и не получится, – послушно отложил портфель в сторону Андрей. – Два преступления в центре Москвы. Две жертвы. Первая – антиквар. Вторая – шахматист. Иностранец. У одного было что красть, но ничего, кроме журнала с записями, не украдено. У второго красть особенно было нечего, да и сжигать было незачем, поскольку никаких связей в России обнаружить до сих пор не удалось.
– Хотите сказать, между жертвами – ничего общего?
– Хочу. Ну, то есть ничего, кроме способа убийства. Поджога. С разницей в несколько дней.
– Ищете странность, – усмехнулась Степановна понимающе, и Андрей кивнул в ответ: да, оно самое.
Это сыщицкое, безнадежное: когда нет ни фактов, ни версий, ни улик, ищите странность. Какое-то непопадание, которое, как фальшивая нота, вырывается из контекста убийства. Тут странностью был огонь. Зачем было поджигать номер в отеле? Посеять панику? Замести следы? Зачем сжигать после расправы бедного антиквара? Все ж таки центр города. Огонь, как ничто другое, привлекает зевак.
– А зеваки – потенциальные свидетели, нет? – Андрей и не заметил, как проговорил последнюю мысль вслух.
– Да, – согласилась полковница. – Но в толпе легко затеряться…
– Какие они, Нина Степановна? – Андрей все-таки не выдержал – схватился вновь за плюшку.
Чугунова задумчиво отвернулась к окну:
– Про пироманов многое говорят. Что они недоразвиты умственно, что не могут оценить опасность, что поджог для них – способ высвобождения сексуальной энергии, вроде онанизма… – Она покачала головой и снова посмотрела на Андрея. – Но вот что я тебе скажу: все по-разному. Видала я и очень умных поджигателей. Умных и хитрых. И садистов хуже них нет. Подсаживаются на свою огненную иглу, как наркоманы, и плевать им на то, что люди без дома остаются и погибают в огне.
– И как? Как вы их ловили?
– По-разному, Андрей. Тут главное – вычислить серию. Среди множества пожаров, еженедельно полыхающих в большом городе, узнать «свои».
– Умышленные?
– Нет, своего поджигателя. Того, кто уже в этом месяце старушку спалил, а в предыдущем развлекся с офисом в рабочее время… Это непросто: улики сгорают, от жертв чаще всего тоже мало что остается. Свидетели плохо видят в дыму и угаре. Вот, к примеру, лет восемь назад в Подмосковье летом, в самую жару, сгорел целый поселок. Двадцать домов! Причем, заметь, не изб каких-нибудь, а вполне себе современных коттеджей. Там что-то вроде гостиничного комплекса построили. Летом – самый сезон, домики были заполнены под завязку. Полыхать начало внезапно, несколько человек погибли, в том числе трехлетний малыш. Через два дня – снова пожар, но уже в городе: бывший кинотеатр, переоборудованный в конференц-зал. Слава богу, в тот момент не проводились конференции, администрация успела вовремя выйти из здания. Но пожарные сразу нас вызвали. Очень уж был похожий почерк: несколько очагов возгорания, оба эпизода завязаны с проводкой и горючим веществом, которое уж никак не могло там оказаться случайно. В то время еще не было принято снимать на мобильные устройства всякую фигню и выкладывать ее в Интернет. А жаль – подобного рода активисты могут стать большим подспорьем со своими случайными фото и видео… Но – повезло: на второй пожар попал фотограф «Вечерки» и хорошо отщелкал все место действия. В том числе и публику. А как ты знаешь, этих ребят хлебом не корми, дай поглядеть на то, что получилось. Они ж, как маньяки, любят приходить на место действия, еще и покричать в общем хоре: какой ужас, мол, пожарные не предотвратили трагедии, полиция бездействует, куда катимся! В общем, попросила я у редакции все снимки и выбрала лицо, показавшееся мне подозрительным. Блеклый блондин, почти альбинос, тщедушненький такой, стоял в первом ряду, всегда в профиль, но глазом косил с ненормальным интересом. Мы обвесили весь район фотографией: мол, ищем свидетеля преступления, просим прийти или сообщить, коли вам такой знаком. Даже показали пару раз по кабельному каналу – там моя приятельница тогда редактором работала, оказывала помощь следствию.
– И как, нашли?
– А то! Евгений Чешкин, повар по профессии. Стали его, как водится, разрабатывать. Ну и выяснилось, что наш Евгений вполне себе пироманит, но поджигает все по мелочи – где сарай какой, где помоечные баки. В общем, салага. Совсем на нашего не похож – масштаб не тот. А тут еще обнаружилось, что у Чешкина есть алиби. Он что-то там то ли пересолил, то ли пережарил и накормил этой отравой лучшего клиента. Клиент возмутился, хозяин ресторана вызвал Чешкина к себе в кабинет – таскать за вихры. В общем, никак не мог он оказаться в момент поджога в нужном месте. Через полчаса на пожарище посмотреть прибежал, а самому всю эту бодягу затеять не было у него никакой возможности. И тогда… – мечтательно сказала Чугунова и устроилась поудобнее на софе.
– И тогда? – с улыбкой подхватил Андрей, понимая, что сейчас пойдет рассказ «на бис».
– И тогда я стала изучать историю вопроса – в Москве такие пожары уже случались. Год назад. И два года назад. Тютелька в тютельку. И что бы ты думал?
– Что поджигатель не живет в Москве?
– Именно. А приезжает раз в год и устраивает себе, так сказать, бенефис.
– Только в Москве? Из провинциального комплекса и ненависти к столице? – сощурился Андрей.
Полковница усмехнулась:
– Молодец, капитан, зришь в корень!
– Видите ли, Маша, – откинулся на стуле д’Урсель, – я в некотором роде считаю себя герольдом. Хотя моим предкам, известным с XII века, вряд ли бы понравилось такое сравнение. – Он улыбнулся в усы. – Герольды часто были пьяницами, да и вообще трубадурного типа личностями, ленивцами, понимающими толк лишь в гербах и знатных семействах. Они путешествовали за рыцарскими турнирами и зарабатывали себе на жизнь исключительно этими своими познаниями. Ведь обычно собственно турниру предшествовала продолжительная, как бы сказали сейчас, презентация. Участвующих в соревнованиях рыцарей представляли глашатаи, делая рекламу их разнообразным достоинствам – от военной удали до древности рода. Да и вообще гербы изначально были связаны с хорошей дракой: во времена крестовых походов, когда они, собственно, и появились, лица было не разглядеть за забралом, и только по щиту с гербом да попоне определенных цветов на лошади можно было понять, с кем, собственно, имеешь честь биться. Вроде того, как сейчас на конференции пришпиливают бейджик с именем и фамилией. Поэтому я так и люблю самые древние гербы – они лаконичны, как ваш черный квадрат Малевича. Их должно было быть видно издалека, чтобы не ошибиться в противнике. Это потом уже стали усложнять и по металлу, и по финифтям…
Маша подняла на графа растерянный взгляд:
– Финифти?
– Простите, так в нашем деле зовутся цвета на гербах. Изначально их было всего пять и два металла – золото и серебро. Ну и меха…
Маша опять сконфуженно взглянула на него, и он кивнул, поясняя:
– Горностаевый и беличий. У каждого – своя символика. Но вашего конкретного герба это не касается.
– А что с ним?
– О! Он вполне хорош, на мой вкус. Лаконичен: два цвета…
– Но ведь это изразцы, – нахмурилась Маша. – Тут всего два цвета и есть. Точнее, один. Синий. И фон. Разве нет?
Д’Урсель усмехнулся:
– Нет. Цвета в геральдике не обязательно передавать красками, да и не всегда была такая возможность. Как, например, когда герб помещали над воротами замка – в скульптурном, так сказать, варианте. Или при черно-белой печати, да и в переписке…
– Тогда как же? – удивилась Маша.
– Штриховкой. Лазурь, к примеру, обозначается горизонтальными чертами, а червлень, красный, – вертикальными.
– Значит, здесь…
– В вашем гербе глава – так мы называем верхнюю часть – лазоревая. А все остальное поле – металл. Серебро. Его традиционно не штриховали никак. Иными словами, ваш герб читается так: в серебре лазоревая глава, а…
– А дерево? – перебила его Маша. – Ведь это же дерево? – показала она пальцем в центр герба.
– Дерево, – склонил голову старик. – Еще точнее – сосна. И расположена в месте, которое мы, геральдики, называем сердцем.
– Сердцем… – повторила Маша. – Значит, оно очень важно?
– Все в гербе может быть важно… И неважно одновременно… – философски заметил д’Урсель.
– Простите, но я не понимаю, – нахмурилась Маша.
– Ну это же не математика, Мари! Были те, кто выбирал себе на герб собаку, потому что у них была фамилия де Шьен – Собакин. Или использовали льва, потому что это символ отваги и власти суверена. Но были и такие, что просто выбирали цвета – по принципу красоты и яркости. Не стоит увлекаться символизмом.
