- Армия зря ничего не ест, это во-первых! - Буркнул изрядно обидевшись, уж больно прозрачен был намек. - И давно уже старший лейтенант, между прочим, через год, может даже раньше, капитана получу, если все будет нормально, это во-вторых. А вот полковника - врядли, тут Вы правы. Образования не хватает.
Что-то в разговоре меня тревожило. Дабы закрыть скользкую тему снова уткнулся носом в альбом Врубеля.
Через тонкое полотно форменной рубашки моего тело коснулась теплая волна. Легким, мягким касанием кончиков пальцев Вероника ласково погладила мне плечо. Я застыл, окаменев, боясь пошевельнуться и спугнуть нежные пальцы. Вероника поднялась и легонько коснулась губами моей щеки.
- Извините, ... старший лейтенант. Не хотела Вас обидеть. Я извиняюсь. И в качестве извинения прошу принять предложение выпить на брудершафт. Не водку, ее у меня нет, венгерское "Токайское". Она подошла к тумбочке, присела, прихватив рукой полы разлетевшегося было халатика, открыла дверку, вынула высокую, темного стекла бутылку. Осторожно поставила на стол. Подошла к горке, достала хрустальные бокалы на тонких высоких ножках. Один пододвинула мне, другой принялась прокручивать в тонких пальцах.
- Будем дуться или будем открывать вино? Неудобно заставлять женщину открывать бутылку ... если в доме есть мужчина.
Вино оказалось запечатано не с полиэтиленовой, а нормальной, обернутой золотой бумагой и скрепленной номерным ярлычком пробкой. Настоящее венгерское токайское, каким ему и полагалось быть.
- Подожди, - попросила Вероника. Она встала, сняла с книжного шкафа декоративную витую свечу в медном, под старину подсвечнике и зажигалку. Аккуратно запалила фитиль. Выключила свет. В колеблющемся, желтом овале свечи остались наши лица и руки с бокалами, трепещущего, рубинового вина.
Повинуясь движению кисти девушки, тяжелое, густое, почти черное вино неторопливо струилось по стенке бакала, обволакивая их стекало на прозрачное дно. Достигая дна жидкость начинала закручиваться крохотными водоворотиками, плавно поднимаясь вверх по тонкому хрусталю, затеняя его, переливаясь благородными оттенками багрового, алого, розового. Вино вспыхивало искрами в гранях хрусталя, дробя и умножая огонек свечи.
- За тебя, лейтенант, за то, чтобы даже став полковникам, всегда оставался лейтенантом, способным мечтать у полотен художников, читать фантастику и понимать сущность расставляемых жизнью уловок.
- За тебя, Вероника!
Мы клятвенно сплели руки, выпили не отрываясь вино и коснулись губами друг друга. Чуть-чуть.
Вино не ударило в голову, а ласковым теплом вошло в тело, согрев щеки, пальцы, прояснив мысли и чувства.
Не зажигая свет мы долго говорили о Рубенсе и Гойе, о Рембранте и Куинджи, о Бредбери и Шекли и темы не исчерпываясь плавно переходили одна в другую продолжая и развивая предыдущую. Казалось, разговор велся уже не вербально - словами, но чувствами, мыслями. Вопросы читались по зрачкам глаз, ответы - по губам.
Так прошла наша первая ночь.
Глава 5. Менты.
Легли спать под утро. Вероника - на кровати. Я на полу, на кожушке, накрывшись курткой, с фуражкой под головой, обхватив голову руками, закрыв уши, стараясь не слушать - и все-же слыша шорох ее халатика, шелест простыней, скрип пружин, еще какие-то ночные, женские звуки, доносящиеся от кровати. Я страшно желал ее. Возможно, что она и не оттолкнула бы меня. Но если оттолкнула... не мог даже представить и не смог бы пережить такой позор. Это оказался бы крах любви. Поэтому тихо лежал на жестком ложе, боясь пошевилиться, разбудить Веронику, спугнуть ее сон. Лежал, мечтая как приведу женой в свою комнату, как купим мебель... и заснул.
Проснулся мгновенно от необъяснимой тревоги. Вскочил на ноги и обомлел. Вероника, проснувшаяся раньше, решила видимо из женского любопытства познакомиться с пистолетом. Закусив губу она старалась оттянуть в заднее положение затвор. Это не получалось. Девушка крутила пистолет, заглядывала в отверстие ствола, жала на курок. К счастью пистолет стоял на предохранителе, и ее усилия потерпели неудачу.
Не дожидаясь пока она сообразит перевести предохранитель или случайно наткнется на него, в прыжке подскочил и, отведя ствол в сторону, забрал оружие.
- Это не игрушка. Здесь, - Показал пальцем на черную дырку ствола, Сидит чья-то смерть. К счастью, не твоя и не моя.
Выщелкнул из рукоятки обойму и сунул в карман. Спустил предохранитель, передернул затвор, убедился в отсутствии патрона, не удержался и спустил курок. Пистолет звонко щелкнул.
- Это нарушение, - Назидательно сказал Веронике, - Так делать нельзя. Портится боек, подвижные части. Но один раз, только для тебя, можно. Пойми, если бы ты сняла оружие с предохранителя - пистолет мог выстрелить и влепить пулю в глупую головку. Пришлось бы самому застрелиться. Не могу же я жить не выполнив приказ полковника охранять красивую девушку от злодеев. Вот вышла бы славная картинка. Прилетают ребята, заходят к тебе голодные, ожидая чего вкусного поесть, а находят два молодых красивых трупа.
- Ну красивый, положим, нашли только один... - По обыкновению поддела Вероника.
- Эх, характер у тебя, хозяйка, - вылетело у меня, - на зуб не попадайся.
- Мой характер - ангельский. Так папа сказал, а я ему верю.
- Ну, если папа, тогда конечно, спору нет...
В ожидании вертолета прошел день. Вероника, почему-то не ходила на работу в школу. Перебирала книги. Большую часть ставила на место. Некоторые откладывала стопкой на полу рядом со шкафом. Разбирала вещи. Была молчалива и задумчива. Казалось, мое присутсвие доставляет ей неудобство, стесняет. Стараясь не мозолить ей глаза поплелся во двор. Выяснил как подается вода в бак. Накачал его ручным насосом. Собрался поправить ворота, но вышедшая во двор хозяйка махнула рукой, - Не надо. Какая-то недосказанность, тревога висела в воздухе.
Прочитав на моем лице полную гамму чувств, Вероника улыбнулась и ласково потрепала меня по щеке.
- Ты не виноват, дорогой мой лейтенант. Не в тебе причина. Не примеривай чужое горе и не расстраивайся зря. Прилетят ребята и заберут в родное солнечное Забайкалье... Там хорошо и спокойно. Будешь вспоминать, как с девушкой разговоры говорил, тары-бары разводил.... Будешь, - совсем не весело шутила она, - похваляться друзьям. Ну, сам знаешь чем.... - Шутила, а глаза оставались печальные-печальные.
Я подошел, положил руки на плечи стараясь помочь, утешить, взять печаль на себя, но она вывернулась, тряхнула головой, перебросив волосы со стороны на сторону и, заскочив на ступеньки, показала мне язык.
- Пойду готовить ребятам борщ. Хлопцы украинский борщ любят?
- Хлопцы все любят, если с салом та с горилкой.
- С салом, чесночком, сметанкой, а вместо горилки - попьют токайское, мы такие выпивохи, почти ничего и не выпили. По полбокальчика.
- Мне и так было хорошо, без вина.
- Сказать правду? Мне тоже... Но на смену волшебнице ночи, приходит прожженый реалист день, сматывает сказочный реквизит в пыльные рулоны, гасит свечи и поднимает шторы.... Мыши разбегаются, тыква раскалывается, а волшебная туфелька оказывается натянута совсем на другую ножку.
Вероника скрылась в доме. Через несколько минут, докурив папиросу, прошел на кухню. Забрал из маленькой ручки нож. Стал чистить картошку, аккуратно пуская спираль кожуры.
- Совсем как папа. Мама так не умеет. Как впрочем и я.
Не знаю как мама, но дочечька просто срезала пласты, превращая картофелины в маленькие белые кубики. Покрошил капусту, буряк. Порезал лук. Начистил чеснок. Нашлось сало. Скоро по дому разлилось борщевое благоухание.
- Ребята почуют - на форсаже прилетят.
Сидя на ступеньках мы впустую прождали вертолет до наступления сумерек. Я чувствовал, физически ощущал, как наростало час от часу нервное напряжение Вероники и не находил этому разумного объяснения. Стемнело, мы вернулись в дом, молча съели борщ, убрали со стола. Разговор не клеился.
Вероника подошла ко мне. Легким поцелуем дотронулась до щеки. Отвела обратно за спину, мои, рванувшиеся было обнять руки. Прихлопнула их для верности ладошками. - Спать, лейтенант. ... Спокойной ночи...
Так прошла вторая наша ночь.
Хмурый рассвет втянулся в дом через форточки сырой, не летней прохладой, и в его неверном свете все виделось серым и грустным. Тело казалось покрыто влажной липкой пленкой, одежда и обувь отсырели, липли и студили кожу. Входная дверь, пропитанная за ночь влагой разбухла, стонала и сипела когда открывал ее, выходя на крыльцо выкурить первую утреннюю папиросу.
Все предыдущие дни я сдерживался, старался меньше курить, особенно в присутствии удивительной Вероники. Не хотел забивать нежный домашний аромат ее кожи, тела, волос резким запахом дешевого "Беломора". Теперь, видимо, терять больше нечего, девушка ясно намекнула, что отношения наши чисто дружеские и не имеют шансов на развитие. Возможно у нее имелась на то веская причина.
