— Отлично, — ответил Сорин, — мы подождем вас на улице.
— Не боитесь, что я заявлю в полицию прямо там, внутри?
— Нисколько. Я же объяснил вам, что ввязывать в нашу игру полицейских не в ваших интересах. Максимум, что может грозить мне — это потеря так и не полученных картин и депортация из страны. Минимум, что может грозить вам — это чудовищный скандал, запрещение на торговую деятельность в этом государстве, как следствие — разрыв всех приличных деловых связей, поскольку, как я смог убедиться, у вас полно и неприличных. В конечном итоге, вероятно, та же депортация из страны. Только я-то вернусь на родину, а вот куда денетесь вы?
— Не надо меня пугать.
— Я не пугаю, Илья Андреевич, я просто объясняю вам то, что вы, может быть, не поняли из-за того, что мозги ваши сейчас затуманены болью. Так как?
— Хорошо, — сказал Кошенов. — Только позвольте, я забинтую руку.
— Ну, я не зверь, — ответил Андрей, — и друг мой, конечно, тоже.
— Не сказал бы, — заметил Кошенов.
— Не сердите моего друга, он может обидеться.
Антиквар дернулся и с ужасом посмотрел на Драгана.
— Он проводит вас в ванную и даст возможность позаботиться о руке. Драган, — обратился Сорин к сербу по-английски. — Проводи джентльмена в ванную и позволь ему перебинтовать руку.
Серб молча кивнул и, ухватив Кошенова за локоть, повел его куда-то в глубь квартиры. Тем временем Андрей, воспользовавшись телефоном хозяина, вызвал такси. Через пятнадцать минут все трое уже спускались вниз по лестнице.
— Надеюсь, вы не забыли документы, важные ключи или карточки пароля — что там нужно в вашем секретном учреждении.
— То, что мне нужно, я взял, — ответил Илья Андреевич.
— Ну, тогда вперед.
Они уселись в черный кэб и после того, как Кошенов назвал адрес, тронулись в путь.
Ехали довольно долго. Андрей, плохо ориентируясь в окраинных районах Лондона, впоследствии так и не мог сказать, где они были. Сперва закончились благополучные районы с аккуратными особняками и зелеными двориками, потом перед глазами промелькнули серо-бурые шестиэтажные дома для низшего класса, затем они въехали в полупустынный район каких-то построек, похожих на склады. Машина, петляя то вправо, то влево катилась по довольно узкому проезду, с двух сторон ограниченному бетонным заборами, кирпичными и блочными стенами с маленькими окнами где-то под крышей. Наконец они остановились на площадке перед тяжелыми металлическими воротами и маленькой железной будочкой, вделанной в бетонную стену.
— Что это? — спросил Сорин.
— Хранение «Кристи», — нехотя пробурчал Кошенов.
— Однако вы человек предусмотрительный, — отметил Сорин, глядя на то, как из будочки по направлению к ним движется ладный парень в форме охранника с короткоствольным автоматом на боку.
— Не вздумайте шутить, — предупредил Андрей антиквара.
— Нужны вы больно, — буркнул в ответ Илья Андреевич.
Они выбрались из машины, расплатились с таксистом и остановились перед глухими воротами. После непродолжительной беседы с охранником Кошенова провели в будку. Там он что-то еще говорил по селектору и, наконец, вышел на улицу.
— Вам придется ждать здесь.
— Долго? — спросил Андрей.
— Не знаю. Пока не соберут. Полчаса.
— Хорошо. — И он перевел все сказанное Драгану.
— О’кей, — ответил Драган. — Мы дождемся вас.
— Идите, — сказал Сорин, и Кошенов скрылся за дверью железной будки.
— Стой здесь, — сказал Драган Сорину после того, как Кошенов исчез из поля зрения.
— Куда ты? — спросил Андрей, волнуясь.
— Стой. Буду через десять минут. — И Драган быстро пошел по улице.
Через десять минут он действительно появился, и довольно веселый.
— Чему ты улыбаешься? — поинтересовался Андрей.
— Все в порядке. Пути отхода есть.
— Зачем? Он обещал не вызывать полицию.
— Береженого бог бережет, — ответил серб.
Ждали они довольно долго. Когда отпущенное Илье Андреевичу время перевалило за половину часа, Сорин начал беспокоиться.
— Не волнуйся, — одернул его Драган, видя, как Андрей нервно мнет сигарету в руках. — Он не отсидится там, он выйдет. Что он должен принести?
— Практически, деньги, — ответил Сорин.
— Деньги со склада? — усмехнулся серб.
— Но это еще не деньги: эквивалент, — раздраженно сказал Сорин.
— Если принесет, когда я получу свою долю?
— Через два дня, три, максимум через неделю.
— Неделя… — эхом отозвался серб и кивнул.
«Черт, — подумал Андрей, — плохо, что он интересуется. А вдруг решит проверить, что там? А вдруг поймет… Правда, Люси говорила, что он человек слова. Но это Люси, чужая душа — потемки». Он закурил сигарету, нервно затянулся, а потом подумал: «А! Двум смертям не бывать. В конце концов, другого пути у меня не было». Он еще раз посмотрел на Драгана, который с невозмутимым видом стоял рядом, и решил успокоиться. «Влиять на ситуацию я уже не могу: все, что было в моих силах, я сделал».
Сорин, конечно, не знал, что делает Кошенов внутри ангара. А Кошенов, пройдя еще несколько этапов проверки и оказавшись в маленькой аккуратной комнате без окон, где из всей меблировки были только стол, мольберт, несколько кресел и диван, сидя в компании охранника, стоявшего у двери с таким же автоматом, как и у того, что на входе, достал из кармана мобильный телефон и, сверяясь с записной книжкой, набрал номер.
— Алло, — произнес он, когда в трубке что-то щелкнуло.
— Да, — ответил ему сухой холодный голос.
— Гена, это Илья.
— Решил пойти на попятную? — прозвучало в ответ.
— Гена, ты же знаешь меня. Я человек, в сущности, не злобливый и не люблю лишних неприятностей. Знаешь, вот буквально сегодня я собирался прийти к тебе, все еще раз обсудить, и, конечно, я готов пойти на любые твои условия, если осадишь своего не в меру горячего знакомого и тоже подумаешь о какой-нибудь, пусть минимальной, компенсации за моральный ущерб.
— Что это вдруг? — спросил подозрительный Ермилов.
— Ген, ну, мы всегда с тобой были в хороших отношениях. Ну, повздорили немножко: ты человек горячий, я человек упрямый, всяко бывает между старыми друзьями. Кто, как говорится, старое помянет…
— В ответ говорится: кто старое забудет… — парировал Ермилов.
— Гена, Гена, не заводись, прошу тебя, сейчас не до этого. Случилась очень неприятная история.
— Так вот что, старый черт, — пробурчал Геннадий Андреевич. — О помощи просишь?
— Да нет, Ген, скорее, предупредить хочу. Ведь это тебе, а не мне нужны эти треклятые картинки.
— Что ты хочешь этим сказать? — много суше проговорил Ермилов.
— Знаешь, кто ко мне сегодня по утру явился… — начал Илья Андреевич.
— Знаю, два каких-то парня. Потом вы вышли и поехали на такси.
— О, ценю твою предусмотрительность, Гена, — сказал Кошенов. — Значит, без опеки я не остался.
— Не остался, не остался, — хохотнул Ермилов. — Я теперь тебя как зеницу ока беречь буду.
— Тем лучше, Гена, тем лучше. Так вот, один из этих парней, да будет тебе известно, и был тот самый москвич, который так неаккуратно остался жив.
— Ого! — присвистнул Ермилов. — Ну, так и что же, а кто второй?
— Вот этого сказать тебе не могу, потому что сам не знаю, а очень бы хотел узнать. Одно, — он поморщился, поглядев на свою левую руку, — одно я выяснил доподлинно: человек этот жесткий и может быть много жестче твоего приятеля.
— Это уже становится занятным, — протянул Ермилов.
— Это было бы занятным, Гена, — отвечал Кошенов, — если бы ни одно печальное обстоятельство. Я ведь человек старый, куда мне тягаться с молодежью и их жестокими штучками. В общем, место, куда мы поехали — это то самое место, где картинки твои лежат. И буквально через десять-пятнадцать минут я их вынесу им, а потом, Гена, они исчезнут в неизвестном направлении. Так что очень тебе рекомендую что-нибудь предпринять.
— Так, — прервал его Ермилов. — Задержаться можешь?
— Оно, конечно, могу. Я человек пожилой, у меня может быть плохо с сердцем, да мало ли какие болячки откроются вдруг у старика!
— На сколько?
— На полчаса, думаю, легко.
— Говоришь, они вдвоем?
— Вдвоем, Гена, вдвоем.
— Пустые?
— К сожалению, нет.
— Оба? — удивился Ермилов.
— Нет, насчет москвича — не думаю, а вот его черноволосый дружок наверняка не пустой.
— Это осложняет дело, — протянул Геннадий Андреевич.
— Тебе ли привыкать к сложностям, Геночка.
— Хорошо. За то, что предупредил — спасибо, я это запомню.
— Да уж не оставь старика.
— Посиди там полчаса. Когда выйдешь, постарайся не отдавать сразу, пройдись по улице, подальше от этого твоего хранилища.
— Не ребенок, Ген, понимаю.
