— Ладно, пошли к тебе, — согласился я.
Мы пошкандыбали по дороге. Я шел так, будто заново учился ходить. Роль ходунков выполняла Наташа, на которой я почти висел. Сиамскими близнецами мы доплелись до калитки, побрели по огороду. К тому времени, когда мы взошли на крыльцо, я малость оклемался и вполне мог бы обходиться без опоры, однако мне было приятно обнимать Наташу, и я продолжал изображать немощного старца.
Артамонова подвела меня к крутой лестнице, ведущей на второй этаж, и приказала:
— Поднимайся! Я тебе наверху постелю.
Я отпустил плечо хозяйки дачи и, ухватившись за перила, стал медленно подниматься.
Мансарда с прорубленным в полу люком состояла из двух крохотных смежных комнат. В первой стояли диван, небольшой телевизор на тумбочке и кресло; во второй уместились лишь кровать, журнальный столик и стул. Пока я добирался до комнаты, Наташа успела сходить куда-то на первом этаже, взять постельные принадлежности и догнать меня.
Артамонова сменила на кровати белье, уложила мою персону в постель и, как я ни сопротивлялся, стала стаскивать с меня одежду.
— Постирать надо, — заявила она, расстегивая на манжетах моей рубашки пуговицы. — А то завтра в грязных шмотках ты на улице не сможешь появиться.
— Действительно, — сообразил я. — Утром мне на работу идти.
Мне было легко и просто общаться с художницей. Казалось, я знал ее много лет, с самого детства. Я даже не заметил, как мы с Наташей перешли на ты. Когда молодая женщина добралась до моих брюк, зазвонил телефон. Я достал «сотку», приложил ее к уху.
— Алло, это ты, Игорь?! — рявкнул в трубке мужской голос. Я тотчас узнал его. Звонил тот самый здоровяк из компании отдубасивших меня парней. — Элка тут вот номер твоей «сотки» подсказала.
— Ну я, — ответил я равнодушно. У меня даже не было сил для каких бы то ни было эмоций.
— Очухался? — глумясь, поинтересовался парень.
— Ты рад? — ответил я вопросом на вопрос.
Парень заржал:
— А чтоб ты сдох!
— Хороший ты человек, — хмыкнул я. — Добрый!.. Что с Эллой?
При звуках знакомого имени Наташа, стягивающая с меня брюки одновременно за две штанины, замерла и взглянула вопросительно. Я предупреждающе поднял палец, приказывая ей молчать.
— Да здесь она, рядом, — изрек в трубку парень и заторопился: — Вот что, Игорек, ментам про девку трекнешь, мы ей сразу глотку перережем. Понял?
Меня разбирало любопытство.
— Зачем она вам?
Здоровяк секунду раздумывал, перед тем как ответить, потом злобно заявил:
— У нас с ней свои счеты.
— Не скажешь какие?
— Нет!
— Ну-ну. — Я посмотрел вверх, на сходившийся под углом потолок, вернее крышу, обшитую досками, и проговорил: — Слушай ты, добрейшей души человек, утконос с тобой?
— Кто? — удивился мой собеседник, но тут же сообразил: — Ну, рядом…
— Так вот, передай той образине с лягушачьим ртом, должок за ним. Как встречу, хребет ему сломаю. Та доска от забора теперь все время со мной.
Здоровяк кому-то что-то сказал и захохотал:
— Он говорит: ты ему еще должен. Ты ему ногу в двух местах покалечил.
— И вот еще что, — не слушая собеседника, продолжил я. — Как это принято говорить, если с головы твоей пленницы упадет хоть один волос, я с тебя самого скальп сниму. Жди, скоро увидимся! — и я отключил мобильник.
Наташа рывком стащила с меня брюки и бросила их в угол комнаты, туда, где уже валялась моя рубашка.
— Что они хотели? — спросила она.
Я до самого подбородка натянул на себя одеяло.
— Сказали, если мы в милицию сообщим, они Элке голову отрежут.
Девушка присела на краешек кровати и взглянула на меня своими странными глазами.
— Что теперь делать?
Я и сам бы хотел знать, что дальше делать. Я, конечно, приврал, когда говорил здоровяку, что скоро увидимся. Я понятия не имел, где искать парней, да и нужно ли мне их искать. Моя совесть чиста. Для спасения Элки я сделал все что мог, так что могу сложить с себя обязанности сыщика, и никто меня ни в чем не упрекнет. Однако сейчас я настолько обессилел, что мне не хотелось ни о чем ни думать, ни говорить. Я запрокинул голову, взглянул на небольшое окно. На улице было уже темно.
— Сегодня все равно уже поздно делать что-либо для освобождения Ягодкиной, — сказал я. — Подождем до утра, там видно будет. А сейчас я спать хочу до умопомрачения.
Однако сразу уснуть не удалось. Хозяйка принялась обрабатывать мне ссадины спиртом, затем сделала примочки и компресс. Во время этих процедур я позвонил Вере, наплел ей, будто время позднее, автобусы уже не ходят, и мы с Эллой решили заночевать в дачном поселке.
— Завтра обо всем сообщу маме девушки, — сообщил я Наташе. — Пусть ночью спит спокойно. Может быть, утром похитители Элку отпустят, хотя в это мне верится с трудом.
Есть я не хотел, а вот пятьдесят граммов спирта, разведенного с водой, выпил. Когда хозяйка ушла и я стал засыпать, зазвонил мобильник. Какая-то женщина разыскивала Веру. Я сердитым сонным голосом объяснил, что «сотка» на время сменила хозяина, а где сейчас Ягодкина, я не знаю, скорее всего, дома. Когда женщина довольно нудно стала мне объяснять, что Веры, по-видимому, дома нет, ибо домашний телефон не отвечает, я психанул и сказал, что рядом со мной в постели ее тоже нет, а если она мне не верит, то может приехать и посмотреть. Потом отключил на «сотке» звонок, положил ее на стул и через минуту погрузился в сладкий сон.
Ночью пошел дождь, первый осенний дождь, затяжной, холодный, унылый. В мансарде сразу стало прохладно. А я люблю осень, когда на улице пасмурно и сыро, а ты проводишь в теплом спортзале тренировку или сидишь дома у телевизора с чашкой крепкого горячего кофе. А еще я люблю ездить в непогоду в автомобиле с включенной печкой. Жаль, у меня автомобиля нет… Ночью я просыпался пару раз в полудреме, нежась в мягкой хозяйской постели, прислушивался к шуму дождя и ветра, а потом в приятной истоме снова засыпал.
Рано утром, когда за окном только забрезжил свет, меня разбудила хозяйка и позвала завтракать. Я поднялся и стал облачаться в приготовленную Наташей, слегка влажную отутюженную одежду. Ничего, на мне досохнет. Чувствовал я себя превосходно, если, конечно, не считать тупой ноющей боли в затылке и спине. Я для разминки крутанул туда-сюда корпусом, заправил постель и спустился на первый этаж.
В небольшой кухне со стареньким кухонным гарнитуром, очевидно, перекочевавшим сюда из городской квартиры Наташиных родителей, у окна с видом на огород и клеверное поле был сервирован стол на две персоны. Видимо, по случаю пребывания на даче гостя хозяйка сменила свою робу на светлый спортивного покроя костюм из плащевки, сделала скромную прическу и слегка подкрасилась. Сегодня Артамонову я нашел еще миловиднее, чем вчера. Умывшись над раковиной, я вытерся пушистым полотенцем и вместе с хозяйкой сел к столу.
— Тебе не страшно жить одной на даче? — поинтересовался я, принимая из рук художницы чашку с кофе. — Спасибо.
— А чего бояться? — произнесла девушка в своей обычной невозмутимой манере. — Я же не на хуторе живу. Здесь дачный поселок, люди кругом. Напротив вон дядя Ваня с тетей Валей живут, за ними — пожилая пара, слева вон Сергей с женой Леной, в случае чего помогут.
— Помогут, — проворчал я, — держи карман шире. Вчера вон, когда меня дубасили, ни один гад из дому нос не высунул.
— Так вчера же драка была, — улыбнулась Наташа, — а не избиение. Если бы тебя палкой не ударили, возможно, ты бы этим парням сам накостылял.
— Это точно, — признал я с самодовольным видом и стал намазывать хлеб маслом.
— И я здесь не круглый год живу, — возвращаясь к началу разговора, сказала Артамонова. — А только когда вдохновение приходит.
Оставшись вчера без ужина, сегодня я испытывал зверский голод. Я положил на хлеб поверх масла колбасу, сыр и с аппетитом откусил от бутерброда.
— И часто на тебя вдохновение накатывает?
— Бывает иной раз. И тогда я уединяюсь на даче и пишу картины. А в остальное время я с папой и мамой в городе живу.
— И чем занимаешься?
— Дизайном. Картины — это так, для души, нужно же еще на хлеб зарабатывать, вот я в домах богатых людей дизайном интерьера и занимаюсь. А когда заказов нет, подрабатываю, рисуя карандашом портреты на Театральной. Знаешь, наверное, такую улицу.
Кто же из жителей нашего города не знает Театральной, или иначе «Бродвея», на которой с утра до вечера толкаются художники, торговцы мелким антиквариатом, менялы и всевозможные коллекционеры.
— Угу! — произнес я, проглотил бутерброд и потянулся за следующим куском хлеба.
— А ты кем работаешь? — поинтересовалась Наташа.
Я хлебнул обжигающего кофе.
— Я-то? Тренер в ДЮСШ. Вольная борьба.
— Ух ты! — невольно вырвалось у художницы. — То-то, я смотрю, на качка похож. Тогда ясно, почему именно к тебе Элкина мама обратилась за помощью. Такой, как ты, крутой мужик, из-под земли достанет тех троих подонков и освободит Ягодкину.
