— Не научилась рулить?
— Нека. Только заводить да глушить мотор умею.
Тяжело вздохнув, Голубев стал записывать показания Весниной. Когда он задавал уточняющие вопросы, Настя сразу настораживалась, начинала сомневаться, но быстро брала себя в руки, и голос ее становился уверенным. Подписывая протокол, она в который уже раз всхлипнула и робко спросила:
— Меня не посадят?
— Настенька, свидетелей сажают только за ложные показания, — ответил Слава.
— Но я же вам, честное благородное, ничего не соврала.
— Значит, ласточка, тебе нечего бояться. Не расстраивайся и живи спокойненько.
Едва Бирюков, Лимакин и Голубев обменялись только что полученной информацией, секретарь-машинистка доложила, что из Новосибирска приехал отец Майи Шелковниковой. Бирюков тут же принял его.
Примерно пятидесятилетний Степан Олегович Шелковников был среднего роста. Худощавый, со впалыми щеками. Редкие русые волосы на висках заметно тронула седина. Лицо бледное, с печатью безысходного горя в уставших синих глазах. Одет скромно, по случаю траура, во все черное. О случившемся ему сообщила по телефону Мерцалова, с которой Шелковниковы очень хорошо знакомы около пяти лет.
— Как вы с ней познакомились? — спросил Бирюков.
— Через Майю, когда она работала проводницей в «Сибиряке», — Степан Олегович глухо кашлянул в кулак. — Жанна Александровна относилась к Майе, как к родной младшей сестренке. И нам с матерью проявляла всяческое внимание. Если бы не она, мы до сих пор ютились бы втроем в однокомнатной малогабаритной квартирке. А с помощью Жанны Александровны в прошлом году нам удалось через горисполком получить трехкомнатную хорошую квартиру в том же доме и даже в том же подъезде, только этажом ниже, где она сама живет. Я по специальности строитель-монтажник. Почти полгода проработал на восстановлении Чернобыльской АЭС, когда там беда случилась. Нахватался радиации больше, чем надо. Был поставлен на учет по улучшению жилищных условий, но пока Жанна Александровна не вмешалась, со мной ни один чиновник в горисполкоме разговаривать не хотел.
— У Мерцаловой собственная квартира в Новосибирске?
— Трехкомнатная, как у нас. В доме по улице Мичурина, сразу за Оперным театром.
— Часто она там бывает?
— Почти каждую неделю проведывает, но ночует редко. На минутку забежит и тут же умчится по своим делам.
— Майя единственная ваша дочь?
— Да, она была единственной нашей опорой и надеждой. В школе училась хорошо. Правда, в институт поступать не захотела. Устроилась проводницей на железной дороге. Хотелось ей по стране поездить, другие города посмотреть. Стала неплохо зарабатывать. Почти все деньги отдавала в семейный бюджет. Наших-то с матерью заработков хватало от получки до получки. С помощью Майи мы и обстановку нормальную в квартире завели, и одежонкой запаслись. Ну, а когда Майя стала работать у Жанны Александровны, тут уж, несмотря на нынешнее безумное время, семья наша, можно сказать, полностью из нужды вырвалась.
— Сомнительных знакомств у Майи не было?
— Нет, с парнями она вообще не дружила. Школьные подруги раньше часто к ней забегали, пока сюда, в райцентр, не уехала. Они тоже почти все по коммерческим структурам устроились. Вначале нам с женой это не нравилось. Старались их убедить, мол, вернется прежняя власть, прихлопнет ваши торговые лавочки и останетесь без высшего образования на бобах. Они беззлобно над нами подтрунивали, называли осколками социализма. Дескать, привыкли жить под колпаком шарлатанской идеологии. Чуть какие трудности свалятся, сразу подтягиваете пояса и ждете с открытыми ртами милостыньку от государства, вместо того, чтобы засучить рукава и зарабатывать себе на хороший кусок с маслом.
— Среди этих подруг Риты Календиной не было? — снова спросил Бирюков.
Шелковников опять кашлянул в кулак:
— В одном классе они учились. Кстати, это Майя посоветовала Жанне Александровне взять Риту к себе на работу. Хорошая девушка. Решительная, боевая. Однажды я стал их с Майей запугивать, словно в воду глядел, мол, пришибут вас рэкетиры. Майя насторожилась, а Рита как ни в чем ни бывала: «Степан Олегович, охрана от рэкета — не наша проблема. Мы продавцы и дух наш молод. А с рэкетирами справятся те, кто за это деньги получает». Одним словом, оптимистка. Только вот на деле Ритин оптимизм оказался дутым…
— Родителей ее не знаете?
— Отца у нее нет. Мать сердечница, постоянна недомогает. Работала техничкой на железнодорожном вокзале. Рита уговорила ее уволиться и теперь полностью обеспечивает.
— До Мерцаловой Рита чем занималась?
— Кажется, была замужем за каким-то состоятельным бизнесменом. Но фамилия у нее девичья. Вероятно, в загсе не регистрировались. Теперь ведь молодые сходятся и расходятся, как в море корабли.
— А Майя замуж не собиралась?
— И слышать об этом не хотела. У нее первостепенная цель была — прочно укрепиться в жизни.
— Домой часто приезжала?
— Два, иногда три раза в месяц. Продуктами нас снабжала, планы на будущее строила.
— Ни на что не жаловалась?
— В смысле здоровья, после простуды ей полипы досаждали. Это наследственное от матери. И зрение в детстве подпортила. Читала очень много. Я советовал выписать очки, но Майя стеснялась их носить. Буду, мол, в очках, как старуха. А на жизненные условия от Майи никогда никаких жалоб не слышал. Она как-то легко, без закомплексованности, воспринимала окружающее. С людьми умела ладить, даже с теми, которые ей не нравились.
— Много таких было?
— В последнее время нет. А когда работала проводницей, после каждой поездки возмущалась грубостью и наглым рвачеством начальника поезда. Но в конфликт с ним не вступала. У Майи на редкость был миролюбивый характер. В этом отношении Жанна Александровна восхищалась ею. Теперь сильно переживает. Первый раз вижу ее такой расстроенной. Не преувеличиваю, буквально со слезами на глазах клянет себя за то, что не смогла уберечь Майю. Обещает полностью оплатить похороны, нас с матерью не оставить в беде, ну и все такое…
— Предположений насчет налетчиков не высказывала?
— Нет, говорит, что пока ничего не знает, но с помощью прокуратуры надеется во всем разобраться, — Шелковников натужно откашлялся. — Я ведь почему к вам зашел без приглашения: может, хоть что-то расскажете? Поверьте, трудно терять единственного ребенка…
Бирюков опустил глаза:
— К сожалению, Степан Олегович, пока и нам очень мало об этой трагедии известно. Преступление сложное, судя по всему, заранее подготовленное. Разобраться в нем будет нелегко, но разберемся.
— Какое страшное время… — Шелковников болезненно поморщился. — Люди будто с ума посходили. Даже не верится, что совсем недавно жили мы спокойно, в мире и согласии. Не было ни жестоких убийств, ни жутких катастроф. Что случилось со страной? Как понять, что происходит с обезумевшим народом?..
— Все у нас, Степан Олегович, было, — невесело проговорил Бирюков. — И жестокие убийства, и жуткие катастрофы были, но о них не трезвонили во все колокола, как теперь. Слишком долго жили мы по принципу шито-крыто. А понять сейчас очень важно то, что старая жизнь кончилась и наступает новая. Причем не лучшая или худшая, а — другая, в которой кому-то будет порой лучше, кому-то временами хуже.
— Полностью с вами согласен. Однако на душе все равно тяжело… — Шелковников помолчал. — Нам не будут чинить препятствий в похоронах Майи?
— Разумеется.
— Мы хотим в церкви совершить обряд отпевания.
— Ради Бога. Делайте все, что считаете нужным.
— Когда ее можно забрать из морга?
— В любое время.
Извинившись за отнятое время, Шелковников тяжело поднялся со стула, попрощался и вышел. В прокурорском кабинете наступила затяжная молчаливая пауза. Внезапно зазвонил телефон. Бирюков ответил. Нахмуренно выслушав звонившего, коротко сказал:
— Вези их немедленно ко мне. — И, положив трубку, посмотрел на Лимакина с Голубевым. — Участковый Кухнин нашел связку документов, похищенных из «Марианны».
— Где?! — удивленно выпалил Голубев.
— Говорит, в придорожном кювете новосибирской трассы, примерно в километре от райцентра. Где он обычно кроликам траву косит.
— Антон Игнатьич! — Слава хлопнул ладонью по коленке. — Этот «кроликовод» меня начинает беспокоить не на шутку…
— Придержи эмоции. Сейчас Кухнин явится сюда. Посмотрим, что он привезет, и послушаем, что расскажет.
— Да он может наговорить семь бочек арестантов!
— А мы из них выберем одного, — вроде бы шуткой ответил Бирюков. Только ты при разговоре с ним наперед прокурора не лезь в пекло…
Участковый не заставил долго ждать себя. Одетый в поношенный рабочий комбинезон, он с вместительным промокшим рюкзаком в руке торопливо словно ввалился в прокурорский кабинет. Нерешительно остановившись у порога, опустил рюкзак на пол и, не поздоровавшись, смущенно проговорил:
