Во сне Дженет переходила вброд речку — неглубокую славную речушку с галечным дном, просвечивающим сквозь коричневатую воду и золотистым от солнца. Но перейти на другой берег никак не могла, и с каждым шагом речушка становилась все глубже. Вода потемнела и грозно рокотала, словно забыв о том, что такое солнечный свет. Обычно на этом месте Дженет просыпалась, но однажды она зашла так далеко, что вода поднялась до ее губ, а рокот в ушах заглушал все остальные звуки. Нынче все было не так уж плохо: она проснулась, когда вода поднялась не выше колен. Все, теперь уже не поднимется.
Дженет посмотрела на открытые окна с раздвинутыми занавесками — их силуэты лишь угадывались на фоне более густого мрака стены. Девушка выбралась из постели и босиком подошла к правому окну, ощупью обходя туалетный столик между кроватью и окном. Ночь была тихой, теплой и очень темной — так бывает, когда нависнут тучи и снаружи ни единый лист не дрогнет. Дженет опустилась на колени и высунулась в окно, опираясь локтями на подоконник — там пахло осенью. Где-то горел костер — тянуло дымком и всеми созревшими и поспевающими плодами, чье время наступило или вот-вот наступит. Мягкость и тишина ночи убаюкали ее тревогу. Этот сон больше не вернется. Она постоит здесь еще немножко и опять ляжет в постель.
Внезапно на гравий дорожки под окнами упал луч света — длинная тонкая ломаная полоска пересекла дорожку и высветила высокие кусты мускусных роз на клумбе, потом, дрогнув, сдвинулась назад и погасла. Но через мгновение появилась снова, уже значительно правее. Занавески в одной из комнат первого этажа были задернуты неплотно — определенно кто-то только что прошел через нее с фонариком в руках. Кто бы это ни был, теперь он, миновав смежную комнату, вошел в маленькую гостиную Эдны Форд.
Ситцевые занавески приглушили свет, и на дорожке вместо четкой полоски теперь лежало туманное пятно.
Дженет встала и прошла в детскую. Окна там были закрыты, но, поскольку они были створчатыми, а не подъемными, открыть их можно было абсолютно бесшумно. Дженет высунулась в окно и убедилось, что туманное пятно по-прежнему на месте. Оглянувшись назад, девушка посмотрела на светящийся циферблат настенных часов, минутная стрелка стояла между девятью и десятью — без четверти, нет, почти без десяти два. Может, это Эдна спустилась вниз — за книгой, например, или потому, что ей просто не спится. А может быть, это Джеффри. Или Мириэл.
Или Адриана, хотя на нее не похоже. Нет, определенно, если бы Адриане что-то понадобилось внизу, она бы послала Мейсон, и Мейсон бы ничуть не удивилась. Однако у Мейсон есть все, что может потребоваться среди ночи, вплоть до чая и кофе, в маленькой буфетной, в той части дома, где расположены остальные комнаты Адрианы. Конечно, это мог быть любой из живущих в доме или даже кто-то, кто не должен был здесь находится. Теперь Дженет просто не могла лечь, не выяснив, что к чему. Вдруг завтра утром она спускается к завтраку — а все столовое серебро, например, пропало. Но идти на грабителя в одиночку неразумно. Нужно позвать Ниниана.
И в тот момент, когда эта мысль пришла ей в голову, внизу открылось окно, точнее, высокая, начинающаяся от самого пола стеклянная дверь с ручкой-защелкой. Раздался слабый, едва различимый скрип, дверь распахнулась, и свет погас. Раздался шорох шагов по гравию и тихий шепот двух голосов. Надеясь расслышать, что именно говорят внизу, Дженет перегнулась через подоконник.
Но услышала лишь неразборчивое бормотание — она не могла даже с уверенностью сказать, были ли голоса мужскими или женскими. А затем отдельные звуки составились в слова, а слова — в предложение, но Дженет по-прежнему не могла сказать, кто его произнес — мужчина или женщина. Первым было имя Адрианы — словно водой в лицо плеснули. Остальное предложение, сколько она ни прокручивала его в голове, понятнее не становилось: «Тут никому ничего, пока она здесь болтается».
Кто-то уходил прочь по дорожке. Дженет слышала, как звук шагов постепенно затихал, пока не стал совсем неразличим, как и мигающий свет фонарика. В это время другой человек шагнул назад в гостиную Эдны и закрыл дверь.
Дженет слезла с подоконника и, выйдя в коридор, направилась к ведущей вниз лестнице. Внизу, в холле горел свет — всего лишь слабенькая лампочка, но в заполнившем дом мраке она казалась намного ярче.
Дженет увидела внизу Эдну Форд в сером фланелевом халате с зачесанными назад и накрученными на алюминиевые бигуди волосами. Свет падал ей на лицо — по щекам текли слезы. Дженет не раз слышала выражение «ломать руки», но никогда бы не подумала, что люди действительно могут это делать. Но Эдна в самом деле заламывала руки — заламывала и плакала. Переплетенные тонкие пальцы мучительно выгибались назад — так выглядят люди, которых лишили всего и бросили в пустыне.
Что бы ни произошло или не происходило, Дженет понимала, что оно не предназначено для ее глаз. И девушка вернулась в темный коридор, по которому только что вышла на лестничную площадку.
Но не успела она дойти до двери детской, как услышала звук, заставивший ее опрометью кинуться обратно. Звук был негромким, но ошибиться казалось невозможно — это Эдна, сдавленно всхлипнув, рухнула на пол. Она могла зацепиться за ступеньку или у нее закружилась голова, и она потеряла равновесие, но теперь она лежала навзничь в пяти-шести ступеньках от подножия лестницы, уронив руку на лицо.
Дженет, как была босиком, поспешно спустилась вниз.
— Миссис Форд, вы ушиблись?
Эдна подняла голову и уставилась на девушку. Вид у нее был какой-то беззащитный: глаза покраснели, изжелта-бледное лицо было мокрым от слез.
— Миссис Форд, вы ушиблись?
Эдна едва заметно мотнула головой.
— Позвольте мне помочь вам подняться.
Снова то же движение.
— Но вы не можете здесь оставаться!
— Кому какая разница? — глухо ответила Эдна.
Озадаченная Дженет убежденным тоном проговорила:
— Вы не можете здесь остаться. Разрешите, я провожу вас к вам в комнату и принесут чашку чая. У вас руки как лед.
Наконец через минуту-другую Эдна испустила долгий, всхлипывающий вздох и села. Ее комната находилась у самой лестничной площадки. Дженет помогла ей дойти туда и уложила в кровать. Всем в доме было известно, что у мистера и миссис Форд разные комнаты. Между его просторной гардеробной и комнатой жены находилась ванная.
Когда Дженет предложила позвать Джеффри, ледяная рука Эдны вцепилась в ее локоть.
— Нет-нет! Пообещайте мне не делать этого!
— Тогда я просто принесу вам чашку чая и грелку — и то и другое есть в детской.
Когда Дженет вернулась, накинув поверх ночной рубашки зеленый халат, с чайным подносом и грелкой, Эдна Форд уже не плакала. Она поблагодарила девушку и принялась за чай, а потом, поставив пустую чашку, сказала:
— Я очень расстроилась. Надеюсь, вы никому об этом не расскажете.
— Конечно нет. Теперь вы согрелись?
— Да, благодарю вас. — И после долгой паузы добавила:
— Ничего особенного. Я услышала какой-то звук и спустилась вниз, но там, конечно, никого не оказалось. Именно это меня и испугало. Я — женщина нервная и боюсь всего непонятного. Внезапно мне стало очень страшно, и как всегда, у меня закружилась голова. Я бы не хотела, чтобы кто-то об этом узнал.
Дженет оставила включенным ночник и забрала поднос.
Проходя коридором, ведущим в детскую, в холле она увидела Джеффри Форда. Он был в пижаме и очень красивом халате — черном с золотом. Дженет поспешила вернуться в свою комнату.
На следующее утро Дженет накормила Стеллу завтраком и отвела в дом викария, так и не встретив никого из обитателей Форд-хауса. Когда она вернулась, все были в столовой: Эдна разливала чай, а Джеффри раскладывал рыбные котлеты как ни в чем не бывало — словно их полночные похождения Дженет просто приснились. Разве что Эдна казалась еще бесцветнее, чем обычно, но ее поведение совершенно не изменилось. Она находила мелкие досадные недостатки в работе прислуги, в погоде и во всем остальном. Тосты оказались слегка пересушены — «Миссис Симмонс слишком торопилась. Просто удивительно, как часто приходится указывать на очевидные вещи».
Джеффри рассмеялся на редкость добродушно.
— Возможно, моя дорогая, если ты будешь чуть реже об этом напоминать…
Ее глаза, все еще красные от ночных слез, на мгновение задержались на его лице.
— Джеффри, существуют вещи, напоминать о которых просто необходимо.
Он ответил долгим взглядом — воплощенное обаяние и добродушие.
— Ну, ну, дорогая моя, что толку волноваться так по любому поводу. Ты только зря изводишь себя — люди все равно поступают по-своему. Тебе не изменить человеческой природы. Живи и дай жить другим… Впрочем, думаю, сейчас ты скажешь, чтобы я последовал собственному совету и позволил тебе поступать так, как тебе нравится. Сколько народу явится на завтрашнее Адрианино мероприятие?
