– …и поэтому они положили вместе с ним в могилу какие-то вещи! – договорила Маша, с восхищением глядя на учителя.
– Ничего себе! Какие-то! – вставил Сева. – Да уж, умели византийцы с золотом работать! Красоту создавать! – И он бережно передал кубок Лобову.
Дмитрий Сергеевич так же бережно принял находку, подержал в руках, мысленно прикидывая ее вес.
– Да… тут, разумеется, не просто вещи, – блаженная улыбка не сходила с его уст, – а необычайно дорогие вещи! Из чего мы с вами, друзья, можем заключить, что наш викинг был либо выдающимся военачальником, потому что не всякий мог заработать такую драгоценность, либо выдающимся грабителем… Такая версия тоже возможна, но мне она менее симпатична.
– Я голосую за военачальника! – сказал Архипцев, который с тщательностью хирурга принялся очищать доспехи от земли и ржавчины, предварительно расставив перед собой на столе бутыли со специальными составами. – Мить, ты только посмотри на меч! Этот агрегат о многом говорит! Тут, кстати, буквы, то бишь надпись есть… вроде «kr» или «kàr»… Взгляни! – Сева обернулся к Лобову и, уступая стул, передал ему лупу, сам же вскочил, ему не сиделось на месте. – Маш, ты, кстати, знаешь, что были времена, когда рейнским оружейникам категорически запрещалось продавать мечи скандинавам! – Он прошелся вдоль стола с находками, потом стрельнул у Гронской сигарету и с наслаждением закурил.
– Совершенно справедливо… – пробормотал Лобов, разглядывая сильно пострадавшее от ржавчины лезвие, на котором, судя по всему, стояло буквенное клеймо мастера.
– Ну, и что там, Мить, прочесть можно? – К нему подошла Гронская и положила руку на плечо.
– Погоди, Тасенька. Тут кое-что видно, за точность я не поручусь, это пусть потом лингвисты смотрят, но, по-моему, очень похоже на что-то типа: «Кар меня ковал…»
Бьорн, присоединившийся к осмотру меча, уважительно покачал головой, потом открыл рот, но, затрудняясь сформулировать мысль по-русски, подозвал Машу и перешел на привычный английский.
Маша переводила:
– Что касается конунга, то при первичном осмотре его скелета Бьорн не нашел видимых следов, оставленных холодным оружием, на черепе и позвоночнике нет повреждений. Он предполагает, что воин умер естественной смертью, от болезни внутренних органов или какой-то инфекции… По возвращении из экспедиции он предлагает провести детальное исследование в их лаборатории в Стокгольме.
– Зачем же в Стокгольме, у нас есть своя база, – тотчас подала голос Гронская.
– А еще он сказал, – просияв, продолжила Маша, – что вы, Дмитрий Сергеевич, – выдающийся археолог с поразительным профессиональным чутьем, и он вам очень благодарен.
– Огро-мны спа-сибо, Дима. – Приняв официальный вид, Бьорн встал, выпрямился и с чувством пожал Лобову руку.
– А ведь действительно спасибо! Если бы не ты, Димка… – с воодушевлением подхватил Архипцев, – если б не твое упрямство. Ей-богу, я ведь на этот квадрат вообще не смотрел… – Сева вскочил на ноги, схватил меч и, словно салютуя, поднял его над головой. – Спасибо Лобову! Это и называется настоящее археологическое счастье! Ура!
– Ура! – подхватила Маша, которой стало так хорошо, что она даже испугалась – вдруг все это закончится.
– Ура! – поддержал Бьорн.
– Ура! – выкрикнул Лобов. – Друзья, дорогие мои, нет, это вам спасибо!
Все как сумасшедшие стали обниматься.
– Вот она, идиллия! – со сдержанной улыбкой произнесла Тася, избежав объятий Марьи Геннадьевны, и, отдернув полог палатки, закурила. – На Торновский раскоп пришло настоящее археологическое счастье…
Внезапно улыбка с ее лица исчезла, и она шепотом договорила:
– Идиллия перед лицом надвигающихся неприятностей.
Через поляну к командирской палатке, на ходу ослабляя галстук, приближался мужчина. Это был Леонид Аркадьевич Шепчук.
[…], а если не дашь, тогда встану я перед князем и епископом, тогда ты к большему убытку готовься.
Из грамоты 155, Неревский раскоп, усадьба «Е», XII в.
Приезд Леонида Шепчука ни Гронскую, ни Архипцева не обрадовал, а о Лобове и говорить нечего. Их давнее, еще со времен института, знакомство, увы, не подразумевало теплых дружеских отношений. Оба они были слишком разными. Разными были их судьбы, их отношение к жизни и к профессии. Собственно, последнее и послужило главным поводом к охлаждению, а впоследствии и к открытому противостоянию. Суть конфликта сводилась к извечному и простому объяснению: один занимался наукой ради науки, другой же отдавал предпочтение научным «дивидендам». Знающий специалист, энергичный, обаятельный, легко завоевывающий доверие, Леонид Шепчук прежде всего ценил результат, причем быстрый результат. Он был не из тех, кто готов терпеливо работать в ожидании своего звездного часа, и поэтому с необычайным проворством мог присоседиться к чужому триумфу. Именно так когда-то произошло с их общим другом Костей Тарасовым и открытым им «Мертвым городом»[26] на Таманском полуострове.
«Наш Ленчик далеко пойдет, – сказал тогда Костя, – его ни живые, ни мертвые не остановят».
Действительно, движение Леонида Аркадьевича по служебной лестнице шло успешно, поступательно, хотя не всегда прямолинейно. И вот наконец несколько лет назад Шепчук сменил полевой лагерь и научные отчеты на министерский кабинет и ведомственные циркуляры и надолго исчез из поля зрения Лобова.
А теперь вдруг взял и заявился в Торново, приехал, так сказать, с дружеским визитом.
«Повод ты, Ленька, выбрал смехотворный, – подумал Лобов, пробегая глазами врученное ему Шепчуком письмо, – бумага-то совершенно пустая. Обычная формальность».
– Выдалась, понимаешь, пара свободных дней, вот я и решил доставить лично, а заодно тебя проведать. – Шепчук, изо всех сил демонстрируя расположение, хохотал, тряс Лобову руку, хлопал его по плечу. – Оцени, Митька, министерского курьера!
«Вот человек! Казалось бы, сам должен понимать, что здесь ему не очень рады. Но все-таки взял и приехал! Нам бы голову просунуть, а хвост мы протащим».
По сути, Ленькина услуга означала одно: о торновской экспедиции в Новгороде заговорили, и он, разбираемый любопытством, не смог усидеть в городе, догадался Дмитрий Сергеевич, глядя на то, как Ленчик с лучезарной улыбкой заключает в объятия Марью Геннадьевну, потом жмет руку Архипцеву и, переходя на английский, приветствует Бьорна.
– Что ж ты, Митька, тихушник такой! Затаился и молчишь? А? – продолжая молотить лобовское плечо, радостно басил Леонид. – Все в городе от тебя новостей ждут!
– Тут связь паршивая… – ответил Дмитрий Сергеевич, – да и времени прошло всего ничего.
– Ха, связь у него паршивая! Ты, Митька, будто в прошлом веке живешь, – хохотнул Шепчук.
– Сведения у тебя, Лень, устарели. Вчера мне удалось дозвониться до Николая Лаврентьевича, – вставила Тася.
Но Шепчук ее не услышал или сделал вид, что не слышит.
– А новостей-то от вас ждут! Очень ждут и, между прочим, волнуются! Вы не в огороде картошку копа… – В этот момент взгляд Шепчука, рассеянно гуляющий по лицам и разборочным столам, вдруг сфокусировался на массивном золотом кубке. Леонид замолчал сразу, будто подавился…
В последующие несколько минут министерский чиновник, с которым приключился столбняк, не мог произнести ничего, кроме междометий…
Немую сцену прервал звук гонга – приглашая опаздывающих на обед, Ниловна ударила поварешкой о тяжелую рельсину.
Лишь после плотного обеда Леониду Аркадьевичу удалось немного прийти в себя. Потом Бьорн с Тасей приготовили кофе, и он начал щедро делиться своими соображениями и советами. В основном они носили организационно-практический характер. Его, к примеру, покоробил голый и синий от татуировок торс практиканта Вадима («Чувствую себя как на воровской малине»), а также присутствие «в пищеблоке» собаки и козла, не укрылось от его острого глаза и то, что деревенские землекопы промаршировали мимо них сильно навеселе («Много такие работнички не наработают»). Особое внимание Леонид Аркадьевич уделил «вопросу организации надлежащего хранения находок»:
– Ты, Мить, меня, конечно, извини, но эту коробочку назвать сейфом просто язык не поворачивается. Любой ребенок может его взять и унести! – сказал Шепчук, и в его дружескую интонацию добавились начальственные нотки. – И где, стесняюсь спросить, вы намереваетесь хранить золотую чашу?
Это застало Лобова врасплох. В самом деле, сейф, выданный ему на Базе, был невелик, весил не более десяти килограммов и предназначался лишь для наличных денег на зарплату и хозяйственные закупки.
– Если сейф не годится, то куда же мы уберем находки? – вмешался Архипцев. – Не в землю же их обратно зарывать! Здесь, на минуточку, полевой лагерь!
Но у Леонида Аркадьевича на любой вопрос был заготовлен ответ:
