– Ну да. Я ему открыла кабинет, он хотел там просмотреть кое-какие бумаги.
– И больше он оттуда не выходил?
Все переглянулись, потом Бубенцов сделал шаг вперед и негромко проговорил:
– Я видел его около второй студии, это было примерно в час… в тринадцать часов. Он разговаривал там с Петром Федоровичем.
– Кто это – Петр Федорович? – Каховский оглядел присутствующих.
Все повернулись к Петру.
– Петр Федорович Коваленко, один из основных акционеров канала, сын покойной Елизаветы Петровны Коваленко, – проговорил Рокотов официальным тоном.
– Значит, вы разговаривали с потерпевшим в тринадцать часов? – Каховский повернулся к Петру. – Получается, что вы – последний, кто видел его живым!
– Я не помню, в какое время это было! – проговорил Петр, беспокойно оглядываясь. – Может быть, раньше…
Катя, наблюдая за ним из угла, ощутила вдруг легкое злорадство – хоть кто-то заставил его бояться.
– Вряд ли раньше, – возразил Каховский. – Потерпевший приехал в двенадцать сорок и почти сразу прошел в кабинет вашей матери. Так что вы разговаривали с ним в тринадцать часов или позднее…
– Не позже! – снова подал голос Бубенцов. – Был как раз час, я посмотрел на часы в коридоре, они показывали без четверти, а они отстают на пятнадцать минут, это все знают.
Все присутствующие подтвердили – эти часы действительно давно уже отстают, и ни у кого не доходят руки их перевести.
– О чем же вы разговаривали с потерпевшим? – Каховский пристально взглянул на Петра.
– Да не помню я! – огрызнулся тот. – О какой-то ерунде… говорю же – не помню!
– А мне показалось, вы ссорились, – снова влез в разговор Бубенцов.
– Показалось ему! – Петр взглянул волком. – Если кажется – перекрестись! Я говорю – разговор был пустой! Ничего такого, о чем стоило бы упоминать!
– И куда вы оттуда пошли? – задал Каховский новый вопрос.
– В зал заседаний, на собрание акционеров.
Каховский повернулся к Рокотову и спросил его:
– В какое время началось это собрание?
– Собрание должно было начаться в тринадцать тридцать, но не началось из-за отсутствия Юрия Борисовича… господина Муратова. Но Петр Федорович… господин Коваленко пришел примерно за пять минут до начала.
– То есть в тринадцать двадцать пять, – Каховский сделал пометку в своем блокноте и снова повернулся к Петру: – Значит, вы разговаривали с потерпевшим примерно в тринадцать часов, а в зал заседаний пришли в тринадцать двадцать пять. Где вы были в промежутке?
– Нигде… – Петр нахмурился. – Я пришел в зал заседаний прямо после этого разговора!
– Но там было много людей, и все могут подтвердить мои слова! – возразил Рокотов.
Каховский повел себя неожиданно снисходительно, он сделал очередную пометку в блокноте, убрал его и потер руки:
– Ну что ж, теперь мы поговорим с каждым свидетелем по отдельности. Где я смогу работать?
Рокотов проводил его в собственный кабинет и предложил первым дать показания.
Петр приехал домой в седьмом часу только для того, чтобы поесть и переодеться, и снова куда-то умчался. Катя никаких вопросов ему не задавала – она знала, что в ответ не услышит ничего, кроме откровенного хамства.
Как только за ним захлопнулась дверь, она вошла в гардеробную.
Серого английского пиджака не было.
Но Катя видела, что днем на канале он был в этом пиджаке, а сейчас он уехал в синем итальянском костюме!
В коридоре она столкнулась с Валентиной.
– Вы не видели серый пиджак Петра Федоровича? – как можно спокойнее спросила она прислугу.
– Он у меня, – ответила та, – Петр Федорович просил его отутюжить. И еще там нужно пришить пуговицу…
– Пуговицу? – переспросила Катя, стараясь не показать перед домработницей свое волнение.
– Ну да, – удивленно ответила Валентина: хозяйка никогда не интересовалась такими мелочами. – Там оторвалась пуговица на рукаве. Хорошо, что есть несколько запасных…
Катя резко развернулась и прошла в свою комнату.
Значит, она не ошиблась. Пуговица, которую она нашла на полу в кабинете, – та самая, от пиджака Петра.
Пуговица, измазанная кровью Муратова.
Значит… значит, Петр – убийца?
Ей очень трудно было в это поверить. Но еще труднее было решить, что делать дальше. Жить с убийцей под одной крышей, делая вид, что ничего не случилось?
Страшно… если он убил старика Муратова, то что он сделает завтра?
Отдать пуговицу этому долговязому полицейскому, Каховскому?
Но что, если это какая-то страшная ошибка, случайность?
Поговорить с мужем напрямую?
Еще страшнее, да к тому же и глупо…
Довериться Рокотову? Но давать ему такой козырь против мужа, а стало быть, и против себя – это очень неосторожно. Катя не настолько в нем уверена. Нет, свои семейные дела придется решать самой.
Она промучилась целый час, не зная, на что решиться, так ни до чего не додумалась и пошла в детскую.
Новая няня уже уложила Павлика и читала ему перед сном книжку про Винни Пуха и его друзей. Увидев Катю, Павлик приподнялся в кроватке и попросил:
– Мама, мамочка, посиди со мной! Расскажи мне сказку!
– Конечно, побудьте с ним! – Лидия деликатно отошла в сторону.
Катя села возле кроватки, погладила Павлика по спинке. Он вздохнул, улегся поудобнее и проговорил:
– Расскажи мне про овечку…
Еще когда ему было два – два с половиной года, Катя придумала беленькую овечку Дашу и по вечерам рассказывала Павлику о ее бесконечных приключениях. Потом появилась Эльвира, и сказки про овечку оказались под запретом. Эльвира считала, что это развивает глупые, бессмысленные фантазии. Но сейчас все вернулось на свои места, и Павлик это понял.
– Однажды овечка Даша пошла гулять, – начала Катя, – и сразу возле дома она встретила говорящий бутерброд.
– А он говорил по-русски или по-английски? – с интересом спросил Павлик.
– Он говорил по-бутербродски, а ты закрой глазки и засыпай… Овечка Даша и говорящий бутерброд пошли дальше и пришли на берег реки. На берегу реки росли синие колокольчики, которые звенели на разные голоса…
Через несколько минут Павлик сонно засопел. Катя заботливо поправила одеяло и ушла к себе. Ей стало хорошо и спокойно, она больше ничего не боялась.
Рассказывая ребенку вечернюю сказку, она сама не заметила, как приняла решение – нужно начистоту поговорить с мужем, посмотреть ему в глаза.
Катя устроилась на диване с книгой, краем уха прислушиваясь к входной двери.
Время шло, но Петр все не возвращался.
А потом она не заметила, как заснула.
Проснулась она от ровного гудения пылесоса – Валентина убирала квартиру.
– Сколько времени? – спросила Катя, сонно потянувшись.
– Десятый час, – ответила Валентина, выключив пылесос. – Извините, что разбудила вас.
– А Петр Федорович?
– Петр Федорович позавтракал и ушел.
Катя расстроилась: трудный разговор с мужем, на который она решилась вчера, не получился. А сейчас она не была уверена, что это – лучший вариант.
Катя встала. После ночи, проведенной на неудобном диване, все тело затекло. Она сделала зарядку, приняла душ, позавтракала и решила поехать на канал: нужно было поговорить с Рокотовым, а может, и с мужем получится переговорить с глазу на глаз. Собрание вчера не состоялось и когда теперь состоится, неизвестно, к тому же со смертью второго крупного акционера расклад голосов значительно меняется.
Рокотов должен знать подробности. Он говорил, что в последнее время дела компании идут не блестяще. Елизавета все держала под контролем, сейчас же положение просто катастрофическое. В конце концов она имеет право знать, как идут дела, дивиденды компании – это деньги ее и ее сына.
Охранник на входе посмотрел на нее как-то странно. Катя не обратила на него внимания, прошла по административному коридору. Перед дверью бухгалтерии болтали две молодые сотрудницы. При ее появлении замолкли, испуганно поздоровались, однако стоило ей пройти – застрекотали с удвоенной силой.
Неподалеку от бывшего кабинета Елизаветы Петровны нос к носу столкнулась с Аллой. Та остановилась как вкопанная, растерянно проговорила:
– Екатерина Алексеевна, вы…
– Да, я, – Катя не смогла сдержать раздражения. – А что – я очень изменилась? У меня накрашен один глаз или волосы зеленого цвета? На меня сегодня все смотрят как на зачумленную! И где Петр Федорович? Мне нужно с ним поговорить!
– Петр Федорович? – переспросила Алла, и в глазах у нее заплескалась настоящая паника.
– Да, Петр Федорович! – резко повторила Катя. – Я что – не только изменилась, но и говорить стала неразборчиво? Или вы стали плохо слышать? Могу повторить. Где мой муж?
– Он… он где-то тут… – залепетала Алла, но глаза ее предательски покосились на дверь кабинета.
– Где-то тут? – переспросила Катя. – А может быть, где-то здесь? – И она решительно повернула дверную ручку.
