Машина долго петляла по каким-то узким улочкам. Маша глядела в окно, надеясь увидеть какое-нибудь из всемирно известных зданий Колизей, собор Святого Петра или замок Святого Ангела, однако мимо промелькнула только какая-то неприметная церквушка. Такси еще несколько раз свернуло, съехало с очередного холма и остановилось перед огромными коваными воротами.
Антонио выскочил из машины, помог выбраться из нее Маше и позвонил в звонок возле ворот.
Очень скоро отворилась маленькая калитка, в нее выглянула немолодая женщина в строгом черном платье. Антонио что-то ей долго и убедительно говорил, женщина внимательно его выслушала, после чего удалилась, закрыв за собой калитку.
— Что это за место? Куда ты нас привез? — поинтересовался Старыгин.
— И как мы теперь отсюда уедем? — добавила Маша, увидев, что такси, на котором они приехали, уже укатило, а никаких других машин на тихой улице не было.
— Не волнуйтесь, все будет прекрасно! — успокоил гостей Антонио, театрально округлив глаза. — А что это за место… Вы сейчас увидите, что это за место!
Действительно, через несколько минут калитка снова открылась, на этот раз появился высокий дородный мужчина в черном костюме с воротничком священника. Выслушав Антонио, он благосклонно кивнул и жестом предложил гостям следовать за собой.
За воротами оказался огромный тенистый сад, заросший благоухающими цветами и густыми зарослями южных растений. Сквозь зелень тут и там проглядывал мрамор статуй, в стороне от дорожки мирно журчал фонтан.
— Что это за чудесное место? — шепотом спросила Маша.
— Я не сомневался, что вам здесь понравится! — с гордостью проговорил Антонио. — Это так называемый папский дом, место, предназначенное для приема паломников, людей, приезжающих из католических стран для аудиенции у папы и ознакомления со святынями Рима. Здесь вам будет гораздо легче затеряться, чем в любой гостинице.
В глубине сада скрывался красивый трехэтажный каменный дом. Провожатый провел гостей внутрь и передал их еще одной молчаливой женщине в черном платье. Та провела их на второй этаж и указала двери двух соседних комнат. Маша уже думала, что женщина немая или дала обет вечного молчания, но та разразилась довольно длинной итальянской тирадой.
— Сестра приветствует вас и предлагает, как только устроитесь, спуститься в трапезную.
— А где ключи от комнат? — осведомилась Маша, повернув ручку двери.
— Ключи и замки здесь не приняты, как в монастырских кельях, — пояснил Антонио.
— У паломников не может быть тайн друг от друга, и случаев воровства в этом святом месте никогда не бывало.
Маша пожала плечами и вошла в комнату.
При всей аскетической простоте, помещение было довольно просторным и удобным, имелся в номере и вполне приличный душ.
Правда, принимать душ при незапертой двери было не слишком уютно, но Маша не удержалась.
Она долго стояла под горячими струями и наконец смыла с себя и дорожную пыль, и усталость, и томящую ее тревогу.
Через некоторое время она спустилась в трапезную.
Это было большое сводчатое помещение с чисто выбеленными стенами и длинными деревянными столами, уставленными снедью.
Старыгин и его итальянский друг уже сидели за одним из столов. Антонио помахал Маше, приглашая к ним присоединиться.
Столы были накрыты грубыми льняными скатертями, на них стояли глиняные тарелки и высокие бокалы простого стекла. В глубоких мисках дымились ароматное тушеное мясо, спагетти под томатным соусом, в мисках поменьше манили взгляд оливки и белая фасоль.
На больших блюдах лежал крупно нарезанный серый хлеб — чиабатта. Тут и там стояли кувшины с водой и молодым белым вином. Маша внезапно почувствовала зверский голод.
Антонио галантно ухаживал за ней, подкладывая то одного, то другого блюда, подливая вино. Все оказалось очень простым, но удивительно вкусным.
— Как в монастыре, — проговорила Маша с полным ртом.
— Да, здесь и создан для паломников почти монастырский уклад, — подтвердил Антонио. Я рассказывал Дмитрию о том, что мне удалось найти после того, как мы с ним обменялись письмами. Впрочем, это разговор специалистов, вам это, наверное, не будет интересно…
— Напротив, — Маша полуобернулась к итальянцу. — Ведь мы приехали сюда именно для того, чтобы выяснить кое-что, касающееся… ваших и его профессиональных интересов!
— Ну что ж, тогда я продолжу, — Антонио подлил всем еще вина. — Итак, Дмитрий, после твоего письма я задумался, где еще могли попадаться рядом упоминания василиска и амфисбены. Кроме манускрипта "Н" Леонардо, разумеется…
— В «Естественной истории» Плиния, — вставил реплику Дмитрий Алексеевич.
— Само собой, само собой, — подтвердил Антонио. — Но я имею в виду нечто другое, нечто не столь известное. И вот, после некоторых раздумий я вспомнил про трактат Николая Аретинского…
— «О происхождении сущего и числах, его объясняющих»? уточнил Старыгин, обменявшись с Машей выразительным взглядом. Она вспомнила посещение кабинета рукописей, вспомнила прочитанный там старинный трактат.
— Нет, —Антонио отрицательно помотал головой. — «О тайных знаках и скрытых указаниях».
— Никогда о таком не слышал! — Глаза Старыгина заинтересованно блеснули.
— Неудивительно, — итальянец гордо улыбнулся. — Я не так давно обнаружил его в Милане, в библиотеке Амброзиана. Трактат больше ста лет пролежал у них в ящике со средневековыми кулинарными рецептами!
Никому и в голову не приходило, что сохранился полный экземпляр этого трактата! Так вот, вчера я позвонил своему миланскому другу, сотруднику библиотеки, и он прислал мне по электронной почте несколько интересующих меня страниц.
— И что же ты нашел? — Старыгин делал вид, что спокойно пьет вино, но от Маши не укрылся возбужденный блеск его глаз.
— Вот что, — Антонио расстегнул портфель и вынул из него несколько листков. Старыгин потянулся к ним, но Антонио остановил его, улыбнувшись:
— Я думаю, будет лучше, если я сам это прочту. Тогда мы сможем сразу же удовлетворить интерес твоей прекрасной спутницы.
— Скажи лучше, что не хочешь лишить себя удовольствия прочесть это вслух! — усмехнулся Старыгин.
Антонио, не ответив приятелю, развернул листки и начал читать латинский текст, переводя затем каждую фразу на английский.
«… Если же встретятся два оные создания, то иногда случается, что они спариваются, и тогда от чудовищного этого союза рождается существо вдвойне ужасное. Ибо соединяет оно в себе сущность василиска и амфисбены, превосходя своих родителей злобой и коварством. Первое, что делает это чудовище, родившись, — пожирает мать свою, амфисбену. Называют это создание амфиреусом, ибо вдвойне царь он над всеми злобными порождениями природы. Есть, однако, на Востоке тайное общество, поклоняющееся амфиреусу и избравшее его своим божеством, поскольку говорят, будто человек, приручивший оное чудовище, не будет знать никаких преград и достигнет высшей власти. Однако, чтобы приручить это существо, необходим…»
Антонио замолчал и сложил свои листки.
— Что же ты остановился на полуслове? — разочарованно проговорил Старыгин. — Что же необходимо для приручения этого сказочного монстра? Печень вурдалака? Моча осьминога?
— Увы! — Итальянец пожал плечами. — В этом месте рукопись повреждена, так что наше любопытство останется неудовлетворенным. Однако сам по себе пассаж небезынтересный…
— Еще бы! — Старыгин усмехнулся. — Тебе не кажется, что существо, чье изображение я посылал тебе на днях, удивительно подходит на роль амфиреуса?
— Согласен, — Антонио утвердительно опустил веки. — Но знаешь, что самое интригующее в этой истории?
— Не тяни! — Старыгин всем корпусом повернулся к итальянцу. — Что еще у тебя припасено?
— Тайное общество, упоминаемое Аретинцем, действительно существовало! — негромко произнес Антонио, оглядевшись по сторонам, как будто опасаясь, что его подслушивают.
— Мало ли было в средние века тайных сект, обществ, полуязыческих общин…
— Больше того, их следы можно обнаружить не только в средневековье, но и в восемнадцатом, и в девятнадцатом веке…
Возле стола безмолвно возникла женщина в черном платье, она забрала опустевший кувшин из-под вина и поставила на его место полный.
Антонио дождался, когда она отойдет достаточно далеко, и закончил значительным, взволнованным голосом:
— И даже в наше время!
— Ну уж это ты загнул! — Старыгин усмехнулся и подозрительно взглянул на итальянца не шутит ли тот. Но лицо Антонио было удивительно серьезно, даже трагично. Он то и дело косился на женщину в черном, которая застыла возле стены с каменным выражением лица и казалась совершенно безучастной, однако, несомненно, прислушивалась к разговору.
