– Михалыч, к нам клиентка идет… Не идет, а еле-еле телепается!
Я встаю и гляжу в окно. И правда! По дорожке идет гражданка, держа в руке листок бумаги. Но, боже мой, как тяжело она идет. Прихрамывает, держится то за один, то за другой бок и даже из «отсюда» слышны ее охи и ахи.
– Может, на «Скорую» звякнуть? – мелькает мысль. – А то не дай бог…
Вот гражданочка пришла, нажаловалась на злодея мужа (соседа, соседку), которые зверски ее избили: и пинали они ее, и били кулаками сюда и сюда, и туда. А каким голосом это произносится! Тихим, прерывающимся мучительными стонами, непременными вдохами и вскриками при простом и легком прикосновении к поверхности синячка. И жалость тихой тенью вползает в сердце Эксперта, а в голове появляется мысль:
– Какая же сволочь этот муж (сосед, соседка)! Разве ж можно бить женщину? Тем более пожилую женщину.
Но вот гражданочка осмотрена, найдены – всего-то! – два малюсеньких кровоподтека на коже. Вот напечатано заключение, и гражданочка идет назад. Но как она идет! Никакого сравнения с ее приходом к Эксперту! Она идет легкой, танцующей походкой, грациозно, как молодая серна, перепрыгивая через камешки, а следов хромоты как-то не просматривается. Вот какой лечебный эффект оказывает порой простой осмотр побитой гражданочки судебно-медицинским Экспертом – ведь в руках у нее доку́мент, позволяющий прищучить злодея(ку).
Потом пришла действительно побитая бабушка. Правда, шла она, тоже еле-еле переставляя ноги, – и охи, и стоны, и слезы тоже наличествовали. Бабушке уже за семьдесят, и она действительно была пострадавшая: под глазами кровоподтеки такие, что разрез глаз стал выраженным монголоидным. Нос широченный вследствие отека и кровоподтека – благо кости целы. На обоих плечах и туловище еще с десяток кровоподтеков. Ну, тщательно осматриваю бабушку, чтобы не пропустить переломы ребер, например. И в ходе осмотра бабушка говорит, что ее избил сосед, молодой тридцатилетний парень: и пинал он ее, и кулаками бил… И все следы побоев вот они, видны отчетливо. И у меня постепенно нарастает негодование – разве ж можно так избивать старушку? Негодяй! Подонок! Но вот заключение напечатано, отдано бабушке, и она ушла. Мы смотрим ей вслед: идет она тяжело, медленно и по походке видно, что бабульке больно. Минут через десять приходит участковый милиционер, что направлял бабушку на осмотр:
– Михалыч, была такая-то?
– Да, была… Слушай, что за зверюга этот парень? Как же можно так избивать пожилую соседку. Зверь! Вы уж его накажите как следует.
В ответ милиционер вздыхает, то хмурится, то улыбается, а потом говорит:
– Знаешь, бить, конечно, нельзя. Особенно так бить, но я его где-то понимаю. Вот знаешь, она за зиму так довела всех соседей… Ужосссс! Помои она регулярно выливает через забор в огород, и этому парню, и другим соседям. Золу из печи сыпет под ворота, а зола-то горячая, искры… сам понимаешь. А вчера вечером сосед пошел на работу. И вот выходит он из калитки и падает – поскользнулся. Как потом оказалось, бабулька ночью вылила ведро своих фекальных масс прямо ему под ворота… Не одни сутки, видать, собирала. Ну он ей и дал – он ведь не только упал, но и перепачкался в дерьме.
И, слушая такое, поневоле как-то меняешь мнение о бабуле, и возникает мысль: получила за дело, а если б меня такое коснулось…
Вот так прошло утро пятницы, и, попив чайку – переутомились ведь! – решили: а давайте проведем генеральную чистку отделения! А что? На улице тепло, солнечно, повыкинем хлам, наведем порядок. В общем, сказано – сделано. Засучив рукава, взялись: какие-то баночки, ненужные бумаги, тряпки, исписанные тетрадки, паутина в углах архива, грязные носки с компьютера… Ой, это не про нас! У нас он просто в пыли был.
Ну вот, уборка подходит к концу, и я через заднюю дверь иду выносить последнюю порцию мусора. И вдруг совсем рядом с дверью раздался громкий собачий лай в два горла, рычанье и одновременно громкий-громкий, прямо отчаянный писк-визг, непонятно чей. Я шагнул в дверь, и мне навстречу вбегает здоровенная крыса, вся в крови и, кинувшись ко мне, прижимается к ногам. А в двери тем временем ломятся две здоровенные дворняги! Я на автомате наклоняюсь, подхватываю крысу на руки и ору на собак. Те уходят, а я гляжу на крысу – крысу! – что лежит у меня на руке. Вид ее плачевный: обе передние лапы перебиты – согнуты под неестественными углами, на спине широкая рана с откидывающимся лоскутом крысиной шкуры. А животи́на лежит на руке, тяжело дышит и не дергается. Даже глаза не открывает. Видимо, решила, что сейчас ее возьмут за длинный голый и мерзкий хвост и шваркнут об угол! И мне ее стало жалко! Я осторожно положил ее на тумбу и ощупал лапы. Места переломов крыса обозначила тихим писком (слышали бы вы, как заорала медсестра, когда зашла и увидела у меня на руках крысу!). В общем, подумав, я сначала перебинтовал лапки животного, затем отрезал тонкие пластиковые трубочки, разрезал их по длине и вместо гипса надел на передние лапы крысы – зафиксировал места переломов. Правда, перед этим я на ощупь совместил отломки костей.
Что удивительно, но крыса спокойно перенесла все манипуляции, только попискивала и при этом ни разу не открыла глаза. Потом мы с санитаром нашли ей место и устроили палату для больного животного.
– Палату № 6! – покрутив пальцем у виска, сказала медрегистратор. – Совсем чокнулись мужики. Точно больные! Уж лучше бы напились, что ли, вместо того чтобы крыс спасать. Она вам еще все уши отгрызет… А может, и еще чего-нибудь! – и, хихикнув, ушла домой.
Так в нашем морге поселилась крыса. Была она не маленькая, весом около полукилограмма, серая с белой полоской шерсти на шее. А звать мы ее стали просто – Криська.
Домиком ей стал маленький ящичек, в котором мы пропилили вход и поставили его за шкаф. Первые две недели Криська лежала, не выходя, только я иногда поднимал верхнюю крышку и вытаскивал бедолагу для осмотра. Впрочем, и рана, и лапы заживали неплохо. По крайней мере признаков воспаления не было. Что характерно, Криська не сопротивлялась, спокойно давала себя осматривать. Потом она стала из ящичка вылазить и смешно прыгать на задних лапах по полу ко мне навстречу. Но никогда не показывалась, если я заходил не один. А бывало и так: я ее осматриваю, и вдруг кто-то в комнатенку заходит! Так она так смешно юркала мне за спину – прямо как фокусник исчезала. А еще чуть позже Криська стала маленькой и смешной кенгурой – ловко прыгала на задних лапках по всей комнатенке. Примерно через месяц я снял ей фиксирующие трубочки и разбинтовал передние лапки. Но еще до Нового года Криська не ходила, а лишь изредка становилась четвероногой, пробегая пару шагов, а потом снова прыгала на задних лапках.
Расскажу, вернее, поделюсь еще одной страшной тайной отделений судебно-медицинской экспертизы. Эта тайна – мыши. И борьба в ними идет с переменным успехом: и отравы, и дезинфекция – все идет в ход. И все равно нет-нет, а они умудряются погрызть что-нибудь у мертвого человека. Правда, у нас это проходило безболезненно – если так можно сказать по отношению к мертвому человеку! Я имею в виду, что портили они или пальцы, или тела безродных, «бомжей». Так вот, к Новому году Криська твердо встала на четыре лапы и принялась наводить порядок. В последний рабочий день старого года первым на работу пришел, как всегда, санитар дядя Саша и… обнаружил солидную горку мертвых мышей – не менее десятка штук, сложенных кучкой у входной двери. Это было дело рук, вернее лап и зубов, Криськи. После этого она была зачислена на официальную штатную должность дезинфектора морга. За январь она выловила столько мышей, что мы и не подозревали, что их вообще столько могло быть. А кочегары из больничной котельной видели, как по снегу со стороны морга вереницей шла процессия мышей в подвал больницы… или вообще, куда глаза глядят. А Криська стала совсем ручной. Вернее, на руки она шла только ко мне, но при всех сотрудниках она уже, не стесняясь, шмыгала по всем комнатам. И, надо заметить, нигде и ничего не погрызла. К весне наша Криська стала круглой, шкура ее блестела, и даже медрегистратор ее осмеливалась гладить. Когда в марте потеплело, Криська стала проситься на улицу. Ну мы ее отпускали, конечно, и она всегда возвращалась. А потом – пропала. Не было ее с неделю. И вот однажды я пришел на работу, и тут же из под блоков бетона, что лежали перед входом в морг, выскочила Криська. Подбежав ко мне, она встала на задние лапки, и я увидел в ее зубах что-то блестящее. Я протянул руку, но Криська открыла рот и по асфальту запрыгала, закрутилась большая белая монета. Криська убежала, и больше никто и никогда ее не видел.
Монету я поднял и, рассмотрев, сильно удивился (это если мягко сказать)!
Здесь, в центре Сибири, Криська нашла и подарила нам монету в пять копеек Республики Украина, 2005 г. выпуска.
Где она ее нашла? Откуда она взялась? И самое главное: почему и откуда Криська знала, что этот круглый и блестящий предмет имеет ценность для человека? Нет ответа на эти вопросы. Но монета сия до сих пор лежит на столе заведующего отделением судмедэкспертизы.
