- Большие деньги, большие беды, - изрекла толстуха, но не осуждающе, сочувствующе произнесла.
- Большие деньги, малые деньги, - Юферев развел руками, - но когда сына убивают… Тут уж не до денег, тут бы самому умом не тронуться.
- Это уж точно, - начала потихоньку оттаивать толстуха. - Тут уж никуда не денешься.
- А что убийцы-то? - решилась поинтересоваться ее подруга. - Не нашлись?
- Как они найдутся? - удивился Юферев. - Искать надо.
- Значит, не поймали?
- Ищем.
- Ищущий да обрящет, - изрекла толстуха.
- Без людей не обрящешь, - возразил Юферев. - Вот хотел спросить… Накануне убийства ничего здесь, во дворе, не происходило такого, чтоб из ряда вон… Ничего не случилось непривычного?
- А что могло случиться?
- Да мало ли… Пришел человек, который раньше никогда не приходил, чужак какой-нибудь, поругались те, кто раньше не ругался, лифт заело, кошка с крыши свалилась, ребенок потерялся… Что угодно… Знаете, как бывает… Убить человека не так просто, а убить двоих, да чтоб вообще никто не заметил… Не бывает такого. Тут все зависит от людей… Или они интересуются, что вокруг происходит, или в упор ничего не видят и видеть не хотят. - Юферев сделал отчаянную попытку раззадорить женщин, зацепить их самолюбие, задеть за живое.
И, кажется, удалось.
- Это ведь как посмотреть. - Толстуха разговаривала с ним, все так же глядя в пространство перед собой маленькими настороженными глазками. - У вас подозрения какие возникли? - Она искоса глянула на Юферева.
- Так и быть, поделюсь, - сказал Юферев. - Скажу вам такое, чего никому не говорил… Получается, что убийц было двое… Ясно, что мужчины, ясно, что не из вашего дома, не из вашего двора… И вот думаю про себя - это что же получается? Приходят два чужих человека средь бела дня, и никто их не видел, никто взгляда им вслед не бросил? Не может такого быть.
- Да у нас двор-то проходной! - оправдываясь, сказала тощая. - Тут столько за день народа проходит… Видимо-невидимо.
- Вот мы сидим с вами, - примирительно сказал Юферев, но в то же время и прозвучала в его голосе безутешность, - а ведь мимо нас люди не проходили. Никто в подъезд не зашел, не вышел.
- Если и были, то, наверное, обычные люди… Если код дверей кто спросит, ну, тут уж хочешь не хочешь обратишь внимание. А если человек код знает и сразу к дверям идет, нужные кнопки нажимает, и дверь перед ним распахивается… Никто и внимания не обратит.
- А женщина? - спросил Юферев равнодушно, чтобы ничто не насторожило женщин, чтобы их память сама подсказала - была, была, мол, какая-то девица, этакая из ряда вон.
- Женщина, - врастяжку, без вопроса протянула толстуха. - Женщина, - повторила она, пытаясь нащупать в памяти что-то ускользающее. - Женщина, - повторила она в третий раз, но уже тверже, с каким-то значением. - А что, с ними и женщина была?
- Может, с ними зашла, до них или после… Некоторые свидетели говорят, что была вчера в этом подъезде гостья… Вроде и заметная из себя…
- Была! - вдруг вскрикнула тощая. - Точно была. Я видела. Быстро так, деловито, озабоченно прошла… По сторонам не смотрит, никого не видит… Большой, видите ли, человек, - с осуждением произнесла женщина.
- Большой человек? - удивился Юферев так простодушно, так невинно, что не ответить ему было просто невозможно.
- Господи-и-и! - протянула толстуха с таким пренебрежением, что каждый сразу бы оценил ее недовольство вчерашней гостьей. - Большой человек! За версту видно, какой она человек!
- И какой же?
- Шелупонь, - отрезала толстуха, из чего Юферев понял, что и она видела гостью, ее мнение о ней тоже невысокое, можно даже сказать, презрительное.
- Старая? - спросил Юферев таким тоном, что женщины должны были понять - он вполне разделяет их мнение.
- Она? - Толстуха повернулась к нему массивным своим телом и некоторое время смотрела на следователя подозрительно-изучающе, словно он произнес нечто такое, что сразу его выдавало. - А кого вы называете старой? Я, к примеру, старая?
- Вы? - Юферев взглянул ей в лицо и с удивлением увидел, что глаза у толстухи в самом деле молоды, озорны и насмешливы, что старухой-то ее назвать и в самом деле нельзя.
- Да! Я, по-вашему, старая?
- Мне кажется, мы ровесники, - смутился Юферев или сделал вид, что смутился.
- С вами?! - воскликнула толстуха сипловатым голосом. - Ошибаетесь… Я, наверное, все-таки маленько постарше.
- Разве что на пару лет, - великодушно заметил Юферев.
- Так вот вчерашняя девица… Тридцати ей все-таки нету, помоложе она будет, учитывая шустрость… Но к тридцати дело идет, никуда ей, голубушке, не деться от тридцати годков-то! - сказала женщина с непонятным торжеством.
- В этом дворе, в этом доме раньше вы ее не видели?
- Нет, не видела.
- Короткая стрижка? - как бы вспомнив, спросил Юферев.
- Да нет, патлатая!
- Рыжая?
- Вряд ли, - с сомнением просипела женщина. - Светлая - да, но рыжая? - спросила она у себя. - Нет, не рыжая.
- Плотненькая такая девочка?
- Это да, с мясцом баба, во всяком случае, тощей не назовешь, - подтвердила вторая женщина.
- Крашеная? - с надеждой спросил Юферев.
- Крашеная? - переспросила толстуха. - Не могу сказать… Сейчас вот дайте мне фотку - не узнаю, лица не видела. А если вот так пройдет по дорожке - тут уж не ошибусь.
- Постойте, постойте, постойте, - зачастила тощая женщина. - Ведь что получается… Это что же получается… - Она посмотрела на Юферева заблестевшими глазами. - Я вам сейчас такое скажу, такое скажу, что вы криком кричать будете! Лешка, наш половой бандит, к ней приставал вчера!
- Верно, - солидно кивнула толстуха. - Это и я видела.
- Лешка Якушкин из семнадцатой квартиры. Он ко всем бабам пристает, и к ней тоже приставал. Вот он распишет ее что твой живописец!
- Якушкин из семнадцатой? - повторил Юферев, чтобы не забыть, записывать ему сейчас не хотелось, он знал, что, как только достанет блокнот и ручку, разговор тут же прекратится, женщины замкнутся и будут опасаться каждого собственного слова.
- Точно, он! - сказала, как вбила гвоздь, соседка по скамье. - Болтун, пьяница и лодырь!
- Хулиганит? - спросил Юферев.
- Он тихий пьяница и тихий приставала. Как я понимаю, ничего ему от баб и не нужно, только бы потрепаться, поулыбаться, за локоток подержаться…
- Учится? Работает?
- И отучился уже, и отработался.
- Один живет?
- А на что ему жить-то, будь он один? - резонно спросила старуха. - С папой живет, с мамой.
- Сколько ж ему лет, Якушкину-то?
- Тридцать пять - тридцать семь… Где-то он в этом возрасте.
- Чем занимается?
- Шатается. - Женщина чуть шевельнула тяжелыми плотными ладонями, как бы разводя их в стороны, как бы показывая, что этим объясняется вся жизнь Лешки Якушкина. - Но парень неплохой, вы поговорите с ним, он вам эту красавицу так распишет, что вы ее из тысячи узнаете.
- Она была с сумкой? - спросил Юферев, вспомнив, что если девица действительно показывала Апыхтиной телеграфный бланк, то ведь где-то должна была его держать.
- С сумкой? - переспросили женщины в один голос.
- Не видела, - пояснила толстуха. - Патлатая она была.
- И губы крашеные? - подсказал Юферев.
- Патлатая, - твердо повторила женщина и снова уставилась в пространство маленькими своими неподвижными глазками.
Юферев хотел было еще что-то спросить, но воздержался. По каким-то признакам он понял, что разговор исчерпан и дальнейшие его вопросы будут только раздражать женщин.
- Спасибо, - сказал он, поднимаясь. - Авось еще встретимся, авось еще удастся поговорить.
- Что Николаич-то, держится? - спросила тощая женщина совсем другим тоном - участливым и жалостливым. - А то я столкнулась с ним у лифта - совсем плохой мужик, совсем плохой.
- Уже лучше, - сказал Юферев и, махнув рукой, направился к первому подъезду, где, по его прикидкам, должна быть семнадцатая квартира.
- Не застанете, - раздался сзади какой-то сдвоенный голос, видимо, обе женщины вразнобой произнесли примерно одно и то же. - Опоздали маленько.
- Где же он спозаранку?
- Там, где все приличные люди, - рассмеялись женщины сдвоенным смехом. - Похмеляется.
- Где?
- В конце дома направо и опять направо… Десять минут вдоль улицы, а там забегаловка… «Пища» называется… Вот там он и питается.
- Как мне его узнать? - спросил Юферев.
- Узнаете, - рассмеялись женщины. - Без труда узнаете. Его нельзя не узнать. Все его узнают. Только папа с мамой не узнают, когда он вечером возвращается.
Забегаловка «Пища» создавалась, судя по всему, не единым духом. Вначале это был просто громадный железный контейнер. В нем прорезали дыру для двери, потом еще одну дыру для витрины, потом маленькую дыру для вентиляции.
