- Отметили… - проворчала «Баба Нина». - Я вот на Киселева своего бумагу написала? – И на тебя напишу, какой ты есть алкаш!
- Ой, пиши, пиши… - махнул рукой Бондарев, а заодно подобрал головной убор. Тут они столкнулись взглядами с Анатолием Михайловичем и участковый на секунду будто бы протрезвел.
- А… А… А сколько времени? – спросил он.
- Двенадцать пятнадцать, - ответил Бусыгин.
- Ага… Ну, я успею, - сказал Бондарев, слез с подножки и зашагал к главной Старосельской площади.
- Ой, куда бы это он… - спросила баба Маша с иронией.
- Известно куда, - сказала одна из Луговских пассажирок, здоровая тетка с невозмутимым, не терпящим возражений лицом. - Деньги на кармане шуршат, жить спокойно не дают… Щас наддаст и вернется.
- Да уж… - вставил свое слово Бусыгин, - ничего они не узнают. Кто стрелял, куда стрелял… В таком-то виде…
- Конечно, не узнают, – сказала Нинка. – Кто ж им чего скажет? Ко мне этот вон приходил – с района следователь – так я ему и не сказала ничего. Чего с ими разговаривать, у них протоколы одни на уме…
- Да чего там говорить-то? Спали все… - поднял градус разговора Анатолий Михайлович.
- Все? – обиделась Нинка. – Ты, может и спал у себя в Луговом, а я за водкой ходила.
- В час ночи?
- А что? Нельзя что ли? Чай, не при Мишке Меченом живем! У нас, чай, с Киселевым внук родился. Все внучки были, а тут – внук! Тут и не в час пойдешь! У продавщицы я была, у Зинки, заболталась с ней.
- Ну, поболтали вы с продавщицей, а депутат-то причем?
- А при том! Куканов там шлялся у него пьянущий!
- Он, что ли, стрелял? – спросила баба Маша, и Анатолий Михайлович порадовался, что не ему пришлось задавать этот вопрос.
- Какое там! Он башкой своей с разбегу в забор бы не попал, а не то что в депутата из ружья. Не, Витька, конечно, хороший человек, но в депутата стрелять никак не мог.
- Ну вот… - сказал Бусыгин. - Что уж ты такое говоришь, баб Нин? То есть если человек хороший, он, по-твоему, в депутатов должен стрелять?
- Да я бы этих депутатов своими бы руками передушила! А с первого бы знаешь с кого начала?
- С кого?
- Не знаешь?
- Нет.
- А ты подумай, – сказала Нинка и многозначительно повела глазами.
- Уж лучше и не думать…
- Вот-вот.
- Грешница ты, баба Нина, великая за такие мысли… - усмехнулся Бусыгин. - А в милиции тебе сказать все равно нечего.
- Что? – вскинулась Нинка. - Да я вообще все видела! Все знаю! Знаю, кто это сделал!
Он выдержал паузу, боясь спугнуть возможную удачу, и сделал недоверчивую мину на лице:
- Ну, кто?
- Бог! – торжественно провозгласила Киселева и все пассажиры разом посмотрели на нее. У Бусыгина даже перехватило дыхание, и он не нашелся, что же еще и под каким соусом можно спросить и куда развернуть разговор.
- Бог его наказать хотел или припугнуть за грехи, – уже спокойно сказала она. - и послал стрелу огненную через ангела своего. Вот уж видела – так видела, - врать не буду.
Пассажиры, и Бусыгин в том числе, вежливо замолчали и стали смотреть в окна. Всем стало окончательно ясно, что милиции Киселевой говорить, действительно, не о чем.
К половине первого вернулся Бондарев. Его мотало еще сильнее. Форменные брюки немного сползли, и из-под кителя показалась рубашка. Фуражка просто каким-то чудом держалась на голове. Он преодолел подножку и проход между рядами, а потом сделал еще один шаг и повис, болтаясь, над Бусыгиным. Свой пакет он держал почему-то не за ручки, а посередине, и поэтому из него свесилась, чуть не падая, почетная грамота.
- Ой, стыдоба… - простонала соседка строгой Луговской пассажирки. - Вот она, милиция наша!
Участковый ничего этого не слышал. Он стоял, раскачиваясь на поручне, и улыбался.
- Командир! – заорал он, как будто «командир» ехал в танке по соседней улице. – Когда поедем?
- Уже, - сказал водитель, разложил деньги и билеты по местам и завел двигатель.
- Андрюха, - сядь, упадешь, - потянул милиционера за китель Бусыгин.
Бондарев плюхнулся на сиденье и посмотрел на Анатолия Михайловича, будто видит в первый раз; однако, приглядевшись, понял, что это не так. Он обвел глазами автобус и показал пальцем на бывшего следователя.
- Вот! – сказал он. – Это такой человек! Это такой человек!
В этот момент автобус поехал.
- Михалыч! – продолжил участковый. – Я все знаю. Дай пять!
Михалыч дал пять. Участковый пожал ему руку и сказал:
- Я тебя… уважаю.
И попытался встать. Бусыгин дернул его обратно. Грамота выпала из пакета и один из солдатиков наклонился и поднял ее.
- И ведь никто не знает! – сокрушался Бондарев. – Никто!
Он привстал и обратился к пассажирам:
- Знаете, какой это человек?
Пассажиры сделали вид, что не знают.
Милиционер три или четыре раза махнул в отчаянии рукой, а потом поднял большой палец и сказал:
- Вот такой человек.
Он протянул свою длинную руку через Нинку и показал большой палец пассажирам впереди:
- Вот такой! – взревел он.
Потом он повернулся к соседнему ряду и подтвердил все выше сказанное:
- Вот такой вот!
И, наконец, повернулся назад:
- Вот такой!
Солдат протянул ему грамоту:
- Держи.
- Ты кто?!
- Грамоту держи.
- А-а! – Бондарев взял грамоту и с пятой попытки засунул ее в пакет. Потом попытался встать.
Михалыч, который просто горел со стыда от этих выступлений, схватил его за плечо и осадил:
- Ну, тихо… тихо, Андрюха… Чего ты…
- А-а! Тихо! – сказал участковый и зашептал. - Тихо… Мы конспираторы… Баб Нин, Баб Маш, - конспираторы… У нас конспирация…
- Ну ладно, ладно, - успокаивал его Бусыгин.
- Ладно, – повторил как эхо Бондарев и затих.
Минуты три он сидел спокойно, а потом вскинулся, стал шарить по карманам и достал сигареты.
- Подымить надо, - заявил он. - Ты как, Михалыч?
Бусыгин отобрал у него сигареты и участковый, состроив обиженную мину, отвернулся в противоположную сторону. А ведь мог бы, как говорится… Ведь он был на полторы головы выше, чем «Михалыч», моложе и здоровее.
Много чего еще пришло ему в голову по дороге до Лугового. Во хмелю он был добр и покладист, как и в своей трезвой жизни, но, в то же время, очень предприимчив…
Через сутки на той же автостанции, только на другой скамейке – не на той, на которой дремал Анатолий Михайлович, - сидел Артем. Он вместе с другими пассажирами ждал запаздывающий автобус. Пассажиры говорили, что он уехал подремонтироваться и считали, что лучше подождать, чем «все будет как в прошлый раз», когда он сломался посередине между Старым Селом и Луговым. Вереницын от нечего делать рассматривал людей, собравшихся на остановке, – как они говорят, какие у них жесты, манеры. Он более-менее забыл про свой «подвиг разведчика», вернее, уже не считал его подвигом. Он больше думал о том, что здесь, на автостанции, все местные жители похожи друг на друга и делают все в своем, совершенно местном стиле. «Они похожи… На кого же они похожи?» – думал Артем и пять и семь и десять минут, - пока не было автобуса. В них было что-то общее, что можно было назвать одним словом… Оно вертелось у него на языке и все никак не приходило на ум.
Тут, будто из ниоткуда, рядом со скамейкой появился невысокий поджарый мужик запенсионного возраста, в вытертом и обвисшем пиджаке, в очках со сломанной дужкой, примотанных к голове бельевой резинкой. Он подошел к Артему и поначалу просто сел рядом с ним. Потом он начал выказывать какое-то странное нетерпение, ерзать, заглядывать под лавку. Вереницын догадался - тот ждет, что он уйдет. Он уже собрался встать, когда мужик сказал:
- Извини, брат, не удивляйся.
И полез под лавку.
Артем смотрел, как он там ползает. Мужик явно что-то искал. Наконец он вылез из-под лавки и глубокомысленно произнес:
- Херня какая-то…
И стал осматривать все вокруг – синюю заплеванную урну, клочковатую полувытоптанную траву. Потом подошел к Артему вплотную и попросил:
- Земляк, если не затруднит, подвинься, пожалуйста… …Благодарю, - и снова залез под лавку, теперь уже под местом, где только что сидел Артем.
Наконец Вереницын не выдержал и спросил:
- А что вы ищете?
- Челюсть, – послышалось из-под лавки.
- Челюсть?
Мужик вылез и сказал:
- Ага. Верхняя-то – вот она, - он вынул ее и показал Артему, - мне ее племяш принес. А нижняя…
Он поставил челюсть на место, склонился и заглянул под соседнюю скамейку.
- Нет, тут ее быть не может, – резюмировал он.
- А почему вы ее здесь, на автовокзале ищете?
- Так э… Спал я тут, на лавке. Надрался как свинья – был грех – и заснул. Раскрыл клюв-то! Они и выпали. Уж не держатся ни хрена. Я их на зоне еще ставил, а там специалисты – сам знаешь какие. Одну племяш принес, а где вторая?
