Когда я уже выходил, она крикнула мне вслед:
– Черт возьми! Ты говорил о Жермен Вальер, и я вспомнила: когда Жермен была маленькой, ее мать, неизвестно почему, называла ее Изабель.
В это воскресное утро я проснулся с тяжелой головой. Всю ночь я ворочался в постели, будучи не в состоянии понять поступки Мишель. Ведь я же не выдумал нашу прогулку по Пилату и вечер в Ля Жасери. Почему тогда она мне солгала? Наверное Леони была права, когда говорила, что не стоит переживать из-за женщин.
История же с этой Жермен-Изабель Вальер, по-моему, не имела никакого значения. Мать мадам Вальер, должно быть, очень любила сентиментальные рассказики, из которых и почерпнула это имя, чтобы одарить им свою дочь. Я старался понять, чем личная жизнь мадам Вальер, конечно, если предположить, что у нее таковая была, могла заинтересовать утонченную и деликатную Элен Ардекур.
Как и всякий старый холостяк, для которого воскресенье скорее больше наказание, чем отдых, потому что в этот день больше всего ощущается одиночество, я зашел на работу. Даруа и Эстуш уехали отдыхать домой, в Лион. На моем столе лежала записка, оставленная Даруа, в которой говорилось, что Вальеры действительно продали свое дело, но всего лишь за восемь миллионов старых франков. Кроме того, эта сумма еще не была передана им полностью. Для того, чтобы что-то начало проясняться, мне нужно было любым способом узнать, как Жермен Вальер достала деньги, чтобы расплатиться с долгами.
Пока же, не зная что делать в ближайшее время, я позвонил Мишель Ардекур. Когда я представился, девушка не без злорадства спросила:
– Чему я обязана такой честью, месье комиссар?
– Сам не знаю… просто я хотел спросить, понравился ли вам вчерашний вечер?
Я почувствовал, что она колеблется с ответом.
– Если я вам отвечу положительно,– вы рассердитесь. Если я скажу нет, вы будете довольны, но тогда это не будет отвечать действительности.
– Скажите правду…
– Я провела прекрасный вечер. Это действительно так. Пьер – хороший друг, и у него доброе сердце. Я его расспросила о вашем разговоре с мадам Вальер, и он сказал, что страховой полис моего отца уже давно ни для кого не секрет.
– И вас это не удивило?
– А почему, собственно, это должно меня удивить, месье комиссар? Разве богатая девушка не может выйти замуж за небогатого парня?
– Конечно, может, если, конечно, он заслуживает эту любовь.
– Ничто не дает вам права, месье комиссар, думать о Пьере по-другому. Когда мы с ним поженимся…
– Когда вы поженитесь, мне будет безразлично, как вы будете жить.
На другом конце провода я услышал смешок.
– По крайней мере, вы откровенны.
– Вам это неприятно?
– Вовсе нет, месье комиссар, я даже могу вам это доказать.
– Весь во внимании…
– С самого утра Пьер с родителями уехал, чтобы присмотреть дом, который они хотят купить для месье и мадам Вальер. Вы ведь знаете, что родители Пьера продали свое дело.
– Да, я в курсе.
– Итак, месье комиссар, сегодня я одна, и если… вы захотите пригласить меня на обед, думаю, что не откажусь.
– Замечательно… Встретимся перед лицеем?
– Хорошо, тогда через час у лицея?
* * *
Мы прекрасно пообедали в Сен-Жене-Малифо в ресторане Монмартен. Мишель была весела, меня это радовало, и никак не хотелось верить в то, что эта обаятельная девушка помолвлена с другим. После обеда мы на машине поехали в Труа-Круа, где решили прогуляться по лесу. Присутствие Мишель рядом делало меня таким счастливым, что мне не хотелось даже разговаривать. Разговор начала она сама:
– Вам кажется странным мое поведение, не правда ли?
– Я стараюсь не задаваться этим вопросом,– просто мне с вами хорошо.
– Нам нужно прекратить встречи, Шарль.
Она меня опять звала по имени, как на прогулке в Ля Жасери.
– Почему?
– Потому, что я помолвлена.
– Ну и что?
– Если бы я была помолвлена с вами, Шарль, вам бы понравилось, если бы я проводила вечер с кем-то другим?
– Конечно, нет.
– Тогда…
Мы остановились на обочине дороги, ведущей к Сен-Соверан-Рю.
– Послушайте, Мишель, я не могу поверить, что вы любите Пьера настолько, чтобы выйти за него замуж.
– Не будем говорить об этом, Шарль. Это бесполезный и болезненный разговор. Но поверьте, что я не могу отвернуться от него.
– И это говорите вы!
– У меня тоже есть определенные моральные обязательства.
– Но, в конце концов, не станете же вы портить себе жизнь из-за угрызений совести, пусть даже в чем-то справедливых?
– Я вовсе не собираюсь этого делать.
Мы немного помолчали, и я, взяв себя в руки, произнес другим, спокойным, тоном:
– Мишель, вы могли бы дать мне одно обещание?
– В чем оно будет заключаться?
– Я прошу вас не выходить замуж прежде, чем я разберусь с делом об убийстве ваших родителей.
Она посмотрела на меня с подозрением.
– Какая связь между моей свадьбой и вашим расследованием?
– Я не хотел бы вам этого говорить, Мишель, но если вы сами спрашиваете,– пожалуйста: я считаю, что родители Пьера прямо или косвенно замешаны в убийстве месье и мадам Ардекур.
Она прошептала:
– Вы поступаете бесчестно, месье комиссар.
Я сделал вид, что не расслышал.
– Нам стало известно, что Вальеры выплатили огромные долги, тогда как до смерти ваших родителей у них денег не было.
Она скорей вскрикнула, чем сказала:
– Они же продали свое дело!
– Но продали за сумму, которая не покрывает и половины долгов. Кроме того, сейчас они собираются купить дом,– вы сами мне об этом сказали утром. Отсюда следует вопрос: на какие деньги?
– Не знаю. Но все, что вы рассказываете – отвратительно! Вы хотите вбить клин между мной и Пьером! Так вот, я не желаю вас слушать! Прошу вас только об одном: отвезите меня поскорей в Сент-Этьен, и я больше не хочу вас видеть! Вы мне отвратительны!
Мы доехали до Сент-Этьена, не проронив ни слова. Мишель сидела с каменным лицом и неподвижным взглядом. Мне было очень тяжело… Когда я остановил машину перед мужским лицеем, моя спутница вышла:
– Месье комиссар, я сожалею, что познакомилась с вами, и надеюсь никогда больше вас не встречать.
– Мне очень хотелось бы, чтобы ваши надежды сбылись, мадмуазель, но вряд ли это возможно.
* * *
Я лежал на кровати, погрузившись в мрачные размышления о том, сколь часто влюбленные женщины бывают глупы, а умные мужчины – невезучи. Мишель вела себя по меньшей мере неумно, и именно это я никак не мог ей простить. И все же, насколько мне было безразлично то, что Пьер Вальер мог попасть в неприятную историю из-за своих родителей, настолько же мне не хотелось, чтобы это коснулось Мишель. Пресытившись этими глубокими мыслями, в которых переплетались мой собственный интерес и служебный долг, я с некоторым облегчением отправился ужинать. Остаток времени ушел на кино. Выйдя оттуда, я заглянул в один из многочисленных в Сент-Этьене ночных баров и, в результате, оказался у дома, где жил, только к трем часам ночи. Когда я закрыл за собой дверь парадного, то обнаружил, что реле света было сломано. Я не курю, и поэтому у меня не оказалось при себе спичек. Взявшись за перила, я стал подниматься в сплошной темноте. Вдруг мне почудилось чье-то дыхание. Я остановился, прислушался, но больше ничего не услышал. И все же меня не покидало чувство, что кто-то находится рядом. Вполголоса я спросил:
– Кто здесь?
Никто не ответил, и я опять стал подниматься вверх. На своей лестничной площадке я обождал еще несколько секунд, прежде чем вставить ключ в замок. Я уже почти открыл дверь, как вдруг почувствовал движение воздуха и услышал тонкий запах женских духов. Скорей от удивления, чем от страха, я еще раз спросил:
– Кто здесь?
Удар последовал с той стороны, откуда я его меньше всего ожидал. Меня ударили по голове чем-то тяжелым. Я не смог сдержать глухого стона, на который, как мне показалось, словно эхо, ответил другой стон. Я упал на колени. Напавший находился в нескольких сантиметрах от меня. Инстинктивно я поднял руку, чтобы защитить голову. Второй удар пришелся почти в то же место, и я стал падать вперед. Мои руки ухватились за что-то, что затрещало под моим весом, и я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, то из-за темноты не сразу смог догадаться, где я нахожусь. Проведя рукой по лицу, я ощутил на нем липкую жидкость, в которой без труда узнал кровь. Постепенно ко мне начала возвращаться память. Осторожно ощупав пальцами голову, я обнаружил там кровоточащую рану. Первым желанием было разбудить свою хозяйку, чтобы она меня перевязала. Но представив себе крик, который поднимет почтенная мадам Онесс, я счел более разумным найти кого-то, кто смог бы мне помочь позвонить. На этот раз мне повезло: как только я вышел на улицу, к дому подъехала машина, и из нее вышел мужчина. Я предъявил ему свое удостоверение и, показав рану, попросил отвезти меня в больницу, что он послушно и сделал.
