— Гордон, — предостерегающе произнесла Мойра.
— Именно во втором доказательстве Фэйеруэтера я сегодня особенно заинтересован, и в том, что ронгоронго датируется присоединением этого острова испанцами в 1770 году. Я понимаю, что повторяю то, что многие из вас и так уже знают, но я хочу удостовериться, что все понимают это, потому что это и есть ключ к тому, что я покажу вам позже. Согласно этой теории жители Рапа-Нуи наблюдали, как испанцы в их имперском величии захватили остров и впоследствии заставили их подписать документ, который засвидетельствовал факт присоединения. Старейшины Рапа-Нуи ставят какие-то метки на документ, картинки, которые они знали, например, птицу, а испанцы уехали, чтобы больше не вернуться. Этот документ сохранился.
Тогда, как гласит история, народ Рапа-Нуи, понимая, что испанцы написали, представляло собой устную речь, придумал свою собственную систему письменности, ту, что сейчас мы знаем как ронгоронго. Если это правда, то это выдающееся достижение — создать систему письменности с нуля, — по сравнению с тем путем, по которому развивается большинство систем письменности — в течение столетий.
— Что он имеет в виду «если это правда»? — возмутился Коннелли.
— У меня такое чувство, что мы это сейчас выясним, — прошептал Рори.
— Мой вопрос для всех вас, и особенно для доктора Фэйеруэтера, звучит так: что если ронгоронго намного, намного старше, что если его корни можно найти в другом месте? Мы все уже знаем, что этот язык не пришел из Полинезии. Можно ли будет более древнюю форму ронгоронго квалифицировать как доказательство переноса культуры, доктор Фэйеруэтер?
Робинсон сделал драматическую паузу. Я посмотрела на Рори и Гордона, потом на Сета. Все трое, будто связанные вместе нитью, медленно наклонились вперед на своих местах.
Через несколько секунд, в продолжение которых можно было услышать, как падает та булавка из поговорки, на экране появился слайд. Изображение было относительно темным, что мне показалось просто облегчением, поскольку теперь голова у меня раскалывалась, а перед глазами прыгали странные огоньки. Однако было очевидно, что я никуда не уйду, пока не узнаю, что хотел сказать Робинсон. Фотография на слайде была сделана явно не на острове, но я не знала, где именно. Это было пустынное место, пожалуй, оно даже напоминало лунный пейзаж, без единой травинки, только песок и камни. Тем не менее оно было очень красиво. Фотографию, должно быть, сделали или на рассвете, или на закате, потому что горы на заднем плане были окрашены в розовый оттенок, как и песок.
— Некоторые из вас знают, что какое-то время я успешно работал в Северном Чили, — сказал Робинсон с самодовольным смешком. — И именно в Северном Чили я нашел нечто, что вас всех заинтересует. Перед вами Valle de le Muerte, Долина Смерти, другими словами, в пустыне Атамака Северного Чили на границе с Боливией. Долина была обнаружена недалеко от Сан Педро де Атамака священником по имени падре Густаво Ле Пайге. Теперь это одно из излюбленных мест для туристов. Оно известно своими соляными равнинами, местами обитания фламинго, самыми высокими в мире гейзерами, бьющими на четырнадцать тысяч футов.
— Фламинго? Он когда-нибудь дойдет до сути дела? — поднял бровь Альберт. — Я тут нашел просто восхитительное вино из области Майпо, и оно ждет меня в моем номере.
Бренда Баттерз, сидевшая в ряду перед нами, обернулась и сверкнула глазами. Я посочувствовала Альберту. Я была уверена, что у Мойры в номере целая бутылка болеутоляющего, и мне тоже захотелось пригубить ее.
— Вы приносите вино, а я достану колу, — со смешком сказал Льюис, игнорируя убийственный взгляд Бренды.
— Это место интересно и по другой причине, а именно — возможно, это самое сухое место на планете. Поэтому мы смогли обнаружить там древние предметы, которые в другом климате уже давно бы разложились. Так вот, именно здесь мы нашли, например, чрезвычайно хорошо сохранившиеся мумии и древнее селение племени пуэбло, Альдеа де Тулор, датируемое примерно 800 годом до нашей эры. Другими словами, этот регион — колыбель очень древней культуры.
Всего в паре миль от Долины Смерти существует спуск в похожий каньон. И именно там я обнаружил то, что перепишет историю Рапа-Нуи, — он драматично замолчал. Наступила тишина. Было такое впечатление, что все в зале затаили дыхание. Прошло несколько секунд.
Новый слайд появился на экране. Это было похоже на сумку из грубой ткани, набитую до состояния круглого мяча, с довольно маленькой высушенной головой, торчащей из нее сверху.
— Фуу! — скривилась Ивонна. — Что это такое?!
— Некоторые из вас узнают в этом свертке мумию, — пояснил Джаспер. — Она была найдена в гробнице, которую я откопал в каньоне. Обратите, пожалуйста, внимание на предмет рядом со свертком. Я покажу вам его увеличенное изображение.
Появился следующий слайд. Для меня он выглядел как любительская фотография, такая же, как те, что я снимала своим новым фотоаппаратом, только я надеялась, что у меня лучше получилось. Двое людей стояли на фоне того же самого пустынного ландшафта, который мы видели минутой ранее.
— Вы, возможно, узнаете двух людей на фотографии. Справа стоит Эдвина Расмуссен, моя глубокоуважаемая коллега, а слева, конечно же, я.
Оба улыбались, а Джаспер что-то держал в руке.
— Наверное, вам не терпится узнать, что же я держу, — произнес он.
— Скажите нам, — раздались голоса.
Джаспер сделал паузу для вящего эффекта. Внимание всех, находящихся в зале, было устремлено к нему.
— Следующий слайд, пожалуйста, — сказал он, и на экране появилось приближенное изображение его рук, держащих что-то, что выглядело как кусок дерева с каким-то высеченным на нем рисунком. Мне снова пришлось прижать пальцем уголок левого глаза, чтобы рассмотреть все. Я по-прежнему не знала, что это было, но напоминало оно плиту Сантьяго, которую только что показывал Робинсон. Другими словами, это должно было изображать ронгоронго.
— На случай, если вам еще не понятно, — продолжил Робинсон, — это было найдено около Сан-Педро де Атакама в Северном Чили, как я только что сказал, в могиле, датируемой 200 годом от Рождества Христова, почти на пятнадцать сотен лет раньше, чем, как предполагается, ронгоронго был изобретен на Рапа-Нуи. Этот кусочек сохранился благодаря исключительно сухому климату.
Он сделал эффектную паузу.
— Неизбежный вывод таков: ронгоронго возник на континенте и был завезен на Рапа-Нуи. И никак по-другому.
Зал взорвался аплодисментами.
Включился свет, и по глазам резанула боль. Два человека из выступавших на разогреве выкатили на сцену стеклянный ящик на тележке. Тут же защелкали вспышки, и вскоре все зрители были на ногах, ритмично хлопая. В этот момент я бы предпочла слышать адский вой, а не этот шум. Ронгоронго мог и подождать. Я встала, протиснулась мимо всех, кто находился между мной и проходом, а затем пулей вылетела за дверь. Я смогла добраться до куста гибискуса, прежде чем меня вырвало. Пошатываясь, добрела до своего номера, заползла в постель и натянула одеяло на голову, чтобы свет перестал пульсировать.
— Мигрень, — вынес вердикт чилийский доктор примерно через час, по-английски — для Мойры.
Это было некоторым облегчением. Я-то полагала, что у меня удар и что я умру, и это не казалось такой уж плохой идеей.
— С вами уже подобное было?
— Нет, — пробормотала я.
— Мне говорили, что это очень неприятно, — произнес он.
Я могла и сама ему об этом сказать. У меня никогда голова ТАК не раскалывалась. Мне хотелось, чтобы они выключили свет и ушли, чтобы я могла спокойно умереть.
— К сожалению, если приступ был однажды, вероятность того, что он повторится, очень велика, — сообщил он.
Если бы я могла сесть, чтобы меня не вырвало, я бы выцарапала ему глаза. Увы, я не могла пошевелиться.
— Возможно, сейчас эти детали ей знать не нужно, — сказала Мойра, благослови ее, Боже.
— Я дам ей кое-что от боли, — произнес доктор, будто меня здесь не было.
«Я уже пыталась принять болеутоляющее, ты, придурок. Она все не проходит».
— Я понимаю, что сегодня у нее были очень неприятные переживания и это могло явиться причиной всего, — сказал он.
Нет, без шуток! Этот тип — просто гений. Я решила, что, прежде чем присоединюсь к Дэйву Мэддоксу в преисподней, я должна спросить Мойру о том, что сказали Сет, Рори и Гордон о разгадке тайны ронгоронго, если это на самом деле так, и попросить передать Робу, что я люблю его или что-нибудь такое же трогательное. Но через несколько секунд мне всадили иглу, и я снова выключилась, и снова были сны о лошадях. В этот раз именно я лежала на куче земли, известной теперь как «гробница Тепано». Во внутреннем дворе был Фелипе Тепано и говорил всем, кто слышал, что кто-то другой умрет на этом самом месте. Я-то знала, что буду кем-то другим, потому что не сомневалась, что меня лягнула в голову лошадь. Я попыталась позвать кого-нибудь на помощь, но не могла произнести ни звука. Единственной, кто меня заметил, была Кассандра, которая не только подошла, но и подняла меня и стала трясти:
