— Я вышел на скалу как раз здесь, но все выглядело по-другому. Прямо тут стояла скала, похожая на кошачий зуб, она разрушилась, но тогда даже афинянин не мог бы ее проглядеть. И не было такой ложбины с крепостными стенами и воротами. Только скала, а ниже, на чистой каменной площадке — несколько валунов. Там я увидел Михаэля и Ангелоса. Это место не засыпано, я отметил его, — он показал на пирамидку из камней, — я поставил ее потом, когда землетрясение передвинуло скалы, и место стало невозможно узнать. Спустимся? Скажешь леди быть осторожной? Тропинка очень крутая и годится только для коз, но это — самый короткий путь.
Солнце стояло очень высоко и освещало почти все дно кратера, но в конце тропы выступ создал уголок голубой тени. Я остановилась и села. Стефанос с Саймоном пошли дальше. Нико устроился рядом со мной и молча стал рисовать что-то в пыли, глядя на мужчин. Стефанос подвел Саймона к пирамидке и быстро заговорил, жестикулируя. Потом он присоединился к нам. Нико вытащил сигареты, и мы закурили, а Саймон стоял в центре. Но он не смотрел на место смерти своего брата. Его холодный оценивающий взгляд скользил по скалам, по их изгибам, выступам и впадинам, остановился на пещере, которая зияла из отпавшего куска горы.
Сигарета, мягкая и рыхлая, отдавала чем-то козлиным. Почему-то все, что исходило от красивого Нико, заставляло вспомнить о низших животных. Мы почти докурили, когда Саймон подошел к нам:
— Как насчет полдника?
Напряжение спало, мы болтали, как на обычном пикнике.
Усталость быстро растворяли отдых в приятной тени и великолепная пища: рогалики, большие куски барашка, сочные толстые ломти сыра, оливки, яйца вкрутую, пирог со свежими вишнями и виноград.
Саймон продолжал оглядываться. Стефанос рассказывал, как землетрясение в сорок шестом году разламывало скалы, а потом лед и снег доводили до конца начатое им дело. Тогда образовалось примерно пять очень похожих друг на друга расщелин, все полностью изменилось. Когда-то скала Кошачий зуб говорила и Стефаносу, и Михаэлю, что здесь есть пещера, где можно пересидеть тяжелые времена. На скалу и ориентировался Стефанос, когда в тот день нес Михаэлю еду.
Глаза Саймона опять вернулись к пещере, сощурились, как от яркого света, но лицо по-прежнему ничего не выражало.
— Эта пещера? Она, наверное, была глубокой, пока не обрушилась?
— Не знаю, эта или нет. Возможно. Горы, как муравейник, внутри Парнаса армия может спрятаться.
— Камилла, я хочу походить тут, посмотреть, заглянуть внутрь. Мне кажется, там есть узкий проход. Вы пойдете или будете отдыхать?
— Пойду.
— Нико?
Грациозный прыжок, и существо стряхивает пыль с брюк.
— Иду. У меня прекрасное зрение. Если есть, что видеть, я увижу, я в темноте — как кошка, и если там есть внутренняя пещера, я проведу вас, кирие Саймон.
— Мы будем следовать за твоими носками, — сказал сухо Саймон, а Нико улыбнулся. Носки пробежали, промелькнули и скрылись в тени пещеры. Стефанос медленно вставал. Саймон посмотрел на меня, подняв брови, и я решила остаться.
Мужчины ушли.
Я докурила и сидела в тишине, неподвижно, как ящерица на камне. Мне почудилось движение на вершине скалы, я повернула голову, но там никого не оказалось, только солнце молотило по белым камням. Тени шевелились сами по себе, плыли перед глазами красными и антрацитово-черными пятнами. Внизу что-то зеленело, я подумала, может, там есть вода… холодная вода, не из бутылки со звериным запахом. Я вскочила и пошла, пробираясь между валунами и обломками, острыми концами цепляющими за одежду, наклонила голову, чтобы пролезть под выступом, и увидела траву.
Цвет ее ошарашивал, невыносимо прекрасный, я на минуту застыла. Глубокая и живая лента зелени вилась между красными булыжниками. Но воды не было. Я села и опустила пальцы в мягкую живую зелень. В траве росли маленькие бледно-голубые и белые колокольчики, их сухие стебли опутывали все вокруг, но цвели они только здесь. Другие цветы на скалах высохли до проволочно-искусственного состояния. А вот еще один живой — на уровне глаз розовый цикламен, а ниже что-то сухое и непонятное в пыли, от этого живой цветок кажется очень сильным. Что-то зашевелилось в подсознании, я вспомнила, как датский художник ходил по горам с осликом, как его встречали в деревне… И почему-то я подумала — а интересно, что сейчас делает Нигель?
Обратно мы пошли коротким путем. В пещере не обнаружилось ничего интересного, к тому же Саймон явно не хотел задерживать Нико и Стефаноса длительными поисками. Мы вышли с западной стороны, спустились по крутому склону почти до сухой долины и вышли на почти незаметную издали старую дорогу. Ярдов через сто она раздваивалась — одна ветвь уходила вдаль, за горы, другая поворачивала вниз, в Дельфы. По ней мы и побрели.
Скоро Саймон остановился и сказал мне:
— Мы пошли так потому, что вы, наверное, устали. Крутая, но совершенно безопасная тропинка приведет мимо храма и стадиона в знакомые места. Я пойду с вами, если хотите, но потеряться здесь практически невозможно.
Я, похоже, выглядела слегка удивленной, и он добавил:
— Машина в Арахове, помните? Я пойду со Стефаносом и заберу ее, но нет никакой необходимости тащить вас в такую даль.
— Ой, Саймон, эта машина! Совсем забыла! Я, конечно, не понимаю, почему вы берете на свои плечи всю ответственность за мою глупость, но, каюсь, счастлива от этого! Не говорите Нико, но я и правда уже хочу отдохнуть.
— Вот и хорошо. Это недалеко и все время под гору. Но подождите, ерунда какая, я пойду с вами.
— Не разрешу ни за что. Тогда придется потом идти в Арахову. Честное слово, я не заблужусь и буду осторожна.
Я пожала руку Стефаносу и Нико и подумала: очень по-гречески — полностью игнорировать женщину, но потратить лишний час, чтобы показать короткую дорогу домой. Старик кивнул и отвернулся.
Нико нежно посмотрел красивыми глазами и сказал:
— Я увижу вас еще, мисс? Будете в Арахове?
— Надеюсь.
— Заходите посмотреть ковры в магазине моей сестры — очень хорошие, всех цветов, местные. Еще там есть броши и горшки в лучшем греческом стиле. Для вас они дешевле — я скажу сестре, что вы — мой друг, да?
Я засмеялась:
— Если соберусь покупать ковры и горшки, приду к твоей сестре, обещаю. До свидания и спасибо.
— До свидания, мисс. Спасибо, красивая мисс.
Светящиеся носки бросились по дороге за Стефаносом.
Саймон усмехнулся.
— Дедушка запер бы внучка, пойми он половину его слов. Если существует на свете невинная развращенность, то это про Нико. Легкое наложение Афин на Арахову, впечатляющая смесь, да?
— Когда она такая красивая, как Нико… Саймон, вы правда ничего не нашли в пещере? Совсем ничего?
— Ничего. Есть маленькая внутренняя пещерка, пустая, как мытый горшок… Потом расскажу. Я лучше пойду с ними. Приду в «Аполлон» пообедать, и встретимся. А потом переселим вас в студию. Вы пообедаете со мной, конечно?
— Почему, спасибо, я…
— Тогда вам пора. Встретимся за обедом.
Он помахал рукой и ушел за шокирующе розовыми носками.
Я смотрела вслед, но он не обернулся. С удивлением я поняла, что в это время вчера я его еще не знала. Повернулась и медленно пошла вниз в Дельфы.
Когда я вышла на скалу над храмом, солнце стояло прямо над головой. Далеко внизу монументы, портики и священный путь выглядели очень чистым аккуратным макетом из музея. Я немного отошла от обрыва и села на камень. Дорога к стадиону проходила мимо густого куста можжевельника, но силы мои закончились, а здесь прохладный ветерок с моря делал жизнь чуть легче. Я сидела тихо, подперев рукой подбородок, и смотрела вниз на сонный мрамор святых мест, серебряно-голубые глубины долины, огромную скалу, пылающее солнце… Нет, подумала я, не хочу уезжать из Дельф. даже если придется сидеть в студии рядом с невыносимой Даниэль, чтобы сэкономить и вернуть деньги за машину. Завтра, послезавтра, еще день… Сколько нужно времени, чтобы получить все, что можно от Дельф? Я должна остаться. И мое решение, сказала я себе быстро, не имеет никакого отношения к Саймону Лестеру и его делам. Никакого. Но ужасно интересно, что мы будем делать завтра…
— Что вы здесь делаете?
Вопрос раздался прямо за моей спиной. Я резко обернулась, из-за куста вышла Даниэль в алой юбке колоколом и бирюзовой блузке, открывающей шею. Очень открывающей. Неизбежная сигарета висела на нижней губе, бледно-розовые губы и ногти при смуглой коже выглядели странно.
— Здравствуйте, — сказала я очень вежливо.
Я собиралась вечером стать ее соседкой, нельзя было давать ей повода проявлять плохие манеры, и я вежливо поздоровалась. Но Даниэль явно не заботилась о манерах, они не вписывались в ее жизненную схему. Она просто существовала, а если всем другим это не нравилось, им следовало терпеть.
Она повторила резким голосом:
