Радий вернулся только на рассвете злой и навеселе.
— Что тебе? — буркнул он, когда я вошла к нему в комнату.
— Мне нужно знать правду. Признайся, ты все налгал вчера, чтобы очернить в моих глазах Дмитрия. Это тебе Арканов велел? Ты не постыдился даже оклеветать отца.
— Оклеветать? Ха-ха! Дура ты слепая. Разве ты ничего не видишь? Скажи, почему он ходит теперь как в воду опущенный? Почему пляшет перед Аркановым на задних лапках? То-то и оно! Так и быть, я тебе открою его секрет, только ты помалкивай. Когда отец купил машину, то залез в долги. Это ему было не по шерсти, и он, чтобы разделаться с ними, уговорил своего бухгалтера состряпать какой-то денежный документик, по которому они получили крупный куш. Однако кто-то что-то пронюхал и начал раскапывать это дело. Отец с бухгалтером чуть не забрякали под суд. Хорошо, что Арканов выручил — дал отцу денег внести в кассу. Но, видно, все-таки хвосты остались.
— А причем здесь Дмитрий?
— Как причем? Я же тебе говорил, что его подослали разнюхать про нас. Нашлись у папаши дружки, которые хотят спихнуть его, вот и раскапывают старые грешки. А для него сейчас разоблачение — смерть. Он спит и видит себя директором. А если вокруг него поднимут эту муть, то разговор пойдет не о директорском кресле, а о скамье подсудимых. Поняла? И как тебе не стыдно, любимой его дочке, добиваться для него такого конца?
— Ты с ума сошел, Радий! Чем же я этого добиваюсь?
— А тем, что шепчешься вместе с нянькой у нас за спиной с разными подосланными шпионами. Плетете им про нас неизвестно что. Не зря же ты нынче заявила отцу, что не хочешь, чтобы его повышали.
Слова Радия об отце так потрясли меня, что я была не в силах спорить. Невольно мне припомнилось, что действительно у отца была какая-то неприятность, связанная с покупкой машины, но в чем она заключалась, я не знала.
«Пойти прямо к отцу и спросить?» — думала я. Но из этого ничего хорошего не могло выйти. Страшно подумать, но за всю жизнь мне ни разу не удалось ни о чем поговорить с отцом серьезно. Сколько раз я заводила с ним разговор о Радии или о том, как отец относится к нам с няней, но всегда такие разговоры заканчивались с его стороны или милыми шуточками, или диким криком.
Недавно отец обмолвился за столом про кого-то из своих сослуживцев: «Еще смеет мне дерзить! Ох и запоет же он у меня, когда я стану директором».
Я тогда, не удержавшись, сказала ему:
— Хоть бы тебя не назначали директором.
Противно вспомнить, что тут поднялось. Я убежала, чтобы не слышать сыпавшихся на мою голову упреков и оскорблений. Теперь Радий припомнил мне эти слова. Он такой же, как отец. Вечно кричит, если ему противоречат.
Сегодня он тоже начал было кричать, возводя на меня всякие невероятные обвинения, и вдруг, обняв меня, заплакал и стал называть сквозь слезы, как когда-то в детстве, тем именем, которое он сам придумал:
— Гуленька, — шептал он, — пощади отца. Неужели этот шпион дороже тебе нас всех? Прости, что я часто тебя обижаю. Ведь я люблю тебя, как прежде. Если ты выполнишь мою просьбу и выгонишь от нас Дмитрия, то я стану совсем другим. У тебя не будет больше причин ругать меня. Мне самому страшно тяжело так жить.
Решимость моя пошатнулась. Эта ласка, которой я столько лет не видела от брата, заставила меня сдаться и согласиться поступить так, как он хочет. Это будет невероятно тяжело для меня. Я ведь ничего не знаю… А вдруг Радий мне все налгал про Дмитрия?
Глава девятая
И НЕУДАЧА, И ОБИДА
Девушка — секретарь полковника, которой я уже, наверное, надоел телефонными звонками, интересуясь, не приехал ли начальник, наконец ответила: «Только что явился и прежде всего спросил о вас». Пулей вылетев из телефонной будки, я чуть не бегом помчался в управление. Когда я вошел в приемную, раздался как раз звонок из кабинета — это полковник опять справлялся, не пришел ли я.
«Хоть бы оставил меня работать в Каменске», — подумал я, входя в кабинет и рапортуя о своем прибытии.
Полковник, невысокий, широкоплечий, с гладко выбритой блестящей головой, собрал гармошкой свой иссеченный вдоль и поперек морщинами лоб, вглядываясь в меня зоркими, острыми, как иглы, глазами, которые казались еще более острыми из-за того, что их маленький черный зрачок резко выделялся на светло-серой радужной оболочке.
— В нашем распоряжении ровно четверть часа, — сказал он, сдвинув край рукава с квадратных часов в стальном браслете, — но это немалое время, если умело им распорядиться. Прежде всего доложите обстоятельства дела, ради которого вы приехали, и какие меры вами приняты.
Я чувствовал, что сейчас придется держать нечто вроде экзамена, и приободрился. Стараясь не торопиться (есть у меня этот грех), я коротко, в сжатых фразах, обрисовал картину преступления, совершенного в магазине № 13, продемонстрировал фотоснимки, слепок одного из обнаруженных следов и развернул на столе газету, явившуюся для нас путеводной нитью. Затем я рассказал о ходе дальнейшего расследования, аресте Шандрикова и закончил кратким изложением его показаний, взятых мною из протокола допросов.
Времени мне хватило в обрез, и как только стрелка стенных часов проползла отведенные пятнадцать минутных делений, я окончил доклад.
Полковник, слушая меня, потушил окурок о пепельницу, плавным, размеренным движением придвинул полупустую коробку «Казбека», достал и закурил новую папиросу, а обгорелую спичку и окурок аккуратно упрятал в коробок. Во время этой процедуры его глаза то и дело останавливались на мне, внимательно и придирчиво изучая мое лицо, выправку, каждое движение. Под его оценивающим взглядом я невольно вытянулся еще прямей, расправил плечи и стал внимательно следить за каждым своим словом.
Полковник задал несколько вопросов и, как бы завершая эту часть нашего разговора, сказал:
— Это не случайное преступление, как можно предположить на первый взгляд. Здесь чувствуется рука крупного преступника. Конечно, Шандриков — не больше как пешка, и другие участники или участник тоже, может быть, пешки, но что ими руководил опытный стреляный волк, организовавший уже не одно такое преступление, это несомненно. В этом деле чувствуется определенный почерк и, мало того, знакомый почерк. Эта проделка с галошами нам уже попадалась, если не ошибаюсь, в Енаевске. Трое громил, чтобы скрыть свои следы, нарядились в новенькие галоши одного и того же большого размера. Но это им не помогло — все они сели за решетку. Вероятно, то же самое ждет Шандрикова с приятелями. Но дело не только в них. Нужно разыскать их вдохновителя, того самого, который подготовил преступление, разузнал, когда в магазин будет завезена партия дорогих товаров, направил их на машине в Борск, а сам в укромном местечке спокойно ожидал результатов. Явно, что тут кто-то ведет большую игру, оперируя несколькими преступными группами, которые он перебрасывает из города в город. Ведь и в Енаевске тогда орудовали не местные, а приезжие бандиты, да и не только в Енаевске…
У нас уже сложилась в отношении подобных дел кое-какая версия, и теперь для работы в этом направлении мы подбираем группу товарищей. Собственно, я и вызвал вас сюда для того, чтобы включить в эту группу. Как вы на это смотрите?
— Буду очень рад, — ответил я, чувствуя, что желание мое сбывается.
Между тем полковник продолжал:
— Я полагаю, что капитану Нефедову можно будет дать другого старшего уполномоченного. Вас он уже порядочно поднатаскал. Кстати, давайте, пользуясь случаем, потолкуем о некоторых ваших особенностях. Когда я был последний раз в Борске, некоторые районные работники жаловались, что вы кое-кому, как говорится, не взирая на лица, не даете покоя: будто бы в недопустимо резкой форме требуете, чтобы больше обращалось внимания на воспитание молодежи, на работу клубов, стадионов и катков. На мой взгляд, вы это правильно делаете. Если некоторые люди глухи, то волей-неволей приходится кричать, чтобы они услышали. Молодежи нужно дать возможность культурно и весело отдыхать и развлекаться. Хорошо и то, что вы наладили тесную связь с комсомолом. Однако это пока и все, за что вас можно похвалить, хотя Нефедов пишет, что очень доволен вами. Дело в том, что в своей работе вы слишком полагаетесь на интуицию и допускаете серьезные технические ошибки. Только по счастливой случайности они вам удачно сходили с рук.
— Разрешите узнать, в чем заключаются мои ошибки? — спросил я, задетый за живое.
— Могу сказать. Помните дело Гаркуши? Правда, вам удалось завершить его, однако в той части, которая была связана непосредственно с розыском, вы проявили недостаточно выдержки, пренебрегли детальным изучением места и обстоятельства преступления. Опытный преступник мог вас обвести вокруг пальца.
Я видел, что полковнику известны такие детали проведенных мною дел, на которые я в свое время не обратил внимания. Видимо, этот старый сыскной асс внимательно следил за тем, как работает каждый винтик сложной машины, которой он руководил. Невольно приходили на память другие мои промахи и ошибки. «Знает ли он о них?» — думал я. Оказалось, что о некоторых знал.
