И тут я заметила белую пыль на прозрачном столике и несколько желтых тонких палочек, напоминавших соломинки.
Кокаин.
Кокаин – вот в чем сейчас заключается моя надежда на спасение.
Прошло совсем немного времени с того момента, как эта дурманящая пыльца проникла через изящные ноздри Сони и ее любовника в их крепкие организмы. Они в отключке. Надо действовать.
На китайской ширме из пестрого, в райских птицах шелка висела большая белая сумка с золотыми пряжками.
Я, недолго думая, повесила ее себе на плечо. Сфотографировала сладко спящую парочку – как это сделала пятью минутами раньше, снимая труп, – сдула оставшийся белый порошок со столика в конверт и, собираясь уже на выход, заметила чуть съехавшую набок репродукцию Сезана на белой стене.
Я подошла, отодвинула ее и увидела прикрепленную к стене золотую пластину с черной кнопкой посередине. Одно движение – и у меня под ногами что-то слабо зажужжало. Затем стихло. Снова зажужжало, и тут же выдвинулась часть стены размером метр на метр. За тонким, обклеенным обоями пластиковым листом находился дивный стальной сейф – вершина дизайнерского творчества, блестящий, строго квадратный, с тремя черными отверстиями для ключей; ни тебе шифров, ни прочих прибамбасов. Это облегчало мою задачу. Благо, ключи от сейфа нашлись в сумке, в связке с прочими ключами – достаточно тяжелыми для хрупкой женской руки.
В сейфе был полный порядок. Кроме трех запакованных в прозрачный целлофан стопок каких-то рукописей, там ничего не было.
«Разберемся», – подумала я и сунула их в Сонину сумку. В которой, кстати, было много интересных и важных вещей. Кроме того, мне было приятно увидеть там пачки денег, тех самых, что я выиграла в казино, но не имела еще возможности насладиться их видом и количеством. Теперь-то у меня все это было впереди.
Но в голове моментально пронеслось: «…Эта папка должна быть у меня, понятно? И эта и другие». Я словно услышала Сонин голос, настолько явственно вспомнила тон, которым это было произнесено. Другие. Значит, существовали и другие папки. Задачки, кроссворды, головоломки, ребусы – всем этим моя бешеная жизнь была нафарширована до отказа, как еврейская щука собственным фаршем.
Но сколько их – этих папок?
Обо всем этом я собиралась подумать у себя дома, на диване, подложив под голову мягкую подушку и поставив рядом чашку с дымящимся кофе.
Стоп. А почему бы мне сейчас, в такой вот сюрреалистической обстановке не погадать на кофейной гуще?
Соня дышала ровно, ее роскошное белое тело вздымалось на шелковых подушках, словно она плыла на надувном розовом матраце по волнам теплого Красного моря. Почему Красного? Да просто так. Потому что там хорошо, там можно, вынув и положив в сумочку собственные мозги, отдохнуть, понежиться на солнышке, позагорать и предаться самым изысканным, в смысле физического, почти животного наслаждения, удовольствиям… Но я, кажется, отвлеклась.
Я без труда выбралась из страшной квартиры и понеслась, даже не пытаясь вызвать в такой поздний час лифт, по лестницам вниз.
Прочь от этой странной – уже только на две трети живой – троицы. Чувство неописуемого восторга при мысли о том, какую картину увидят Соня и Вадим, когда очнутся от кокаиновой дури, не покидало меня до тех пор, пока я не добралась до дверей собственной квартиры.
Можно было, конечно, угнать «Мерседес», припаркованный рядом с ее домом и принадлежавший Сониной банде. Но мне было бы противно даже садиться в него.
Я выбрала белую «Волгу». Ничего – машина как машина, до дома добраться можно. Ну, я и добралась. Теперь главное, чтобы Саша Берестов был на месте. Ведь его же выпотрошат, заставят съесть собственную печенку вместе с сердцем, если найдут здесь. Надо было бежать из города, и как можно скорее.
Я поднялась к себе на этаж. В подъезде, как всегда, было темно, кто-то промышлял вывернутыми лампочками и, очевидно, уже сделал себе на этом состояние. Я прислушалась. Мне показалось, что совсем рядом кто-то дышит, где-то в районе мусоропровода.
На сегодняшний день за мной могли охотиться только двое – Соня и Вадим. Значит, это или собака, или человек, не входящий пока в число моих недругов.
Я достала ручку и направила ее на лестницу, затем сделала несколько шагов и увидела сидящую на небольшом ящике женщину. В чем-то светлом. И волосы ее были светлыми. Она, кажется, спала.
Я осторожно тронула ее за плечо. Она мгновенно проснулась и вскочила со своего ящика. Вскрикнула, но я зажала ей рот рукой.
– Кто вы и что здесь делаете? Вам что, больше спать негде, только возле мусоропровода? Или вы токсикоманка?
Женщина приблизила ко мне лицо, затем крепко схватила меня за руку.
– Отдайте мне мои деньги, мне от вас больше ничего не нужно. Я боюсь. Мне надо срочно уехать домой. Я жду вас уже не знаю сколько.
– Может, мне подарить вам свою шубу или записать на ваше имя квартиру, дачу и машину?
Я изо всех сил делала вид, что не узнаю ее. Конечно, еще вчера утром на ней было зеленое платье, да и голос было не узнать. Вместо приятного контральто какое-то испуганное хрипение и свист.
– Ну что же, заходите, оформим сделку у нотариуса, – произнесла я серьезно и, взяв ее за плечи, повела к своей двери.
– Какой еще нотариус? – Она вырвалась из моих объятий и попятилась снова к лифту. – Что такое вы говорите?
– Не орите, я пошутила. Все нотариусы спят как сурки, вместе со своими сурихами. – Последнее слово прозвучало довольно нелепо. Это почувствовала и я, и моя ночная гостья.
Я вспомнила, что перед тем как приехать в «Плазу», я заскочила на минутку на телестудию, где работал мой знакомый режиссер, и справилась о пробах русско-французского проекта – фильма «Вумэн энд рэйн», что на русском означает «Женщина и дождь».
Я спросила его о женщине, блондинке в зеленом платье, и он мне ответил, что она действительно была, что это достаточно известная в городе актриса – правда, он сказал «бывшая актриса», – Маргарита Калинина.
– Я едва узнал ее. Так классно гримировать умеет только Герман.
Но это я знала уже и без него. Значит, она почти не наврала своему сентиментальному любовнику-гримеру насчет кинопроб.
И еще я подумала, что, приди на пробы настоящая Анна Шубина, возможно, и ей бы позволили участвовать в них.
– Мы бы взяли ее на главную роль, по-моему, она – то, что надо. Но вы, бабы, такой взбалмошный народ. Настолько несерьезный. Противный…
Я сказала ему, чтобы он был осторожнее на поворотах.
– Так что же, она снялась в нескольких сценах и ушла?
– Представь себе. А получилось очень даже недурственно. Хочешь взглянуть?
Я зашла в монтажную и просмотрела пленку. На экране липовая Анна Шубина целовалась с каким-то бледным черноволосым мужчиной. Это выглядело довольно натурально.
Пока я в оцепенении смотрела на экран, мой знакомый вдруг сказал мне:
– Ее тут еще одна женщина искала. Все расспрашивала, когда Марго придет за результатами. Эту я тоже бы заснял, но только на совсем другую роль. Знаешь, такая роковая фемина. Что-то в ней было такое… какая-то порочность в глазах…
– Знаю, – резко оборвала я его и встала.
– Что ты знаешь? И ее тоже?
– Знаю, что вам мужикам, – парировала я его фразу о том, что «вы, бабы, такой взбалмошный народ», – подавай все порочное, ядовитое и побольше.
И вот теперь Маргарита Калинина, собственной персоной, стояла передо мной. За деньгами пришла. Ничего себе. Меня чуть не придушили. Могли и пытать, и резать, и жечь, и вообще связать меня в морской или речной узел, а ей, видите ли, деньги назад подавай.
Я достала ключи, чуть не запутавшись в сумках – черной и белой, – которые болтались на моих плечах, и открыла дверь.
В квартире было темно и тихо.
– Я войду? – тихо спросила Маргарита. Я цыкнула на нее и замотала головой.
– Здесь оставаться нельзя. Все очень плохо. Вас могут убить в любую минуту. Сейчас я разбужу одного человека, и мы поедем.
В коридоре появилась чья-то тень.
– Я не сплю, – услышала я голос Саши Берестова. – Включить свет?
– Нет. Ты одет?
– Одет.
– Тогда все потихоньку выходим. Подождите меня на лестнице.
Саша с Маргаритой вышли, а я, оставшись одна в квартире, быстро собрала большую сумку, положив туда необходимые в дороге вещи, продукты и документы, сунула туда же белую сумку с золотыми пряжками и, заперев квартиру, вызвала лифт. Втроем мы спустились вниз, вышли на улицу. Начинало светать. Времени было в обрез. Соня с Вадимом могли приехать в любую минуту. А нам надо было еще бежать на стоянку за машиной.
Маргарита с любопытством рассматривала заспанного, но очень красивого Сашу, который с обреченным видом стоял, запахнув на себе длинный черный бархатный пиджак, и смотрел, как я пытаюсь отряхнуть рукав своей куртки (накинутой наспех поверх вечернего платья в блестках, в нем я была еще в казино – Боже! Как давно это было!) от мела, которым выпачкалась в грязном вонючем лифте.
