Черноволосый мужик, который представился Володей, криво ухмыльнулся и закурил очередную сигарету.
- Ты, я вижу, парень крепкий, - сказал он Юрию, - и морда у тебя, извини, как у бронетранспортера. По глазам видно, что ни хрена ты не боишься. Но скажи честно: ты с чеченцами хоть раз дело имел?
- Имел, - сказал Юрий, - В Грозном.
- Угу, - ничуть не смутившись, кивнул чернявый Володя. - В Грозном, значит. Ну и где ты теперь? Скажи спасибо, что живой остался. Так там вокруг тебя свои были, и все с оружием. А тут ты один как перст, и всем на тебя начхать. Раздавят как букашку, и мокрого места не останется. Сначала работать не дадут, кислород перекроют, а потом, если не перестанешь рыпаться...
Он замолчал и сделал недвусмысленный жест, резко чиркнув ребром ладони по горлу.
- Да, - поддержал его до сих пор не проронивший ни слова мужчина с внешностью медленно спивающегося интеллигента. Юрий припомнил, что его зовут Андреем Григорьевичем. - Это за ними не задержится. Нож под ребро или пуля в голову, и концы в воду.
- М-да, - сказал Юрий. - Запугали вы меня, мужики, просто до дрожи в коленях... А в милицию обращаться не пробовали?
- Их даже ОБОП не трогает, - ответил ему Валиев. - Не справляются. Их хватает только на то, чтобы контролировать торговлю оружием и наркотой, да и то... А для настоящей боевой операции у них кишка тонка. Я сам видел: у них есть специальный журнал, в котором данные на всех крупных урок в городе. Сидит долдон в погонах и прямо при мне напротив чьей-то фамилии жирно так выводит: "Убит".
Юрий рассеянно принял из чьей-то руки открытую бутылку пива и с удовольствием сделал несколько крупных глотков.
- Не знаю, мужики, - сказал он. - Я вам не указ и лезть в ваши дела не собираюсь. Лично я уверен, что могу за себя постоять, и никому ничего отстегивать не буду. А вы, если не можете драться в одиночку, конечно, организовывайте свой профсоюз или как он там у вас будет называться... Нужен буду - зовите. Я-то, в отличие от вас, действительно один как перст. Мне рисковать некем, кроме себя самого." Кстати, Серега, а где твои?
- Где ж им быть, - ответил Валиев. - Жена на работе, дочка в детском саду.
- Привет им, - вставая, сказал Юрий. Он поставил на стол недопитую бутылку пива и положил рядом с ней принесенную для дочери Валиева шоколадку.
Валиев проводил его до дверей.
- Ты извини, - сказал ему Юрий. - Я, наверное, немного нахамил. Просто не хотелось на публике входить в детали. Секрет, известный хотя бы троим, - это уже не секрет. Ты затеваешь опасное дело, Серега. Если вы действительно хотите схлестнуться с чеченцами, то это смертельно опасно. Будь осторожен и, если что, зови меня на подмогу. Сразу же, понял? Обещаешь?
Валиев серьезно кивнул. Они пожали друг другу руки и расстались.
Глава 7
У нее были роскошные темные волосы и огромные карие глаза, в которых светился пытливый ум. Улыбка у нее была ослепительная и полная мягкого очарования, которую невозможно подделать, но наедине с собой Таня улыбалась очень редко, а когда это все-таки происходило, ни шарма, ни очарования в ее улыбке не оставалось: это была улыбка холодного торжества. Такой улыбкой могла улыбаться кобра, только что убившая огромного льва одним-единственным укусом. Таня была опаснее любой кобры, но укусы ее, в отличие от змеиных, были сладкими и убивали не сразу, а постепенно.
Она отошла от зеркала и взяла из стоявшей на вычурном, под старину, комоде серебряной шкатулки длинную сигарету. Прикурив от изящной золотой зажигалки, она опустилась в глубокое кожаное кресло. Никотин плохо влиял на цвет зубов и лица, но отлично успокаивал нервы. О вреде, который курение наносило здоровью, в Танином случае говорить было бы смешно.
Она сидела в кресле и рассеянно разглядывала знакомую до мелочей роскошную и претенциозную обстановку гостиной. Рядом с сигаретницей на комоде стояла фотография в безвкусной бронзовой рамке. На фотографии был изображен полноватый мужчина с холеным жирным лицом и обширной лысиной, сидевший за заваленным бумагами письменным столом на фоне книжных полок. Фотография была удачной - человек, который делал снимок, был настоящим художником и вытянул из натуры все, что можно, - но его замысел провалился: изображенный на фотографии субъект все равно выглядел самодовольным идиотом, кривляющимся на потеху публике. Не спасало ни значительное выражение лица, ни золоченые корешки солидных томов на заднем плане:
Гегель, Кант, Спиноза, Достоевский... В уголке фотографии красовалась сделанная золотым "паркером" дарственная надпись, на таком расстоянии казавшаяся просто комбинацией бессмысленных черных закорючек, как будто на поверхности фотографии завелись черви.
Сравнение показалось Тане удачным. Вот именно - черви! Они уже давно поджидали ее благодетеля, облизываясь и предвкушая славную пирушку. От этой мысли становилось немного легче, хотя в последнее время у Тани часто возникало острое желание ускорить процесс с помощью какого-нибудь простенького приспособления наподобие кухонного ножа или обыкновенного молотка.
Она смяла сигарету в хрустальной пепельнице. День только начинался, а ей уже смертельно хотелось выпить. И не просто выпить, а напиться, чтобы, явившись сюда, благодетель застал не изысканную содержанку, готовую по первому слову раздвинуть ножки, а заблеванное, пьяное до бесчувствия тело, которому будет все равно, что с ним делают. Таня поморщилась. Она понимала, что "благодетеля" это не остановит. Ну и пусть. Только сначала нужно принять свою таблетку, чтобы не случилось чего-нибудь неожиданного. На Таниной совести и так было слишком много смертей. Зачем же убивать того, кто еще не родился?
Противозачаточные таблетки лежали в другой шкатулке, тоже серебряной, хранившейся в верхнем ящике комода. Здесь же лежала упаковка виагры. Отодвигая ее в сторону, Таня снова гадливо поморщилась: с виагрой или без, ее "спонсор" был жирным похотливым боровом и самовлюбленным ничтожеством. Никакие препараты не могли изменить этого обстоятельства, и никакие препараты не могли спасти Таниному спонсору жизнь, потому что он был болен СПИДом.
Она запила таблетку глотком бренди и, держа высокий стакан в одной руке, а пузатую бутылку в другой, вернулась в кресло. Здесь она свернулась калачиком и начала неторопливо, очень методично и целенаправленно напиваться. Ее блуждающий взгляд то и дело натыкался на фотографию в бронзовой рамке. Разумеется, идея поместить здесь это фото принадлежала не Тане. Спонсор сам приволок сюда это сомнительное украшение и полдня слонялся по квартире, выбирая место, достойное того, чтобы на нем красовался его портрет. Разумеется, Таня принимала в процессе выбора места для фотографии живейшее участие. Ей было не привыкать притворяться и изображать бурный восторг, переходящий в продолжительный и не менее бурный оргазм, в то время как на самом деле ей хотелось выть от тоски. Правда, имитировать оргазм было проще, чем улыбаться и мило щебетать в ответ на извергаемый спонсором поток глупостей и отборной пошлятины. В постели можно было стонать и даже кричать от отвращения и злости - это сходило за проявление страсти. Иногда она не отказывала себе в удовольствии как следует исполосовать жирную спину этого кривоногого ублюдка ногтями. Правда, подобные выходки спонсор не приветствовал, поскольку всякий раз после этого ему приходилось подолгу объясняться с женой. Но Тане он прощал все.
"До поры, до времени", - напомнила она себе, в третий раз доверху наполняя стакан. Пока что он не знает, чем его наградила красивая содержанка. У него бычье здоровье, и, кроме того, он работает дома за письменным столом, так что в поликлинике бывает редко. Но когда-нибудь болезнь, которая исподволь разрушает его организм, станет заметной. Он побежит к врачу со своими недоумениями, и вот тут-то все и откроется. А может быть, все выйдет по-другому. Достаточно просто сдать кровь на анализ - например, во время водительской медкомиссии. Он ведь водитель, вернее, мнит себя таковым. Машина у него роскошная, но водит он из рук вон плохо, да вдобавок пьет за рулем и балуется травкой. Таня подумала, какая это будет злая ирония судьбы, если ее спонсор расшибется в лепешку, сидя за рулем своего лимузина, так и не узнав, что болен самой страшной болезнью века.
Она снова обвела взглядом обстановку, от которой ее уже тошнило. Нынешний ее спонсор был щедр. И квартира, и обстановка принадлежали ей, но она была готова в любой момент сняться с места и исчезнуть, прихватив с собой только наличные и драгоценности. Сменить паспорт, перекрасить волосы, уехать в другой город до тех пор, пока болезнь не доконает ее клиента. Без денег она не останется. Но она опасалась, что когда-нибудь просто не успеет вовремя унести ноги, и очередная ее жертва просто вышибет ей мозги. Но это сейчас ее не волновало. Она давно считала себя живым трупом. Смерть расходилась от нее широкими кругами, как от брошенного в озеро камня. Иногда Тане начинало казаться, что она безумна - ее месть была слишком жестокой и наверняка погубила множество ни в чем не повинных людей. Она была красива, и мужчины липли к ней как мухи. Ни один из тех, кто пытался за ней ухаживать, не получил отказа, и ни с одним из них Таня не спала больше одного раза. Одного раза было вполне достаточно. Потом она исчезала. У нее была превосходная память на лица, и до сих пор ей удавалось избегать встреч со своими многочисленными жертвами. Она жалела только об одном: больной СПИДом ублюдок, который изнасиловал ее в семнадцать лет и сделал носительницей вируса, наверняка уже умер и находился теперь вне пределов досягаемости. Она не могла даже отыскать его могилу, чтобы плюнуть на нее.
