Проснулась я от восхитительного аромата свежесваренного кофе. Открыла глаза: рядом со мной, прямо в палатке, стояла эмалированная кружка с выщербленным краем. Я взяла ее в руки и вылезла из палатки. Еще окончательно не рассвело, на траве лежала роса, было прохладно, но непрезентабельная кружка с кофе грела руки, отчего мир казался гораздо лучше, чем он есть на самом деле. Кто-то развел костер, и вода в котелке уже начинала подергиваться дымкой пара. Интересно, как этот кто-то ухитрился сварить кофе на костре?
– Ой, мамочки, – услышала я за спиной голосок Алины, – красота-то какая!
Я обернулась. Алинка, несколько помятая и сонная, уже выбралась из палатки, но внимание мое привлекла не она. Липа, росшая рядом с нашей палаткой, за ночь преобразилась до неузнаваемости. Среди ее листьев дивным образом распустились анютины глазки, ветки спускались под тяжестью красных неместного вида яблок, одна ветка поднатужилась и родила некрупный ананас. Я рассмеялась.
– Тихо ты, – шикнула на меня Алина, – весь романтический настрой своим ржанием спугнешь. Может, он мне сейчас предложение делать будет. Это у тебя кофе? Дай сюда, мне срочно проснуться надо.
Я с сожалением выпустила из рук кружку. Не драться же с лучшей подругой из-за глотка коричневой бурды!
– И вообще, уйди в палатку. А то он сидит в кустах в веночке, как дурак, и выйти стесняется.
Я не стала с ней спорить, но в палатку не пошла, а взяла полотенце и отправилась к заводи купаться. Вода, по сравнению с воздухом, была удивительно теплой, купальника у меня с собой не было, поэтому удовольствие от утреннего купания я получила полное. Стыдливость мою смутить ничто не могло: ребята еще спали, бедный Владимир скорее всего действительно сидел в кустах и не мог пройти мимо бдительной Алины. Когда я вернулась, картинка лагеря несколько изменилась: возле липы прохаживались озабоченные скалолазы, надутая Алина куксилась возле костра, Владимир засыпал гречку в булькающий котел. Я не стала дожидаться развязки истории, поблагодарила лесных жителей, чмокнула Алину.
– Вот ты вылезла, он застеснялся, а потом не успел – все проснулись, – с укором бросила она мне.
– Ты не права, Алиночка, Владимир – романтик до мозга костей, он не будет идти напролом. К тому же в один день выдавать все сюрпризы слишком расточительно. Сегодня – подвиг юного мичуринца, завтра – песня Леля, послезавтра – венчание пред ликом Ярила.
– Да? Тогда ладно. Приезжай почаще, ты на него хорошо влияешь. Наверное, он нас сравнивает и видит, какая я на самом деле прекрасная и соблазнительная!
Алина никогда не относилась ко мне как к возможной сопернице. Внешность у меня неброская, я из тех, с которыми прическа, макияж и одежда творят чудеса. При желании могу превратиться в замухрышку или стать знойной красоткой. Это очень удобно в моей работе и выручало уже не раз, в моем арсенале имеется с полдюжины париков, набор профессиональной косметики, несколько пар цветных линз. В прошлый раз для встречи с Андреем я использовала кричащие бирюзовые линзы и платиновый парик, сегодня добавим бьющей через край сексапильности, и парень у нас в кармане. Утро только начиналось, звукооператор наверняка вел полубогемный образ жизни и досматривал последний сон, поэтому у меня было немного свободного времени. Я поднялась к себе и раскрыла дневник. Я искала глазами имя Олега, а наткнулась опять на Лику:
Из дневника Ольги Камышиной:
«Зачем только я ей все рассказала? Теперь мне хочется, чтобы о моем позоре никогда никто не узнал, но приходит лучшая подруга и сочувствует твоему падению, словно о нем написали все утренние газеты. „Не переживай, никто не поверит, что ты смогла украсть эти деньги!“ – заявила она с порога. Пришлось утащить ее в свою комнату, чтобы мама не услышала. Мне не хотелось вообще говорить на эту тему, но Лику было не остановить. Еще бы! Это же так интересно! У тебя под боком всю жизнь спокойно себе жила воровка! Лика одну за другой выдвигала версии, я плохо ее слушала, мне было неинтересно. Что бы ни случилось, правоту свою доказать я не могу и не хочу, а попусту болтать на эту тему... Услышала я ее болтовню лишь тогда, когда прозвучало имя Олега: „Я считаю, ты не должна сердиться на него. На что ни пойдет мужчина для достижения своей цели! Ты отказалась от его помощи и смогла заработать деньги сама? Он сделал так, чтобы ты стала нуждаться в нем. Знаешь, это даже как-то по-мужски. Он поступает с тобой как умный господин с зарвавшейся рабыней, это так возбуждает! Я тебе завидую!“
Я сначала не поняла, о чем она, а когда до меня дошло... Наверное, на лице у меня было написано все, что я думаю, по крайней мере, Лика испугалась. Я потребовала, чтобы она рассказала обо всем, что знает, она стала отнекиваться, говорить, что это только слухи, предположения, что точно она сказать мне ничего не может. Господи, какая глупость! Олег не мог так поступить, он не такой, он уважает меня. Надо обязательно поговорить с ним. Легко сказать! Интересно, как он на меня посмотрит, когда я начну нести эту чушь? Нет, ничего говорить ему не буду. Глупости все это. У Лики богатая и немного испорченная фантазия, а я смотрю на вещи реально».
* * *
Если бы эта запись попалась мне на глаза раньше, я непременно вцепилась бы в версию, что именно Олег подстроил подставу с деньгами. Но в данный момент я владела информацией о причастности к этому Анжеликиного папаши. Отец мог действовать у дочери за спиной? Не факт. Судя по тому, как настойчиво пыталась та убедить подругу в виновности Олега, она прекрасно знала, где собака зарыта. Попались, голубчики! Теперь мне почти ясно, что в половине бед, случившихся с Ольгой, виновата ее лучшая подруга. Правда, они могли действовать с Олегом сообща. Спелись за спиной у Ольги и творили пакости. Этакая сладкая парочка: колбасная принцесса и начинающий бизнесмен. Осталось тряхнуть Андрюсика, и все виновные в этой трагедии будут определены. А уж тогда и начнется настоящая работа.
Собственно говоря, можно было бы уже сейчас заняться Ликой и ее отцом, но мне хотелось, чтобы все винтики, задействованные в этом грязном деле, не смогли уйти от возмездия, чтобы каждый, совершивший маленькую или большую пакость, на своей шкуре испытал, как больно и неприятно, когда тебя загоняют в западню. К тому же я считала, что если хотя бы один кусочек в этой мозаике не находит своего места, то у виновного может быть шанс на оправдание. Я никак не хотела превращать свое расследование в формальность – я не простила бы себе, если бы из-за моей небрежности пострадали невиновные. Поэтому часто период подготовки длился дольше, чем реализация задуманного.
Не откладывая дела в долгий ящик, я набрала номер Андрея:
– Это Даша, мы договаривались о записи, – манерным голосом проворковала я. – Ты говорил, что студия у тебя дома? Когда я могу подъехать?
– Помню, – оживился он. – Вообще-то у меня запись на месяц вперед, а ты так и не сказала, согласна ли на мои условия. Поэтому давай запишем тебя на начало следующего месяца.
Набивает себе цену, засранец. Нет у него никакой студии.
– Ну, Андрю-ю-юшечка, ну ми-и-иленький, – просюсюкала я, – я не могу ждать месяц, мне надо срочно-срочно, я отблагодарю!
– Отблагодаришь? – хмыкнул он. – Ладно, давай прямо сейчас, посмотрим, что там у тебя за данные, тогда и определимся со временем конкретно. Я как раз сегодня свободен, и же... и дома никого нет, все на даче.
Я почти искренне взвизгнула, чмокнула трубку и узнала адрес. Экипировка была готова, полчаса ушло на сборы, и уже скоро я гнала по улицам города. Так называемая студия Андрея располагалась в старой хрущевке на первом этаже. Как я и предполагала, это оказалась обычная квартира, самая маленькая комнатка которой была заставлена громоздкой и не вполне современной аппаратурой. Да, высококачественные записи здесь делаются вряд ли, но мне это не важно, главное, в этом хламе вполне можно пристроить камеру. Я пожаловалась на сухость в горле и попросила глоток чая. Пока Андрей возился на кухне, я установила на одной из колонок видеокамеру, накрыла ее грязной майкой, валявшейся там же, и включила запись.
– У тебя авторская песня, или что-то из готового петь будешь? – вернувшись с сомнительного вида чашкой, спросил он.
– Как это? – захлопала ресницами я.
– Господи, какой народ бестолковый пошел! – картинно вздохнул он. – Ты записываешь уже известную всем песню из репертуара Зыкиной, например, или сама сочинила?
– Нет, – желая показать себя еще более тупой, ответила я.
– Чего «нет»? – начал злиться Андрюсик.
– Мне Зыкина не нравится, а песни писать я не пробовала. А что, можно?
– Нельзя! Тебе – нельзя! Что петь будешь?
– А у тебя караоке есть? Я много чего могу!
Я предполагала, как может озвереть профессиональный звукооператор от волшебного слова «караоке», но не думала, что это будет выглядеть столь забавно. Андрей довольно чувствительно стукнулся головой о стенку и прошипел:
