– А три тысячи песет?…
– Деньги не могут все заменить, дон Фелипе.
– Конечно, я понимаю. Для меня же эти три тысячи песет становятся непростой проблемой.
– Но почему?
– Боже мой, дон Эстебан, вы должны понять, что моя компания не очень-то обрадуется выплате такой суммы после единственного первого взноса.
– Отвечу вам словами Алохьи: такова ваша работа.
– Естественно, страховка была бы немедленно выплачена, если бы только смерть клиента не наступила при обстоятельствах, которые меня заинтриговали.
– Но ведь не в первый же раз тореро попадают на рога?
– Конечно, но я уверен, что это первый случай, когда тореро от них не уклоняется, как Гарсиа… Мы не платим за самоубийство, дон Эстебан. Это записано в страховом полисе.
Мною начала овладевать ярость. Я подошел к нему и сказал, глядя прямо в глаза:
– Сеньор Марвин, я всегда считал вас порядочным человеком. Так вот, я даю вам честное слово, что Хорхе не был самоубийцей! Если вы ищете предлог, чтобы не…
Он поднял руку, чтобы я помолчал.
– Осторожно, сеньор! Вы можете сгоряча произнести слова, которые я не смогу ни забыть, ни простить!
– Извините…
– Дон Эстебан, вы ведь не могли не заметить, как, впрочем, и все остальные, непонятное поведение Гарсиа.
– Действительно.
– Рад, что вы согласны с этим. В таком случае, вы понимаете, что я не могу позволить своей компании выплатить три тысячи песет, не разобравшись прежде в этой истории?
– Чем я могу вам помочь?
– Скажите: на что была похожа походка Гарсиа на арене?
– Не знаю… Наверное, на походку человека, который отключился… как…
– Как?
– … Как лунатик, что ли?
– Я ждал этого слова! Лунатик! Почему же Гарсиа был похож на лунатика, дон Эстебан?
– Честно говоря, не знаю. Быть может, ему хотелось спать? Но это совершенно невозможно! Профессиональный тореро не засыпает перед быком!
– Вы не совсем правы.
– В некоторых случаях это возможно.
– Ради Бога, не мучайте меня, что это за случаи?
– Такое могло случиться, если бы он принял наркотик, дон Эстебан.
– Что такое вы говорите, дон Фелипе?
– На этот счет у меня достаточно опыта… До страховой компании я работал в уголовной полиции… и по опыту работы там могу вас заверить, что Гарсиа перед смертью принял наркотик.
– Вы хотите сказать, что он кололся?
– Нет, он выпил транквилизатор.
– Нет, это, наконец, смешно! Зачем, черт возьми, Хорхе понадобилось принимать транквилизатор перед выходом на арену? Что, он вдруг сошел с ума?
– Просто он принимал его не сам, дон Эстебан, точней - он не знал, что принял.
Я посмотрел на своего собеседника и неожиданно для себя понял, что сам с момента смерти Гарсиа тоже догадывался, что за кулисами событий что-то происходит. Я с трудом выдавил:
– Но тогда речь идет об…
– Об убийстве, дон Эстебан. Кстати, куда девался термос, из которого вы налили кофе Гарсиа?
– Я, кажется, оставил его там же.
– Да ну! Как раз нет, амиго… Как только я понял, что произошло, сразу же поспешил туда, чтобы взять его… Гарсиа еще только уносили с арены, а термос уже исчез.
– Наверное, его кто-то просто подобрал!
– Это решение самое простое, дон Эстебан, но оно неверно.
Я не мог понять, что он хочет этим сказать.
– Почему вы не хотите допустить, что его кто-то подобрал?
– Нет. Я уверен, что кто-то поспешил от него избавиться. Чувствуете нюанс?
Конечно, я чувствовал, а Марвин своими блужданиями вокруг да около сути дела начинал меня раздражать.
– Но кто мог попытаться избавиться от этого термоса?
– Тот, кто положил в него наркотик и не захотел, чтобы об этом узнали.
– Пор Диос![64] Ведь бедный Гарсиа не был такой величиной, чтобы стоять у кого-то на пути!
Марвин сел на мою кровать и закурил сигарету. Он сделал глубокую затяжку, прежде чем начал излагать свою точку зрения.
– Для меня, дон Эстебан, существуют только два объяснения. Если кто-то, как вы изначально предполагали, хочет разорить Рибальту, то поняв, что кампания в прессе не удалась из-за полного успеха дона Луиса, этот кто-то мог решить попытаться деморализовать всю квадрилью. На Вальдереса не покушаются потому, что хотят, скорей всего, его провала, а не гибели. Возможно, это неплохой расчет. Кто знает, как ваш матадор перенесет этот удар? Это может поколебать его уверенность. Посмотрим, что будет в Валенсии.
– Меня бы это удивило, дон Фелипе. Луис достаточно эгоистичен, и его карьера для него - прежде всего!
Он внимательно посмотрел на меня.
– Мне казалось, что он ваш друг.
– Именно потому, что он мой друг, я хорошо знаю все его достоинства и недостатки. Ну, а второе объяснение?
– Оно касается вещей более деликатных. Три тысячи песет составляют неплохую сумму. Есть немало людей, готовых и не на такое даже ради гораздо меньшего.
Я взорвался:
– Это уже слишком! Наследниками Хорхе становятся его жена и дети. Вы что думаете, что сеньора Гарсиа, смешавшись с толпой убила или убедила кого-то убить ее мужа, чтобы получить страховку?
– Нет, конечно… Мне ужасно неловко, дон Эстебан, но я должен считаться со всеми версиями. Этого требует прогрессия и доверие ко мне моего руководства. Поэтому еще один вопрос: нет ли у вас, случайно, подписанных договоров со всеми наследниками лиц, застрахованных на большие суммы?
Я не сразу понял, что он хотел этим сказать, но постепенно мне стал открываться смысл его вопроса, и я почувствовал, что бледнею. Мой гость тоже заметил происходившую со мной перемену. Он встал:
– Поймите меня, дон Эстебан…
– Уходите, пока я вас не вышвырнул отсюда!
– Но…
– Уходите!
Подойдя к двери, он бросил:
– Кроме всего прочего, но ведь именно вы налили кофе Гарсиа, не так ли?
Я бросился на него прежде, чем он успел переступить порог. Марвин упал на спину, и я уже было поднял кулак, чтобы его ударить, как вдруг он спокойно заметил:
– Если бы вы были виновны, вы бы так не поступили.
Я отпустил его и позволил подняться. Отряхиваясь, Марвин сказал:
– Примите мои извинения и благодарность за то, что сдержали ваш воинственный порыв, если, конечно, вы невиновны.
– Послушайте: я требую вскрытия Гарсиа.
– Это невозможно. У меня нет достаточных доказательств, чтобы говорить об убийстве. Без этого получить разрешение на официальное вскрытие нельзя. Кроме того, обязательно должно быть согласие вдовы. И, наконец, остается еще одно: если мне даже удастся обнаружить наркотик, как доказать, что ваш тореро принял его не по собственной воле?
– Но зачем это ему могло понадобиться?
– Все знали, что Гарсиа жаловался на боли в желудке. Барбитураты же можно использовать и как обезболивающее средство. Вот так! Убийца все предвидел. Это - настоящий ас. Я должен с ним посчитаться - и либо он меня победит, либо я заставлю его предстать перед судом. Аста ла виста[65], дон Эстебан. Увидимся в Валенсии.
– Нет.
– Нет?
– Я предпочел бы больше не встречаться с вами, дон Фелипе. Мне будет очень трудно переносить присутствие человека, считающего меня убийцей!
– И все же, дон Эстебан, вам придется смириться с моим присутствием, поскольку, если не вы убили, то, значит убийца находится где-то рядом с вами, что, правда, вовсе не значит, что вы его знаете. Один совет: опасайтесь незнакомых людей, которые вертятся вокруг квадрильи. Надеюсь.что у вас хватит терпения переносить меня, пока дело не прояснится. До встречи, амиго.
Амиго… Я бы задушил такого друга!
После ухода Марвина я еще долго оставался в прострации, потеряв всякий отсчет времени. То, что он подозревал, больше того, почти обвинял меня в убийстве старого товарища, доказывало, насколько этот Фелипе низкий человек… Убить Хорхе… но зачем? Зачем? Чтобы украсть несколько тысяч песет у вдовы и ее детей? Какой позор! Я злился на себя за то, что не ударил этого негодяя! Я стал опять запихивать свои вещи в чемоданы, но теперь уже с такой злостью, из-за которой делал это еще более неловко, чем обычно.
Никто не понял причины моего отвратительного настроения. Консепсьон не проронила ни слова, а Ламорилльйо и Луис старались говорить о чем угодно, но только не о смерти Гарсиа. Чтобы их не расстраивать, я ничего не сказал друзьям о гипотезах Марвина.
Мы расстались, как это и было договорено, в Мадриде. Назавтра я должен был приехать в Альсиру. При прощании Луис после минутных колебаний спросил:
– А что мы сделаем для Гарсиа?
– Я сам этим займусь.
Его эгоизм это устраивало, и он, улыбаясь, простился со мной.
* * *
Я всегда недолюбливал квартал Шамартин, но в это утро он был мне еще отвратительнее, чем обычно. Меня мучили угрызения совести, и чем ближе я подходил к дому Гарсиа, тем тяжелей становились мои ноги. Я опасался сцены, от которой меня никто не мог избавить, и ругательств, которые придется услышать в свой адрес. Я был злым гением этой бедной семьи, которая без меня, без моего вмешательства, жила бы еще в надежде на лучшее будущее, надежде, неистребимой у нас, испанцев. Дорога к дому Гарсиа, которую я прежде столько разыскивал и которая казалась мне такой трудной в первый раз, сейчас стала удивительно короткой и простой. Мне казалось, что я ее почти пробежал. На самом же деле, я едва переставлял ноги. Но все имеет свой конец, и вот я оказался у двери Гарсиа. Я подождал немного, прежде чем постучать, но когда уже поднял руку, дверь вдруг открылась сама и показалась Кармен Гарсиа, одетая во все черное.
