При такой работе иногда необходимо выпить, подумала Сильвия, но это невозможно. Она знала, к чему может привести выпивка средь бела дня. Потом, сказав себе, что кроме «Анны» есть другие, позвонила в Кингсмаркэмский полицейский участок и выяснила, что женщина с синяками на лице так и не пришла.
— Опиши еще раз тот дом, пожалуйста, — попросил Вексфорд.
Они ехали в машине Карен Малэхайд. Карен сидела за рулем, Рэчел Холмс рядом с ней, а инспектор сзади.
— Я же говорила! — у Рэчел есть одна сильная черта — она не боится полиции. — Дом из красного кирпича, вокруг поля и леса, черепичная крыша, в саду перед ним росло большое дерево. Кажется, обычная сосна.
— Раньше ты говорила, что елка.
— Какая разница — сосна или елка? Я в этом не разбираюсь. Просто когда я закрыла глаза и попыталась представить себе это место, то увидела что-то вроде елки.
«Значит, она имела в виду просто хвойное дерево», — уточнил про себя Вексфорд. Он знал, как легко вывести ее из себя, и тогда она замкнется в недовольном молчании. Знать бы еще, как расположить ее к себе!
— Рэчел, — обратился он к ней, — когда тебя держали в том доме, ты должна была знать, что, когда тебя отпустят, этим займется полиция. Ты думала об этом?
— Иногда казалось, что меня никогда не отпустят.
— Хорошо. Но с твоих слов у меня сложилось впечатление, что ты не очень боялась своих похитителей — Вики и этого… Джерри. Скорее всего, ты думала, что придет время, и полиция попросит тебя описать как можно подробнее это место. Ты не обратила внимания, что видно из окон?
Рэчел фыркнула. Неприятная черта — фыркать, когда другой просто пожал бы плечами.
— Но вы же знаете, что меня поили какой-то дрянью, вы ее как-то еще назвали. От нее у меня в голове все смешалось. А из окна были видны только поля, больше ничего. Одни поля до самого горизонта.
Они ехали на юг от Стовертона, к Флэгфорду. Незастроенных участков почти не попадалось, но дома находились довольно далеко друг от друга, примерно в четверти мили. Строения встречались самые разные — начиная с фермерских усадеб, «вдовьих» домиков и перестроенных амбаров и заканчивая современными коттеджами и модными виллами. Несколько многоквартирных домов стояло на окраине Флэгфорда. Но бунгало почти не видно. Рэчел сделала недовольную мину, и Вексфорд решил, что, наверное, она заметила дом доктора Девоншира или его клинику.
В самом городке не имело смысла задерживаться, поскольку Рэчел твердо заявила, что ее бывшая тюрьма стояла посреди чистого поля, и Карен свернула на проселочную дорогу, которая пролегала по лесистой возвышенности. Повсюду виднелись пологие холмы, на которых обитали только овцы. Ни одного дома. Но Рэчел настаивала, что здесь она вообще не была, это совершенно другие места.
— Я же сказала, поля. Поля и деревья, но не холмы.
— Здесь в окрестностях, — холодно произнесла Карен, — трудно найти что-то, кроме холмов.
Вексфорд заметил, что Рэчел ей не нравится, и она этого почти не скрывает. Не слишком правильное поведение в данной ситуации.
— Значит, будем искать дальше, — сказал он ей. — Держись к северу от холмов.
К юго-западу от Помфрета они увидели дом, который, как показалось Вексфорду, прекрасно подходит под описание Рэчел. Он стоял на перекрестке двух дорог — или, скорее, дорожек, — и представлял собой бунгало из рыжеватого кирпича с мансардой, крытое волнистой черепицей. На окнах ажурные решетки, входная дверь с витражом. На газоне с гравиевой дорожкой росло большое красивое дерево, похожее на пирамидальный тополь, и явно не хвойное. На нем только-только начали распускаться листья, и дерево окутывала светло-зеленая дымка. Вексфорд подумал, что, возможно, это болотный кипарис, родиной которого является Луизиана, и произнес это вслух.
— Я же сказала, сосна, — ответила Рэчел.
— Сосна или ель. Давай пока называть то дерево просто хвойным.
— Тогда почему на нем нет… как их там… иголок?
Вексфорд решил с ней не спорить.
— Похоже на тот дом?
— Нет, — отозвалась Рэчел. — Совершенно не похоже.
— Но он соответствует твоему описанию, — отметила Карен.
— Входная дверь другая. Я ничего не говорила о входной двери, но сейчас я вспомнила, что она не такая. Дерево не такое, дверь не такая и черепица не того цвета. И к тому же, — торжествующе выдала Рэчел, — тот дом не стоял на перекрестке.
Они повезли ее домой, чему она, несомненно, обрадовалась. В воскресенье она уедет в Колчестер, в Эссекский университет, и думать забудет о Вики, Джерри и доме с елкой, если такой вообще существует, сказала Карен по дороге в Кингсмаркэм. Если вообще был дом. Эта девица гораздо изобретательнее Лиззи Кромвель, но не намного умнее.
— И все же, что так упорно скрывают эти девушки? Что они обе пережили? — спрашивал Вексфорд.
— Лиззи, наверное, изнасиловали.
— Я в это не верю.
Во взгляде Карен он уловил некоторое разочарование. Словно она до сих пор считала его мужчиной, который не позволяет себе шутить на эту тему, а тут ей пришлось изменить свое мнение.
— Но, сэр, она же беременна.
— Так говорят. Но забеременеть можно и в другой ситуации. — Вексфорд сурово посмотрел на нее. — В дальнейшем, сержант Малэхайд, будьте любезны скрывать свою неприязнь к этой девушке. Эмоциям не место в полиции.
За два последних года никто из местных врачей не выписывал рофинол пациентам. Но даже если кто-то и выписал, то вряд ли вспомнил бы, кому именно. Аптекари Кингсмаркэма, Стовертона и Помфрета в один голос говорили, что раньше продавали это лекарство, но теперь уже нет. Никто из них не вел учет закупок, а у тех четверых, кто вел, записей о данном препарате не оказалось.
Пока Рэчел Холмс каталась по окрестностям и помогала (или мешала) следствию, семейный врач Краунов осмотрела Лиззи и подтвердила факт ее беременности. Вернее, так утверждали Дебби Краун и сама Лиззи, поскольку врач отказалась предоставить Вексфорду какие-либо сведения о своей пациентке.
После долгих бесед с Линн Фэнкорт у Лиззи появилась «мечта». «Хочу стать полицейской, когда вырасту», — заявила она, чем едва ли не до слез растрогала эту юную железную леди.
— Только правильно говорить «полицейским», — мягко поправила Линн.
— Ладно, буду полицейским.
— Но мне кажется, ты уже и так выросла. Не думаешь? Только у взрослых могут быть дети.
Если бы это было правдой!
— Если у меня будет своя квартира, мама станет приходить и смотреть за моим ребенком, пока я учусь на полицейскую, то есть полицейского. Маме можно, а его я не подпущу к своему ребенку.
Линн рассказала Вексфорду, что Лиззи, оказывается, терпеть не может Колина Крауна, и заподозрила его в сексуальных домогательствах. Беременность Лиззи становилась заметной, значит, срок не двухнедельный. Но когда она, видя, что девочка явно хочет рассказать обо всех грехах и «пакостях» Колина Крауна, намекнула на сексуальные притязания с его стороны, Лиззи так искренне рассмеялась и удивилась, что Линн почти отказалась от своего предположения. Но, возможно, ее намеки оказались слишком туманными. Сама Лиззи выражалась более откровенно.
— Я бы ему так врезала, что больше ко мне не подошел бы, — заявила она с неожиданной враждебностью.
Линн больше убедил ее смех, чем упорное отрицание. Лиззи не казалась расстроенной. С другой стороны, случай с Рэчел ее очень огорчил. Она не хотела слушать. Отказалась от своей истории о трех сутках в заброшенном доме, говорила, что ей все «приснилось», и она никогда там не была.
Никуда ее не увозили, она сама бродила по окрестностям, ночевала в сараях и на улице. Она ушла от него, Колина Крауна, который обзывал ее дурой и постоянно орал на нее за то, что она не очень умная.
— Лиззи, а тебе понравился Джерри? — спросила Линн.
И вздохнула с облегчением, когда Лиззи, утратив бдительность от злости на Колина, сказала:
— Не знаю никакого Джерри. А Вики да, понравилась.
Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки.
Уже стемнело, когда Томас Смит, которого все звали Томми, вернулся в свой дом на Оберон-роуд. С вокзала он шел пешком, и поскольку все, кого интересовало его возвращение, ожидали, что он приедет на такси или на полицейской машине, или даже в тюремном фургоне, его прибытие осталось незамеченным. В Кингсмаркэм он прибыл последним поездом, а в дверь позвонил в половине двенадцатого. Конечно, у него был ключ, но за восемь лет в тюрьме он его потерял. Свет в доме не горел, словно он пустовал.
Открыла его дочь Сьюзан. Он молча вошел, и она закрыла за ним дверь.
— Ты постарела, — сказал он, когда она зажгла свет.
— А ты, значит, нет?
Последний раз она навещала его в тюрьме шесть лет назад. Ей не нравилось, как на нее там косились, зная, за что сидит ее отец. Только она тут при чем? Она не виновата. Он зашел в гостиную и выглянул в окно. Еще на улице он заметил что-то на башне, но разглядывать при тусклом свете единственного фонаря и нескольких окон не стал. Фонарь еще горел, но через двадцать минут его выключат. Томми равнодушно прочел надписи на транспаранте. Сейчас он мало на что реагировал, его интересовало только одно — выжить. Хотя он не смог бы объяснить, почему хочет жить. Тюремный капеллан ему однажды сказал: «Ты можешь загубить свою бессмертную душу». Томми лишь пожал плечами.
