Он прожил в этом доме более четырех лет, но сейчас смотрел на этот дом, словно видел его в первый раз. Доски порожка давно подгнили, жалобно скрипели и готовы в любой момент провалиться, а стены дома были обшарпаны, обнажив, как у доходяги ребра, дранку. Дверь никогда не запиралась на замок. Всякий, кого мучила жажда, мог заглянуть на огонёк, но желательно со своим пузырем.
За саманным домиком был садовый участок, весь заросший бурьяном, с засохшими плодовыми деревьями, а сам участок был окружен заборчиком из серого полусгнившего горбыля. Только по фасаду дома Андрею удалось обновить забор и заменить горбыль на зеленый профнастил. Странно, он зарабатывал довольно приличные деньги, но они почему-то утекали сквозь пальцы, словно песок, и дом и участок выглядели грязно и неухожено.
Купол высокого темно-синего неба, усыпанный стразами мелких звезд, раскинулся над домом. Осенний воздух был чист и свеж, и Андрей вдыхал его полной грудью. После работы на угольном складе он вымазывался как черт в угольной пыли, и часто работал без респиратора, который мгновенно забивался от пыли. Потом долго отплевывался угольной пылью.
Андрей толкнул дверь и вошел в сени. В сон шибанула вонь от застоявшейся мыльной воды в китайской стиральной машинке с отломанной крышкой. Он выругался. Говорил же сучке Ирке вылить воду еще неделю назад, но за пьянками и гостями ей было некогда.
В зале, освещенном голой стосвечовой лампочкой, за столом сидел сосед по кличке Буга, усеченной части фамилии «Бугаев», с лицом, похожим на помятую рублевую бумажку еще советских времен. Лицом Буга был очень похож на писателя А.Грина, только А.Грин после ссылки в Сибирь стал писателем и больше не попадал в места не столь отдаленные, то Бугаев, отмотав десятку за убийство, нигде не работал, пил не просыхая, а наклюкавшись, искал любой повод, чтобы подраться и расписать кого-нибудь ножичком. Дело шло к тому, что Буга должен быть опять загреметь в каталажку. Воздух свободы был для него слишком ядовит и поэтому был противопоказан. В тюрьме Буга чувствовал себя как дома.
– Андрюха! Д-дружбан! Г-где т-ты зап-проп-пастился? – заплетающимся голосом спросил Буга. – Т-тут к-как раз на т-тебя ос-сталось!
Преувеличенно осторожными движениями, чтобы не дай бог не разлить драгоценные остатки водки, Буга опустил горлышко бутылки в стакан и набулькал в него. Получилось ровно четверть стакана.
Андрей одним глотком выхлебал водку. Та имела резкий химический привкус ацетона. Его всего затрясло, когда жидкость обожгла пищевод и провалилась в желудок. Он схватил обкусанный ломоть хлеба, бросил в рот, и стал усиленно двигать челюстями, пытаясь зажевать привкус ацетона. Комната плавала в табачном дыму. Буга курил едучий самосад, и глаза у Андрея стали слезиться.
– А где бабы? – спросил он.
– Бабы? – удивился Буга. – Только что тут сидели.
Он обвел пьяным взглядом комнату, но женщин не нашел.
– С-стран-но, к-куды ж они делись, – пробормотал Буга. – А ты посмотри в той комнате.
Он махнул рукой в сторону соседней комнаты. Андрей заглянул в неё. Там на двух диванах, стоявших буквой «г», лежали ничком две женщины. У одной подол халата был задран на голову, обнажая грязно-белое, в веснушках, тело, трусы в красный цветочек спущены, и в толстую задницу была воткнута пустая водочная бутылка. Это была его жинка, Ирка. Другая, большая рыхлая женщина, была сожительницей Буги. Обе были мертвецки пьяны.
– Ирка, вставай, – Андрей стал трясти жену за плечо.
Жена что-то недовольно забурчала и повернулась на бок. С губ на покрывало тянулась тонкая струйка слюны.
– Вставай, сука, – не выдержал Андрей.
Ирка приподнялась и рухнула покрывало. Андрей разозлился и отвесил Ирке пару оплеух:
– Чего разлеглась, шалава!
Женщина заворочалась и кое-как поднялась.
– Чой-то мне мешает, – Ирка никак не могла одернуть полы халата, мешала бутылка. Она выдернула бутылку и с тупым изумлением рассматривала ее. Горлышко бутылки была измазано темно-коричневым дерьмом и неприятно пахло.
– Кто эт-то мне воткнул, – Ирка громко пукнула, и в комнате неприятно запахло.
Волна темной ярости накрыла Андрея. Он ударил Ирку кулаком в лицо. Она, как подрубленная, упала на пол. Андрей стал пинать её ногами. Женщина с мычанием ворочалась под ногами.
– Ты чо Ирку охаживаешь? – перед Андреем появился Буга.
– Это ты бутылку ей в жопу засунул? – зло спросил Андрей.
– Я, – не стал отпираться Буга. – Обе лежат, слюни пускают, я и сунул. Прикольно-то как! Как цветочек в горшке, из жопки-то растет! гы-гы!
Он засмеялся визгливым смехом.
– А чо своей не присунул?
Буга пожал плечами:
– Так бутылка была одна, а в другой немного оставалось. Сп-пецом для тебя держал. Ты ж допил, рази, не помнишь?
– Тебе сейчас засуну, – пообещал Андрей, но не нашел бутылку. Тогда повалил Бугу на пол и, как до этого жену, стал пинать его ногами.
– С-сука, ты чо деешь? Счас встану, всю харю попишу! – истерично визжал Буга, сплевывая с разбитых губ кровь.
Андрей не обращал внимания на его вопли, а старался еще сильнее поддать, не только Буге, но и Ирке.
Буга продолжал выкрикивать ругательства, а Ирка закрыла голову руками, и каждый раз, когда ботинки Андрея попадал по ней, утробно хекала.
От палёной водки была неприятная отрыжка, Андрея мутило, в голове клубился темно-красный туман. Хотелось затоптать до смерти Бугу и Ирку. Он попал Буге по живту, и тот вырвал. Неприятно пахнущие рвотные массы расплескались по телам Ирки и Буги. Андрей вытер мгновенно пробившийся холодный пот со лба. Ноги и руки дрожали. Он опустился на диван и стал вытирать о покрывало ботинки, запачканные в рвоте. В спину кто-то толкнул. Он повернулся. На карачках стояла сожительница Буги – Надька-пьянь. Глаза безумные, губы дергаются, открывая зловонный рот с пеньками гнилых зубов. Надька покачалась на руках, а потом ржавым голосом проскрипела: «Чо тут-ти деется?».
– Ничего, – зло выдохнул Андрей. – Дрыхни дальше.
Под Надькой на покрывале стало расплываться мокрое пятно. Резко запахло мочой.
Андрей не выдержал. Мало того, что Надька-пьянь упилась вусмерть у него дома (хоть это был дом не его, а жены), напоив и Ирку, так еще и обсучилась. Покрывало было старым, из плотной жаккардовой ткани. Его в стиральную машинку не засунуть, а надеяться, что Ирка скоро придет в себя и вручную отстирает, – ждать не приходилось. После выпивки Ирка обычно неделю тяжко болела. Придется нюхать эту вонь, не похожую на запах недорого мужского одеколона, что хотел купить себе на день рождения, но вместо него купил жратвы и бутылку нормальной, хоть и дешевой водки. Палёнка и самогонка надоели.
Утробно зарычав, он с немалой дурью приложил Надьку по темечку, в завитки грязных сальных волос. Та упала ничком на покрывало и больше не шевелилась.
– С-суки, с-суки, стал лихорадочно бормотать Андрей. – Ненавижу, ненавижу!
Он застонал, обхватил голову руками и стал качаться из стороны в сторону. Ощущение неправильности своей жизни, беспробудного
