другие женщины, даже Шекер Пара, которая носила сейчас его ребенка, были забыты. Ибрагим не хотел, чтобы это оказалась единственная ночь, которую он провел с Наной.
– Я еще ни разу не заключал никях, – признался он. – Все мои жены – это рабыни. Мне незачем на них жениться. Но раз ты принцесса…
– Княжна.
– Останься до утра. Пусть эта ночь не кончается. А утром я приму решение.
И он потянулся к Нане. Она посмотрела на потолок и увидела его руку на своей белоснежной и пышной груди. Потом эта рука опустилась ниже, и Нане приятно было это видеть, еще приятнее чувствовать, как ее ласкают там, где ей слаще всего. Анна не обманула. Любовь – это увлекательная и зажигательная игра. В нее играет все тело, а больше всего – губы. Которые могут и целовать, и говорить такие заветные слова, что воспламеняется даже то, что раньше не играло. Что-то там, внутри, где раньше Нана чувствовала только боль. Она себя раньше боялась, своего тела. И вдруг поняла, что боли больше не будет. Ибрагим избавил ее от этого. О, как же она была ему благодарна!
Она счастливо рассмеялась, почувствовав, как все ее тело содрогнулось, и там, где раньше было больно, в те ненавистные дни, когда из самых глубин Наны лилась кровь, вдруг стало легко и радостно. Нана догадалась, что освободилась от ежемесячных мучений, потому и смеялась.
– Моя счастливая госпожа, – Ибрагим в избытке чувств погладил ее лицо. – Хюмашах.
– Как?
– Твое имя отныне Хюмашах. Раз ты будешь моей женой, у тебя должно быть новое имя. Я могу жениться только на мусульманке.
– Мой отец принял ислам, – вспомнила Нана.
– А вы повторяли за ним слова Корана? – строго спросил Ибрагим.
– Да, однажды. Нас собирали в доме у паши Абашидзе. Значит, я мусульманка?
– Ты еще ребенок, – вздохнул Ибрагим.
С Наной, или с Хюмашах, как он решил ее отныне звать, ему было невероятно легко. Они говорили на одном языке, думали и чувствовали одинаково. Шекер Пара была Ибрагиму больше матерью, чем женой, к тому же она оказалась слишком уж умна. Ибрагим всегда чувствовал, что какая-то ее часть для него закрыта. Хюмашах же была вся – открытая книга. Полная одних только красивых картинок, не надо было заботиться тем, чтобы понять, о чем в этой книге написано. Там не было ничего мудреного.
Ибрагим невольно потянулся к тому, что проще, не понимая, насколько он тем самым усложняет себе жизнь. Желания Хюмашах были примитивны, зато она не знала меры. И не понимала отказа. Если ее любимый сам султан, то весь мир принадлежит ему. И все его сокровища тоже. Это бездонный сундук, из которого можно брать, не заботясь о будущем. Он всегда останется полон.
Попав под влияние слишком уж юной и недалекой женщины, Ибрагим тем самым ускорил свой конец. Но империю еще можно было спасти.
…Анну освободили из узилища и привели в комнату на втором этаже. Поставили перед ней миску с рисом и кувшин с водой.
– Жди, – велели ей, перед тем как закрылась дверь.
Еда не лезла, хотя Анна и была голодна. Она жадно выпила воды и прислушалась. Поняла, что здесь пытать ее не будут. Ждать? А чего?
«Видать, не вышло у них», – смекнула она и вспомнила сильные пальцы, которые приподняли ее подбородок. Взгляд зеленых глаз, смотревших насмешливо, но твердо. Похоже, что сам хранитель покоев за нее заступился. Анна приободрилась. И даже смогла уснуть.
Сон ее был беспокойным. Она понимала, что в один только миг все может снова перемениться. Все зависит от Наны, если она, конечно, дошла до покоев султана.
Но не все в эту ночь смогли уснуть…
История Османской империи в очередной раз круто повернулась. Сильные пали, а слабые возвысились. Глупышка, прибывшая в Стамбул из-за моря и чудом оставшаяся в живых, ударилась в колосса, будто камень, выпущенный из пращи. И колосс, огромная страна, собранная из кусков завоеванных предками Ибрагима земель, пошатнулась. Так же, как и власть султана, который стал жертвой любовного безумия.
* * *
Уснуть Исмаил так и не смог. Он все думал, где же допустил ошибку? Вроде бы все получилось, девчонка в покоях султана, а ее двойник мертв. Но почему же так тревожно на сердце? Совсем как в тот день, когда умер племянник, шехзаде Баязет. И показалось, что все кончено, надежды рухнули.
Теперь-то о чем тревожиться? Сестра беременна и весной родит. Это наверняка будет сын. А девчонка как объявилась, так и исчезнет.
Плохая весть пришла под утро. Прибыл гонец с острова Крит, из-под осажденной Кандии. О новостях хранителю султанских покоев тут же доложили, ибо самого султана, занятого с наложницей, беспокоить было не велено.
– Говори, – велел Исмаил пажу.
Мальчишка был смышленым, глядя на него, Исмаил вспоминал себя года три назад. Ох, сколько же с тех пор изменилось! Храбрецам везет до бесконечности, как он понял. И этот мальчик далеко пойдет, если сделает правильный выбор. Кому служить, а кому не доверять, даже несмотря на щедрые подарки.
– Сердар Юсуф-паша скоро прибудет в Стамбул.
– Как скоро? – подался вперед Исмаил.
– Со дня на день. На кухне говорят, Валиде отдала приказ…
– Говори! – прикрикнул он.
– Скоро будет свадьба, – юный паж опустил глаза. Он был далеко не так смазлив, как Исмаил, и глаза обычные, карие, но все равно приятен лицом и строен. А главное, умел вынюхивать новости. Звали его Хасаном.
Исмаил вскочил и в волнении прошелся по комнате.
– Валиде приказала пересчитать все припасы в кладовых и составить список, чего недостает. Расходы, мол, предстоят большие. Ну и Юсуф-паша приезжает. Я и подумал…
– Свадьба, значит, – усмехнулся Исмаил. – Понятно, что задумала Кёсем-султан. Укрепить свою власть. Фатьма переедет во дворец на Ипподроме.
Он оговорился, сказал просто «Фатьма», а не «Фатьма-султан», и юный паж навострил уши. Он уже понял: слушать и запоминать. Любое слово в Топкапы денег стоит, если его сказал тот, кто обличен властью.
Исмаил резко обернулся:
– Ты уже был с женщиной, Хасан?
– Нет, господин, – опустил глаза тот. – Я ведь на службе.
– Я тоже на службе, – весело сказал Исмаил. – И первая моя настоящая служба повелителю была в том, чтобы я свел с ума одну из его наложниц.
– Вы, должно быть, шутите? – уставился на него Хасан.
– Красивый юноша может послужить династии не только на поле боя. Во дворце много женщин, некоторые имеют влияние на политику. Мы еще об этом поговорим, а теперь иди.
Озадаченный Хасан, выйдя
