Добравшись до своей квартиры, сразу проследовал в спальню, где за специально купленным письменным столом оборудовал себе с некоторых пор рабочее место. Вскрыв скальпелем первый конверт, я обнаружил в нем небрежно выдранный из школьной тетрадки один-единственный листочек, на котором крупным, явно мужским почерком было написано:
«Здравствуйте, Александр Григорьевич! Пишет вам так называемый «верхушечник». У меня есть знакомый, он живет на юге Рязанской области. Его мать рассказала недавно такую историю. У графа Шувалова (по-моему, ему и принадлежало имение) был то ли приказчик, то ли управляющий, который однажды вез мешок с деньгами через местную речку, но мост под ним подломился, и телега с деньгами ушла под воду. С той поры речку так и прозвали – Серебрянка. Я и сам на этой речушке бывал: искал там селище. А вот про деньги, в нее упавшие, тогда не знал. Сейчас от этой речушки осталось одно только почти напрочь высохшее русло (летом я ходил по ней в коротких резиновых сапогах). Когда же началась революция, управляющего того вроде бы арестовали, а дом его передали под колхозные нужды. Больше его никто никогда не видел. Сам дом, правда, все еще стоит. Разве что крыша обвалилась. Если вам эта история покажется интересной, можем съездить туда вместе и исследовать и реку, и остатки дома.
В городе, где я сейчас живу, тоже есть много чего интересного поискать. Жаль, что по-настоящему я стал интересоваться такими вопросами лишь после того как прочитал вашу книгу «Самые знаменитые клады России». Но ничего, до сентября я постараюсь выяснить подробности еще каких-нибудь занимательных историй. А вчера на старом кладбище нашел, кстати, серебряную пулю! Кажется, правда, не очень старую, то есть не из прошлого века.
Если мое письмо вас все же заинтересовало – звоните. С уважением, Слава Кошельков».
В нижней части странички был аккуратно выведен номер мобильного телефона, но в ту минуту я даже не стал его переписывать. Сказать по правде, письмо Славы-«верхушечника» меня почти не заинтересовало, особенно первая его часть. Какие-то отрывочные сведения о каком-то управляющем какого-то малознакомого мне графа. Бред! Допустим даже, что факт обрушения моста на данной речушке действительно имел когда-то место быть. Но сколько денег тот горемыка управляющий мог везти? Полпуда? Пуд? Хорошо, черт с ним, пусть даже все 20 килограммов. Только вряд ли за монеты столетней давности можно сейчас много выручить. Ясно ведь, что это отнюдь не раритеты и продавать их придется лишь на вес.
Унция серебра на лондонской бирже стоит ныне около пяти долларов. В одном килограмме содержится примерно 30 унций, а в двадцати килограммах, соответственно, – 600. Значит, вполне может набежать сумма в 3000 долларов. Для поддержания штанов оно, конечно, неплохо, вот только слишком уж много всяких «но» при этом возникает. Непонятно, например, где конкретно и как долго придется производить поиски: ни длину реки, ни ее ширину Слава Кошельков в своем письме не обозначил. Следовательно, розыск горстки монет может растянуться на неделю, а то и на две. А как известно, долгие поиски – лишние деньги.
Несколькими годами ранее опытным путем я вывел простенькую, но действенную формулу: день работы поисковика в «поле» требует расходов минимум в 50 долларов. Значит, за неделю будет потрачено порядка 350 долларов. Плюс дорога туда-обратно, плюс прочие накладные расходы… Так, глядишь, из гипотетической суммы в 3000 американских денег непосредственно на поиски утечет не менее тысячи. А оставшиеся две придется делить как минимум пополам: по тысяче себе и напарнику, пока еще неведомому мне Славику Кошелькову.
А ведь надо еще и покупателя найти на столь специфический товар! Новые поиски – новое время, а время – опять те же деньги. Словом, очередной минус. Проще говоря, даже по предварительным прикидкам выходило, что вместо мало-мальской прибыли данное дело может принести одни лишь убытки. Однако вот над строчкой про серебряную пулю я задумался всерьез. Ведь кто-то же эту пулю для чего-то изготовил! Да еще и использовал почему-то именно на кладбище!.. Да, здесь было над чем поразмыслить… Как известно, для организации столь специфичного производства, как отливка пуль, требуется приложение недюжинных усилий. Ну, допустим, сырье для производства одиночного боеприпаса можно найти без труда: сгодятся старые монеты, обломки бабушкиных брошек, серебряные ложки и прочая мелочевка… Да вот только температура плавления серебра, насколько мне помнится, приближается к тысяче градусов, а такую температуру в домашних условиях не получишь. Ни паяльник тут не поможет, ни газовая плита. Для отливки пуль требуются и особая печь, и специальная отливочная форма, и недюжинное слесарное умение! Но Слава, к сожалению, не заострил на серебряной пуле должного внимания.
Правда, в конце своего не слишком связного повествования он вскользь упомянул о еще «каких-нибудь историях», но тут и к бабке-гадалке можно не ходить: конечно же, имел в виду исключительно кладоискательские легенды, что выдавало в нем начинающего поисковика. Профессионалу же (каким я уже тогда себя мнил), требовалось больше конкретики и мотивации для организации в Энск хотя бы даже ознакомительной поездки.
Пока я предавался подобным размышлениям, рука моя машинально потянулась ко второму конверту, но тот неожиданно бойко выскользнул из пальцев и плавно спланировал с письменного стола на пол. Я инстинктивно дернулся следом, но в этот момент спину от поясницы до лопаток пронзила нестерпимо острая боль. Болезненно охнув, я неуклюже сполз с кресла и, покряхтывая, попытался осторожно поставить заклинившую спину на место. Когда боль слегка отступила, снова вспомнил о треклятом письме: оно по-прежнему полулежало на полу, опершись одним краем на стоявшую под столом гантель. Спортом, равно как и утренней зарядкой, я не занимался уже несколько последних лет, но гантели продолжал хранить, ибо время от времени использовал их в качестве примитивного пресса при склеивании предметов домашнего обихода.
Итак, получив «горячий» привет от «дедушки радикулита», я стал действовать осторожнее: медленно опустился на одно колено и, опершись для страховки одной рукой на столешницу, другую протянул к белому прямоугольнику. Однако стоило только мне ухватить его за уголок, как жгучая боль вновь пронзила с головы до ног. Я непроизвольно оперся на гантель, та, естественно, качнулась в сторону, поскольку стояла на торце, и… В общем, полностью потеряв опору, я со всего размаха приложился о стол левым ухом.
Теперь, по прошествии некоторого времени, я точно знаю: ежели уж Господь дает неразумному отроку столь недвусмысленные знаки, к ним нужно непременно прислушаться! А мне бы тогда хоть на секунду задуматься: почему вдруг буквально за считанные минуты на меня свалилось столько неприятностей?! Мне бы, дуралею, сразу следовало взять это письмо пинцетом и, не мешкая ни мгновения, сбросить, словно ядовитого паука, в мусорное ведро. Даже не распечатывая… Ведь если бы я поступил тогда столь мудро и осмотрительно, наверняка избежал бы потом целого букета рискованных и смертельно опасных приключений. Но русский человек, как известно, силен лишь задним умом, а на сигналы свыше реагирует с изрядной долей скептицизма и непростительным запозданием.
Поэтому в ту памятную субботу я лишь нервно помотал головой, обиженно потер отбитое ухо и все же подтянул конверт с изображенным на почтовой марке адмиралом Нагаевым к себе. Затем осторожно переместился обратно в кресло, вскрыл бумажный клапан и уже через секунду держал в руках два бумажных листа формата А-4, исписанные мелким округлым почерком. Поначалу решил, что автор письма – женщина (уж больно хорош и уборист был почерк!), но, прочитав вступление, понял, что и это послание принадлежит руке мужчины. Более того, духовному лицу.
Содержание второго письма я цитировать не буду – просто вкратце перескажу содержание. Основной смысл послания, отправленного из города Энска настоятелем Николо-Успенского собора отцом Аристархом, был, на первый взгляд, крайне далек от намека на какие-либо поисковые работы. Просто батюшка сообщал, что поскольку возложил на себя нелегкое бремя по возрождению монастырской жизни, решил облагородить и часть подведомственной ему территории. И в первую очередь – почистить совершенно заросший за последние несколько десятилетий монастырский пруд. «Раньше, – сетовал отец Аристарх, – сей водоем радовал своим умиротворяющим видом всю многочисленную братию, снабжая заодно трапезную отменными золотыми карасями. Но со временем питавший его источник почти полностью пересох, пруд постепенно густо заилился и к нынешнему моменту фактически превратился в зловонное болото». Далее отец Аристарх, вскользь подосадовав на нехватку денег и рабочих рук, переходил к главному – к причине, побудившей его обратиться за помощью не к специалистам по мелиорации, а ко «мне» – «…как к известному и уважаемому розыскнику кладов потаенных». Оказывается, от одной из своих прихожанок он узнал, что в самом начале 1943 года, когда немецкая воинская часть, некоторое время оккупировавшая город Энск, спешно отступала, именно в пруд при монастыре фрицы сбросили какие-то подозрительные ящики. И теперь отец Аристарх крайне опасался, что в тех ящиках могли храниться взрывоопасные предметы либо неиспользованные боеприпасы.
