Фотограф щелкал камерой, пока патологоанатом вел записи и делал поляроидом резервные копии.
Я наблюдала за тем, как Ламанш, крепко держа камеру, поднимает и опускает ее над телом. Как объектив то приближается, то отдаляется в поисках лучшего ракурса для небольшой расплывшейся капли над одним из пулевых отверстий во лбу девочки. Ламанш нажал на спуск затвора, и из аппарата выскользнул белый прямоугольник. Ламанш вынул его и добавил к остальным, сложенным на столе.
На теле Эмили-Энн присутствовало множество следов, свидетельствующих о яростных попытках спасти ей жизнь. Хотя голова девочки была наполовину забинтована, можно было разглядеть прозрачную трубку, выходящую из черепа и другим концом подсоединенную к монитору, на котором отражалось внутричерепное давление. Эндотрахеальная трубка спускалась по горлу к трахее и пищеводу, чтобы насытить кислородом легкие и воспрепятствовать выходу наружу содержимого желудка. В подключичных, паховых и бедренных сосудах девочки остались катетеры для внутривенного вливания. Круглые белые кусочки пластыря на коже, которыми присоединяли электроды во время электрокардиограммы, все еще оставались на ее груди.
Такое неистовое вмешательство, почти штурм. Я на мгновение закрыла глаза, и обжигающие слезы скатились по щекам.
Я заставила себя снова взглянуть на маленькое тельце. На Эмили-Энн не было ничего, только пластмассовый больничный браслет. Рядом бесформенной кипой лежали свернутая в узел одежда, розовый рюкзак и пара высоких красных кед.
Вокруг слепящий флуоресцентный свет. Сверкающая сталь и кафель. Холодный блеск стерильных хирургических инструментов. Маленькой девочке здесь не место.
Я отвела взгляд от тела и наткнулась на печальные глаза Ламанша. Я знала, о чем он сейчас думает, хотя ни один из нас и словом не обмолвился. Еще один ребенок. Еще одно вскрытие в той же самой комнате. Все повторяется.
Загнав разгоревшуюся ярость в дальний угол души, я сухо изложила, как обстоят дела с моими собственными изысканиями. Я занималась телами двух байкеров, разбившихся из-за собственной глупости, и поинтересовалась, когда можно будет ознакомиться с медицинскими отчетами. Ламанш сообщил, что материалы уже запрошены и должны прийти в понедельник.
Я поблагодарила его и вернулась к собственной тягостной работе. Разбирая ткани, вспомнила состоявшийся накануне разговор с Ламаншем, и мне нестерпимо захотелось снова оказаться в глухих лесах Виргинии. Неужели Ламанш только вчера мне туда звонил? В это время Эмили-Энн еще была жива.
Как сильно может измениться мир всего лишь за какие-то двадцать четыре часа!
За день до всех этих событий я находилась в Квонтико, куда меня пригласили провести семинар по восстановлению останков в Академии ФБР. Группа техников по восстановлению улик как раз извлекла из земли скелет и наносила на бумагу его строение, когда я заметила пробирающегося через заросли в нашу сторону специального агента. Он доложил, что доктору Ламаншу необходимо срочно со мной переговорить. Предчувствуя неладное, я оставила группу выполнять задание, а сама поспешила через лес к своей машине.
Пробираясь к дороге, я думала о Ламанше и причинах его звонка. Я начала сотрудничать с судебно-медицинской лабораторией в начале девяностых, сразу как приехала в Монреаль по преподавательскому обмену между Университетом Макгилла и моим родным университетом в Шарлотте. Узнав, что я получила сертификат Американского совета по судебной антропологии, Ламанш решил, что стоит пригласить меня к себе.
В провинции Квебек существует централизованная коронерская система, включающая в себя множество усовершенствованных аналитических и судебно-медицинских лабораторий, но нет ни одного судебного антрополога, сертифицированного советом. Тогда я уже работала консультантом в департаменте главного медицинского эксперта штата Северная Каролина, и Ламанш пригласил меня в «Лаборатуар де медисин легаль» – судебно-медицинскую лабораторию Монреаля. Министерство финансировало создание антропологической лаборатории, а я записалась на углубленные курсы французского языка. И вот уже больше десяти лет ко мне поступают для анализа и идентификации трупы жителей провинции Квебек, превратившиеся в скелеты, раздробленные, мумифицированные, сгоревшие или искалеченные. Там, где обычное вскрытие бесполезно, обращаются ко мне, и я по мере возможности извлекаю информацию из костей.
Нечасто Ламанш оставлял для меня сообщение с грифом «Срочно». Но если такое случалось, тогда ничего хорошего ждать не приходилось.
За считаные минуты мне удалось добраться до фургона, припаркованного на обочине посыпанной гравием дороги. Я тряхнула головой и провела рукой по распущенным волосам.
Хорошо хоть клещей здесь нет.
Снова закрепив заколку, я достала с заднего сиденья ранец и вытащила сотовый телефон. На небольшом экране высветилось сообщение о том, что пропущено три вызова. Я проверила номера. Все три – из лаборатории.
Попыталась дозвониться, но сигнал то и дело пропадал. Именно поэтому я и оставила телефон в машине. Проклятье! Хотя мой французский заметно улучшился за прошедшие десять лет, проблемы с пониманием весьма нередки из-за плохой связи. С учетом языкового барьера и слабого сигнала вряд ли мне удастся связаться с лабораторией с этого телефона. Придется сначала добраться до штаба.
Я расстегнула комбинезон из герметичного пластика и положила его в ящик в кузове фургона. Потом, закинув рюкзак за спину, направилась вниз по холму.
Высоко над деревьями нарезал круги ястреб, высматривая добычу. По небу, сверкающему прозрачной голубизной, неспешно проплывали причудливые ватные облака. Тренинг обычно проводили в мае, и нас слегка беспокоило, что апрель в нынешнем году, по прогнозам, обещал выдаться дождливым и холодным. Опасения, к счастью, не подтвердились. Термометр показывал больше семидесяти градусов по Фаренгейту.
Я шла по дороге и вслушивалась в звуки окружающего мира. Скрип ботинок по гравию. Пение птиц. Грохот лопастей вертолета, пролетающего совсем низко. Хлопки далеких выстрелов. В Квонтико размещается не только ФБР, здесь также находятся учебные центры других федеральных полицейских структур и корпуса морской пехоты. Так что в этих лесах постоянная и весьма серьезная активность.
Дорога из гравия перешла в асфальтобетон у аллеи Хогана, как раз возле имитации городского квартала, используемого для тренировок ФБР, управлением по борьбе с наркотиками, оперативным соединением ОВМС НАТО и другими службами. Пришлось сделать большой крюк влево, чтобы обойти это место подальше. Мне вовсе не улыбалось оказаться на пути курсантов в самый разгар тренировки по спасению заложников. Затем я свернула направо к Гувер-роуд и пошла вниз по холму к ближайшему серо-коричневому бетонному комплексу с вздымающимися к небу с самых высоких зданий антеннами, похожими на молодые побеги в старой изгороди. Миновав небольшую парковку учебного центра судебно-медицинских исследований, я позвонила в дверь погрузочной платформы.
Боковая створка отъехала, и в образовавшуюся щель высунулся мужчина. Несмотря на молодость, он уже был совершенно лыс, и казалось, что таким он и родился.
– Решили сегодня пораньше закончить?
– Нет. Мне надо позвонить в лабораторию.
– Можете воспользоваться телефоном в моем кабинете.
– Спасибо, Крейг. Много времени это не займет. – Хотелось бы, чтобы это оказалось правдой.
– Я проверяю оборудование, так что не торопитесь.
Академию часто сравнивают с клеткой для хомячков, потому что расположенные на территории здания соединяются между собой самым настоящим лабиринтом туннелей и коридоров. Но верхние этажи не идут ни в какое сравнение с той путаницей, что царит внизу.
Мы с трудом пробирались через комнаты, заваленные деревянными ящиками, картонными коробками, древними компьютерными мониторами и металлическими контейнерами для оборудования. Сначала по одному проходу, потом еще по двум коридорам, пока не оказались наконец в кабинете Крейга. Здесь едва хватило места для стола, кресла, шкафа с документами и книжной полки. Крейг Бичем – сотрудник Национального аналитического центра насильственных преступлений, НАЦНП, одного из ведущих подразделений приписанной к ФБР ГОРЧС, группы оперативного реагирования на чрезвычайные ситуации. Некоторое время центр назывался отделом похищений и серийных убийств, ОПСУ, но недавно было принято решение вернуться к прежнему названию. И так как подготовка специалистов по восстановлению улик является одной из функций НАЦНП, именно это подразделение организовывает ежегодный курс.
Когда имеешь дело с ФБР, и не так натаскаешься в алфавите.
Крейг сгреб папки со стола и взгромоздил их на шкаф.
– Тут особо не развернешься, но так вы хотя бы сможете записывать. Дверь закрыть?
