Панихиду отслужили через неделю после катастрофы, но по причине отсутствия свидетельства о смерти совместные активы Эдвина и Кэтрин Коллинз были заморожены, а большая сумма, на которую была застрахована его жизнь, оставалась невыплаченной.
«У матери и без стычек с этими людьми хватает горя», — подумала Меган.
— Я завтра приеду во второй половине дня, мама. И если они будут продолжать ставить палки в колеса, то нам, наверное, придется подать в суд.
Затем, после некоторого колебания, она решила, что матери сейчас меньше всего нужно знать, что от ножа погибла женщина, как две капли воды похожая на ее дочь, и вместо этого стала рассказывать о том, как прошел день в суде.
Долгое время Меган лежала в постели, охваченная зыбкой дремотой. Наконец пришел глубокий сон.
Посреди ночи раздался резкий визг. Это ожил факс. "Какого черта? " — пронеслось у нее в голове. Часы показывали четверть пятого.
Она включила свет, приподнялась на локте и смотрела, как из машины медленно выползает бумага. Выскочив из постели, Меган пересекла комнату и схватила сообщение.
В нем говорилось: «Ошибка, с Анни вышла ошибка».
Том Уайкер, пятидесятидвухлетний заведующий отделом новостей третьего телеканала Пи-си-ди, все чаще и чаще прибегал к услугам радиокомментатора Меган Коллинз. Он давно уже подыскивал репортера в группу прямого вещания новостей, состав которой необходимо было обновить. И теперь остановил свой окончательный выбор на Меган Коллинз. Ее достоинствами были хорошая дикция, способность импровизировать на ходу, а также непосредственность и живость, с которыми она преподносила даже незначительные события. Немаловажное значение при этом имело ее образование юриста. Она была чертовски мила внешне и обладала внутренним обаянием. Кроме того, она любила людей и умела общаться с ними.
В пятницу утром Уайкер послал за Меган. Когда она появилась в дверях его кабинета, он жестом пригласил ее войти. Меган была в приталенном жакете бледно-голубых и красновато-коричневых тонов. Юбка из такой же отличной шерсти доходила ей до сапог. «Классика, — подумал Уайкер, — как раз то, что надо для работы».
Меган пригляделась к выражению лица Уайкера, стараясь прочесть его мысли. У него было худое лицо с резкими чертами, на котором выделялись очки без оправы. Вместе с редеющими волосами они делали его больше похожим на банковского кассира, чем на влиятельного представителя средств массовой информации. Однако это впечатление быстро исчезало, как только он начинал говорить. Том нравился Меган, но она знала, что его не случайно называли «Смертоносным Уайкером». Приглашая ее на телевидение, он дал понять, что, несмотря на происшедшую трагедию с ее отцом, он должен быть уверен, что это не отразится на ее работе.
Это не отразилось, и теперь Меган слушала, как ей предлагалась работа, которая привлекала ее больше всего на свете.
Первой и неосознанной реакцией ее было желание броситься и поделиться радостью с отцом.
Тридцатью этажами ниже, в гараже здания Пи-си-ди, парковщик Берни Хеффернан сидел в автомобиле Тома Уайкера и рылся в отделении для перчаток. Природе почему-то угодно было наделить его внешностью добряка: пухлые щеки, маленький подбородок, кругленький ротик, глаза большие и невинные, волосы густые и взъерошенные, фигура крепкая, если не сказать дородная. В свои тридцать пять лет, он производил впечатление рубахи-парня, который даже в своем лучшем костюме готов сменить вам спущенное колесо.
Он по-прежнему жил со своей матерью в ветхом домишке на Джексон-Хайтс в Куинсе, где родился. Отсутствовал он только в те мрачные до жути периоды своей жизни, когда находился в заключении, где побывал с десяток раз. Впервые он оказался в детском исправительном центре на следующий день после своего двенадцатилетия. Вскоре после того, как ему исполнилось двадцать лет, он провел три года в психиатрической лечебнице. Четыре года назад его приговорили к десяти месяцам в Рикер-Айленде. Это случилось, когда полиция поймала его в автомобиле одной из студенток колледжа. Его не раз предупреждали, чтобы он держался от нее подальше. Смешно, подумал Берни, сейчас он даже не смог бы впомнить, как она выглядела. Ни та, и ни любая другая из них. А в то время они имели для него такое большое значение.
Берни страшно не хотелось вновь оказаться в тюрьме. Его пугали сокамерники. Дважды они избивали его. И он поклялся маме, что больше никогда не будет прятаться в кустах, и подглядывать в окна, и преследовать женщину, и пытаться поцеловать ее. Пока ему очень хорошо удавалось сдерживать свою натуру. Поэтому он возненавидел психиатра, который постоянно твердил маме, что однажды порочная натура Берни станет причиной таких неприятностей, в которых никто ему не поможет. Сам же Берни был уверен, что о нем беспокоиться больше не надо.
Отец бросил их, когда Берни был еще младенцем. Его раздосадованной матери больше не удалось выскочить замуж, и дома Берни вынужден был терпеть ее бесконечные жалобы на то, как несправедлива была к ней судьба все эти семьдесят три года и как многим он обязан своей матери.
Но как бы он ни был «обязан» ей, Берни все же исхитрялся тратить большую часть своих денег на радиоэлектронную аппаратуру. У него был приемник, способный перехватывать переговоры полиции, и еще один — достаточно мощный, чтобы принимать передачи со всего мира, а также устройство, способное изменять голос говорившего.
По вечерам он покорно сидел и смотрел телевизор вместе с мамашей. Когда же к десяти часам она засыпала, он тут же выключал его, бросался в подвал, настраивал свои приемники и начинал звонить ведущим различных ток-шоу, называясь вымышленными именами и рассказывая придуманные биографии. Ведущим, придерживающимся правых воззрений, он заливал про либеральные ценности, а в разговорах с либералами пел дифирамбы в адрес крайне правых. В общении с людьми он предпочитал сводить все к спорам, стычкам и взаимным оскорблениям.
Втайне от матери он также держал здесь сорокадюймовый[1] телевизор с видеомагнитофоном и часто смотрел фильмы, которые приносил из порношопа.
Полицейский сканнер навел его еще на одну идею, и он стал листать телефонные справочники и обводить номера, против которых стояли женские имена. Посреди ночи он набирал один из этих номеров и говорил, что звонит по радиотелефону, находясь рядом с ее домом, и вот-вот ворвется к ней, чтобы просто навестить ее, а может быть, и убить, добавлял он шепотом. Затем Берни сидел и хихикал, слушая, как полиция срочно направляет по этому адресу патрульные машины. Это доставляло ему такое же удовольствие, как и подглядывание в окна или преследование женщин, но только при этом он мог не беспокоиться, что неожиданно попадет в свет фар полицейского автомобиля или что коп заорет на него в громкоговоритель: «Замри!»
Автомобиль, принадлежащий Тому Уайкеру, был настоящим кладезем информации для Берни. В отделении для перчаток Уайкер держал электронную записную книжку с адресами, именами и номерами телефонов основных сотрудников станции. «Это просто клад», — думал Берни, переписывая номера в свою электронную книжку. Однажды ночью ему удалось даже «достать» жену Уайкера в ее доме. Она стала истошно вопить, как только услышала, что он находится у задней двери, на пути к ней. Впоследствии, вспоминая ее ужас, он часами трясся от смеха.
Беспокоило его только то, что впервые после освобождения из Рикер-Айленд у него вновь появилось это жуткое ощущение неспособности отделаться в мыслях от одного человека. Этим человеком был репортер. Она оказалась настолько хорошенькой, что, когда однажды он открыл перед ней дверцу автомобиля, то едва сдержался, чтобы не потрогать девушку.
Ее звали Меган Коллинз.
Каким-то образом Меган удалось воспринять предложение Уайкера без видимого волнения. Среди сотрудников бытовало мнение, что если вы рассыпаетесь в чрезмерной благодарности по поводу своего повышения, Уайкер начинает сомневаться в правильности своего выбора. Ему нужны были честолюбивые люди, считавшие всякое признание запоздавшим.
Стараясь казаться невозмутимой, она показала ему сообщение, пришедшее к ней по факсу. Брови у него поползли вверх, когда он пробежал его глазами.
— Что это означает? — спросил он. — В чем заключается «ошибка»? И кто такая Анни?
— Я не знаю. Том, я была в больнице Рузвельта, когда туда доставили женщину с ножевым ранением. Ее личность установлена?
— Еще нет. А при чем здесь она?
— Думаю, что вам надо знать кое-что в связи с этим, — сказала Меган без особого оптимизма. — У нее такая же внешность, как у меня.
— Она похожа на вас?
— Она могла бы запросто сойти за моего двойника. Глаза Тома сузились в щелки:
— Вы предполагаете, что в этом факсе имеется в виду смерть этой женщины?
