Конечно, она их узнала – эти наглые зеленые глазищи, постоянно чему-то ухмыляющиеся, даже когда властный рот бывал недвижим. Ох, сколько времени у нее ушло на то, чтобы научиться не зависеть от их безусловной неотразимости.
– Сражает наповал, паскуда!!! – шипела с придыханием секретарша Неля, когда этого мужика сначала приглашали для беседы, а потом уже приводили к Даше в кабинет в наручниках. – Прямо, вот как глянет, хоть стой, хоть падай и раздевайся!!!
– Скажешь тоже, Нель, раздевайся! – фыркал ревниво Дашин помощник Ванька, давно и безнадежно нарезающий вокруг их секретарши круги. – На нем крови, может быть, знаешь, сколько!!!
– А ты еще доказать сумей! – огрызалась Неля и как в воду смотрела.
Никакой доказательной базы у Даши и Ваньки не получилось. Все рассыпалось, ломалось и рушилось.
– Может, Даш, ты тоже пала жертвой его неотразимости, а?! Может, мне к нему Ваньку приставить, а тебе другим делом заняться, а?! – выдал однажды версию ее начальник.
– Пал Степаныч!!! – тут же обиделась она и дулась потом на него неделю. – Да вы что?! Он же подозреваемый!
– Вот и работай его, раз он подозреваемый, – рубил ладонью воздух Пал Степаныч на ровные фрагменты. – Чего топчетесь, как пионэры, на одном месте!
– Мы и работаем! – выпрямила Даша спину так, что аж пуговицы на груди затрещали. – Мы же...
– Мы же, они же, вы же! – снова перебил ее начальник и рукой на дверь указал: – Через день, если ничего не будет, отпустить должна своего красавчика.
Нелька, паразитка, на последних словах как раз в кабинет с чаем сунулась. Выслушала, в головенке своей белобрысой прокрутила и прицепила потом этого возможного уголовника, соскочившего со всех мыслимых и немыслимых подозрений, к Даше.
– Как там твой красавчик поживает?
– Что нового о красавчике твоем?
– Не слыхала, говорят, весь бомонд съел по галстуку от новой тачки твоего красавчика!
Даша хоть и бесилась, но отшучивалась, как могла. Нелька была родной племянницей кого-то сверху, и ей прощались и бесконечные отгулы за прогулы, и опоздания, и отвратительный по вкусу чай. Как тут рот ей закроешь!
А тем более теперь она не могла бы ничего ей возразить, когда этот самый красавчик стоит позади Даши, ухмыляется и таращится наглыми глазищами на ее подол, выпачканный мороженым.
Что тут скажешь?! Нелька-то понятно, что сказать могла.
– Здрасте, Дарь Дмитриевна.
Бывший подозреваемый, на которого не удалось ничего накопать и поэтому пришлось отпустить, обошел ее сбоку. Выдвинул стул напротив, сел, тут же положил ноги на соседний с ней стул, почти касаясь подошвами ботинок ее коленей, улыбнулся одними губами, глаза оставались холодными, и повторил:
– Здравствуйте, уважаемая Дарья Дмитриевна. Узнаете меня? Если нет, я представлюсь, – и протянул растопыренную пятерню.
Пожать руку человеку, которого ей отчаянно хотелось упечь за решетку, представилось ей абсурдным. Поэтому она просто кивнула и буркнула:
– Нет нужды, я вас помню, Захар... Захар Валентинович Баскаков.
– Сорока двух лет от роду, ранее не судим, но...
Даша тут же насторожилась. Она и так не особо была спокойной из-за его глаз, что сейчас не улыбались, оттого удивляли и тревожили. А тут еще это «но», прозвучавшее с явной угрозой.
– Но кому-то очень сильно хотелось, чтобы было не так, – продолжил Баскаков с нажимом. – И этот кто-то делал отчаянные попытки облить меня грязью с тем, чтобы подыскать мне подходящую статью и упрятать на долгие годы за решетку. И вот теперь этот кто-то сидит напротив меня, трясет выпачканным подолом и...
– И что?! – она бросила в его сторону взгляд, которого побаивались все, включая уголовников.
– И мне вдруг пришла в голову совершенно невероятная идея выпачкать ее душу так же, как сейчас выпачкан ее подол. – Он перестал быть красавчиком, от вида которого писала заваркой Неля, он сделался страшным мощным зверем. – Станет ли так же трепетать ее душа, как трепещет теперь ее подол на ветру, а?! Или у этого симпатичного создания с серыми умными глазами вовсе нет души? И пытаться заставить ее страдать бесполезно? Может, тогда взяться за ее плоть, а? Плоть всегда уязвима, даже если чувства мертвы...
Он говорил ей еще что-то. Очень хлесткое, противное и злое. Говорил, не повышая голоса и почти не глядя на нее, успевая при этом улыбаться девушкам, что проходили мимо летнего открытого кафе.
– Почему вы выбрали такую работу? – вдруг спросил Баскаков, без перехода перепрыгнув с темы мести. – Что в ней для вас? Что за идею пашете, не поверю!
– Почему? – Ей не хотелось ему улыбаться, но чтобы разрядить атмосферу, она попыталась: – Взяток я не беру, вы знаете.
– Знаю! – двинул Захар бесподобным подбородком.
– Зарплата не очень велика, об этом вам тоже известно.
– Известно! – еще один кивок.
– Почему тогда не за идею, а, Захар Валентинович?
– Потому что вы, Дарь Дмитриевна, сука, каких мало. Красивая, стареющая сука со скукожившимся от одиночества либидо. Оно и заставляет вас свирепеть каждый раз, как к вам в кабинет вводят подозреваемого на допрос. Особенно если такого пригожего, как я.
– Вы...
Ей стало очень горячо от слез, прихлынувших к глазам. И она, конечно же, не должна была позволять себе плакать перед этим мерзавцем, расстреливающим в упор все ее самообладание и уверенность в себе. Гадкие мерзкие слова очень сильно ранили, очень. И она... расплакалась.
– Убирайтесь! – Опустив голову, она пошарила рукой по столу в поисках салфетки, но вспомнила, что все их использовала, уничтожая пятно на подоле сарафана. – Убирайтесь! Гад!!! Какой же вы гад!!!
– Не больший, чем вы гадина, – с издевкой произнес Баскаков, протягивая ей упаковку бумажных платков.
Будто нарочно взял их, предвидя ее слезы.
– Зачем вам было нужно посадить меня, скажите, Даша?
Она молча вытирала лицо и сморкалась, уговаривая себя успокоиться. Ни черта не выходило. Слезы текли сплошным потоком, нос распухал, левый висок ломило от собственного унижения. Про то, что творилось в душе, лучше и не говорить. Там все просто стонало и бесновалось.
Встать бы и уйти, а она сидела! Промокала бумажными носовыми платками лицо, ревела и сидела, как гвоздями к стулу прибитая.
– Это был приказ сверху? – продолжил добивать ее Захар.
– Нет! – покачала она головой, снова поражаясь тому, что отвечает на вопросы бывшего подследственного, обычно всегда было наоборот.
– Тогда почему?
– Что почему? – всхлипнула она, запуская очередной бумажный комочек в стоящую рядом мусорную корзину.
– Почему вам так хотелось посадить меня?
Ей показалось или голос его стал чуть мягче?
– Мне не хотелось вас посадить! Я искала доказательства вашей вины в смерти семьи вашего конкурента. А также...
– Доказали? – обычно зеленые глаза его потемнели до неузнаваемости.
– Нет.
– Почему? Уж не потому ли, что никаких доказательств моей вины у вас не было?
– Не было.
– А почему? – настырно приставал он. – Уж не потому ли, что я не был причастен к тем преступлениям, в которых вы пытались меня обвинить?
– Может быть... Не знаю... – мотнула она головой и вздохнула полной грудью, слезы наконец иссякли. – Может, потому, что вы были не виновны, может, потому, что у вас хороший адвокат и много денег, посредством которых вы подкупили свидетелей.
– Но ведь и это доказать не удалось, не так ли?
– Так.
Чего было спорить, если они оба – участники той истории – знали все прекрасно.
– И вот теперь я перехожу к самой главной причине, по которой я с вами разговариваю. – Носок его ботинка с силой уперся в ее колено, сделав ей больно. – Я хочу знать все о ваших чувствах!
– В смысле? – не сразу поняла она, пытаясь отодвинуться со стулом чуть в сторону.
– В том самом, что мне очень хотелось бы знать, что испытали вы, когда вам пришлось освободить меня: злость, досаду, разочарование, ненависть? Что? Что вы испытывали по отношению ко мне?
– К вам?! – Даша вытаращилась на него как на умалишенного. И тут же начала привирать слегка: – При чем тут вы?! Я никаких чувств к вам не испытывала и не испытываю. Я и права такого не имею. Я была, есть и должна оставаться беспристрастной. Да, досадно было, что не удалось раскрыть преступления и...
– Что не удалось повесить на меня чужое зло? И заставить меня за него ответить? Вы же умная баба, Даша!
– Выбирайте, пожалуйста, выражения, – поморщилась она, сумев наконец отодвинуться от его ботинок.
– Ах, простите! – ухмыльнулся он. – Так вот, вы умная женщина, опытный следователь, почему же вас так перекосило? Почему вы во мне не увидели невиновного и продолжали трепать мне нервы, держать в камере, вместо того чтобы попытаться найти настоящего убийцу? Работали по принципу: был бы человек, а дело на него повесим?
– Нет! – замотала она головой, умоляя уже себя просто встать и уйти, а все равно сидела.
– Значит, вы искренне полагали, что я могу быть убийцей? – он вдруг опустил свой голос до шепота, глаза сделались еще темнее. – Полагали, Дарья Дмитриевна?
