Перед сном я, как обычно, достала открытку и долго смотрела на нее.
Иногда я разговаривала с этой дамой, «кузиной Бетти», иногда просто смотрела на ее лицо и мечтала о Париже, о путешествиях, о том, что, возможно, когда-нибудь я объеду весь мир.
Иногда мне казалось, что она в любой момент может сойти с этой открытки и заговорить со мной.
В тот вечер, когда я узнала о поездке, я долго не спала, словно грезила наяву, в ушах звучала музыка, Я представляла, что уже плыву на этом пароходе, любуюсь морем, закатами, рассветами…
Время перед отъездом пролетело быстро, но буквально накануне выяснилось, что мама не сможет поехать со мной. Смущаясь, она сказала, что скоро у меня будет братик или сестричка. И поэтому она вынуждена остаться дома, путешествие для нее – слишком рискованное предприятие. Я поняла, что она была не прочь поехать, но отец протестовал, и ей пришлось подчиниться ему. Со мной поедет наша дальняя родственница, старая тетушка Флосси. Эту тетушку я видела всего два или три раза в жизни, она носила старомодные одежды и выглядела крайне уныло, но меня согревала мысль, что со мной будет кузина Бетти. Да-да! Она должна присоединиться к нам в Шербуре во Франции, где мы остановимся, прежде чем выйдем в Атлантический океан. Я была рада наконец-то увидеть свою родственницу и познакомиться с ней.
За день до отплытия мы переночевали в Лондоне, а оттуда поехали в Саутгемптон.
Настроение у меня было чудесное. Я вертела головой в разные стороны, несмотря на замечания матери, которая все время с мягкой улыбкой призывала меня не отвлекаться, а сосредоточиться перед отплытием. Мне все хотелось запомнить, запечатлеть в памяти, подспудно я чувствовала, что день, когда я ступлю на борт «Титаника», будет одним из самых замечательных в моей жизни.
И вот мы уже подходим к кораблю… Когда я его увидела, чуть не лишилась дара речи: таким огромным и величественным он был. Из его труб поднимались клубы дыма. Родители взошли на палубу вместе со мной и Флосси. Мама была ошеломлена открывшимся великолепием и даже не пыталась скрыть своего потрясения. В ее взгляде, обращенном к отцу, читался скрытый упрек. Было видно, что она очень хочет отправиться в это путешествие, но, как я уже говорила, отец отговорил ее под предлогом заботы о здоровье будущего малыша. Всюду царило оживление, слышались веселые голоса. Мы подошли к шикарной широкой лестнице, в верхнюю часть которой были встроены большие часы с бронзовыми фигурами. А над лестницей возвышался огромный стеклянный купол.
– Ах, Элли! Как все красиво! – прошептала мама, склоняясь ко мне, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. – Как бы я хотела… – И она замолчала.
Мы прошли в читальный зал, а потом в зимний сад, миновали холл…
Мы старались все рассмотреть, запомнить…
Нас потряс ресторан в стиле Людовика XVI: большие оконные ниши, задернутые шелковыми шторами, стены, отделанные под светлый орех. А рядом – кафе «Паризьен» – по-летнему легкое и изящное: вьющиеся растения и плетеные стулья вокруг столиков.
– Мне это напоминает Париж, – прошептала мать.
Один-единственный раз моя мама с семьей, еще до замужества, была в Париже, и та поездка оставила в ее душе неизгладимый след на всю жизнь. Хотя она не любила вспоминать о том путешествии, но когда хотела подчеркнуть значимость момента, говорила: «Мне это напоминает Париж!»
Восхищение вызвал бассейн и комплекс турецких бань. Потом маме почему-то стало плохо. Она остановилась и, виновато улыбаясь, сказала: «Кажется, прихватило сердце».
– Что с тобой, дорогая? – наклонился к ней отец. Он бросил сердитый взгляд на меня, как будто я была виновата в мамином недуге. – Я же говорил тебе: останься дома, я и один смогу проводить Элли. Ты сама вызвалась…
– Да-да. – Мама по-прежнему виновато улыбалась, словно она испортила детям праздник, который они давно с нетерпением ожидали. – Но мне очень хотелось все осмотреть самой, увидеть, на чем будет путешествовать моя маленькая Элли!
Они решили вернуться на берег. Мама тяжело дышала, над верхней губой и на лбу у нее выступили бисеринки пота.
Мы тоже решили постоять на берегу рядом с ними. Мимо нас проходили пассажиры третьего класса.
– Надеюсь, здесь приняты санитарные меры, – прогнусавила Флосси.
– Рэндольф, как ты думаешь, с этим все в порядке? – Мать с беспокойством посмотрела на отца.
– Я навел справки, все пассажиры пройдут медицинский осмотр, так что за Элионор не волнуйся.
Я невольно взглянула на Флосси. Даже ее невозмутимое лошадиное лицо выражало скрытый восторг: очевидно, «Титаник» никого не мог оставить равнодушным.
Когда наступило время прощания, я обхватила маму руками. А она, обычно такая сдержанная, вдруг тоже крепко прижала меня к себе.
– Будь умницей, Элионор, – шепнула она. – И слушайся, пожалуйста, Флосси.
Стыдно сказать, но я не сильно переживала из-за грядущей разлуки с матерью, настолько предстоящее путешествие захватило меня. Мне не терпелось отправиться в путь.
Раздался удар сигнального колокола, и далеко разнеслось эхо судового гудка. Это был знак, что «Титаник» выходит в плаванье.
Мы прошли в каюту. Я разобрала свои вещи, под подушку положила фотографию Бетти.
– Я такая счастливая, – пробормотала я.
На другой день праздник продолжался. Иногда я останавливалась и щипала себя за руку, чтобы убедиться: все вокруг меня не сон, а действительность, которая похожа на волшебную сказку.
Мне хотелось все осмотреть, побывать в каждом уголке «Титаника», но Флосси была начеку. Она пожаловалась на мигрень и под этим предлогом после завтрака лежала в каюте, крепко-накрепко запретив мне покидать пределы нашей плавучей комнаты, как называла каюту Флосси. Я сидела и смотрела в окно, где волна бежала за кораблем, и думала, что, вместо того чтобы бродить по палубам, я сижу здесь и смотрю на Флосси. Когда она уснула, я выскользнула из каюты и пошла по коридору. Я очутилась на палубе, где побродила какое-то время среди толпы, потом снова спустилась вниз, но попала в другую часть корабля. Короче, я заблудилась, но звать кого-то на помощь не хотела. Потом я вообще свернула непонятно куда и в отчаянье остановилась.
И здесь на меня налетела Флосси в сопровождении симпатичного мужчины.
– Томас Эндрюс, – представился он. – Ваша тетя очень беспокоится о вас, разве можно молодой леди покидать каюту без разрешения, корабль очень большой, и тут можно легко заплутать, переходя из одной части в другую.
– А откуда вы это знаете? – спросила я.
Он улыбнулся.
– Я главный конструктор этого корабля. Он вам нравится?
Я смущенно кивнула. Флосси же рассыпалась в благодарностях.
До каюты она шла молча, крепко держа меня за руку, словно я могла в любой момент ускользнуть от нее.
Когда же мы оказались в каюте, она ледяным тоном запретила мне куда-либо ходить без ее сопровождения. Она, мол, отвечает за меня перед моими родителями.
Я расплакалась, так мне стало обидно. Обидно по-настоящему. В то время, как все гуляют по «Титанику», я должна сидеть в каюте рядом с Флосси, которая портит мне все путешествие своими нотациями и наставлениями.
Во второй половине дня корабль прошел залив Ла-Манш. Дул легкий ветерок, море было спокойным, я с нетерпением ждала, когда мы причалим в Шербуре, где к нам присоединится кузина Бетти. Вот показались побережье Франции и маяк на мысе Аг. Мы с Флосси стояли на палубе, и я считала про себя минуты, крепко сжав кулаки. Хотелось, чтобы мы поскорее причалили. Иногда меня прошибал холодный пот: в воображении рисовалось, что кузина Бетти опоздала или вообще не приехала, ее планы изменились, и она решила остаться во Франции, а не плыть на «Титанике». Но вот корабль замедлил ход, остановился, покачиваясь на волнах, к нему подошли два судна, и появились первые новые пассажиры.
Я смотрела во все глаза и все-таки проморгала момент, когда появилась Бетти. Она возникла позади нас и окликнула:
– Элионор!
Я резко обернулась. Передо мной стояла сияющая дама лет тридцати. Необыкновенно красивая. Особенно красила ее улыбка. Когда она улыбалась, казалось, что вокруг разливается сиянье, улыбка порхала по ее лицу подобно солнечному лучу и освещала все вокруг.
Бетти протянула ко мне руки для объятий, и я осторожно приблизилась к ней.
– Кузи… Бетти! – Я покраснела. Я не знала, как правильно обращаться к ней. «Кузина Бетти» – это же ее домашнее прозвище.
– Беттина, – прошипела Флосси. – Мадемуазель Беттина.
– Ох, Флоренс, к чему эти церемонии, – с досадой сказала кузина. – Зови меня просто Бетти.
Она заключила меня в свои объятья и поцеловала в щечку. От нее пахло тонкими духами.
– Какая ты большая, – молвила она с легкой грустью. – Как летит время.
– Мне уже четырнадцать лет.
– Элионор, Беттина, наверно, хочет отдохнуть с дороги, а ты ее задерживаешь, – пробурчала Флосси.
