Он сокрушённо покачал головой.
— До какой же крайности надо дойти человеку, Уотсон, чтобы для совершения злодейства призывать домовых и ходячие трупы. В нашем мире и так хватает злых сил, нет нужды призывать их из другого мира.
— Тем не менее существуют некоторые необъяснимые явления, заслуживающие нашей беспристрастности, — заметил я.
Холмс невнятно хмыкнул.
— Беспристрастность едва ли может пригодиться для понимания необъяснимого. Если человек не намерен принимать на веру подобный сверхъестественный вздор, его ум должен быть пытливым и недоверчивым, то есть пристрастным. Разве удалось бы мне достичь положительного результата в деле Баскервилей, если бы я хоть на миг поверил, что призрачная собака существует в действительности?
— Собака, с которой мы имели дело, действительно была вполне реальной. Ну, а та, что в легенде?
— Легенда — это миф, Уотсон, и возникает она из баек, рассказанных у походного костра. Истории с привидениями для устрашения детишек, а не информация, помогающая выстроить логическую основу для дальнейших действий.
С просиявшим лицом Холмс опустился в кресло напротив меня. Было заметно, что его воодушевляет предмет разговора.
— Мир мистических сил признаётся лишь теми, чьё воображение превосходит интеллект. Наиболее опасным может оказаться образованный романтик вроде Ван Хельсинга, ибо признание им подобного умопомешательства заставляет простодушную публику принять всё это на веру.
— Однако приходится выслушивать довольно много странных историй, не имеющих разумного объяснения, и поневоле возникает ощущение, что не стоит полностью отвергать идею о сверхъестественном.
— Поневоле возникает ощущение! — передразнил меня Холмс. — Чувства — эмоциональные ловушки, в которые попадаются женщины. Боже правый, Уотсон, я-то полагал, что вы пробыли в моём обществе достаточно долго, чтобы понять одну вещь: факты, неопровержимые факты, а не чувства — единственная надёжная основа для принятия решений. — Он криво усмехнулся. — Ах, дорогой мой, ваша романтическая душа не всегда прислушивается к доводам рассудка. Именно поэтому мне время от времени удаётся сбить вас с толку моими маленькими умозаключениями. Когда к рассудку примешивается сердце, суть дела затуманивается.
— Право, Холмс… — запротестовал я.
В этот момент до нас донёсся громкий стук во входную дверь снизу, и Холмс поднял руку, призывая меня к молчанию.
— А вот наконец и посетитель! — ликующе произнёс он, потирая руки.
При мысли о возможном клиенте его тёмные глаза засверкали, и обличительная речь против веры в сверхъестественное была, по-видимому, позабыта.
Вслед за шагами по лестнице послышался стук в дверь. Холмс нахмурился.
— Похоже, клиента так и не будет. Входите, миссис Хадсон.
На пороге появилась наша экономка.
— Бог мой, — молвила она, — как вы догадались, что это я, мистер Холмс?
— Натренированному слуху шаги так же легко распознать, как отпечатки пальцев, миссис Хадсон, а ваши шаги — безупречное сочетание достоинства и деликатности, — ответил Холмс.
Миссис Хадсон зарделась.
— Однако, Уотсон, посетитель у нас всё же был — и оставил нам презент.
Холмс указал на свёрток в руках у экономки.
— Вы, как всегда, правы, мистер Холмс. Мне его только что вручил какой-то джентльмен, он особенно настаивал на том, чтобы я передала этот свёрток лично вам в руки.
— Так он знал, что я дома? Вы, безусловно, сообщили джентльмену, что я дома?
— О да. Я сказала ему, что он сможет убедиться в надлежащем выполнении своего поручения, если сам передаст вам свёрток — стоит только подняться к вам в комнату.
— Он отказался? — спросил я.
— Ну, он сказал, что спешит и что, без сомнения, может положиться на меня в этом деле.
— В чём мы могли убедиться.
Холмс с улыбкой взял из рук миссис Хадсон свёрток и положил его на стол.
— Как выглядел этот мужчина? — поинтересовался я.
— Если я не ошибаюсь, — сказал Холмс, — миссис Хадсон было бы сложно ответить на ваш вопрос, поскольку шляпа у посетителя была натянута по самые брови, а шею и рот закрывало тёплое кашне.
— Совершенно верно, мистер Холмс, он был сильно укутан, и ему явно нездоровилось, — подтвердила наша домовладелица.
— Вы имеете в виду, у него болело горло? — уточнил Холмс.
— Думаю, что-то в этом роде. Так или иначе, голос у него был охрипший.
Шерлок Холмс удовлетворённо кивнул.
— Но как вы об этом догадались, мистер Холмс?
Он снисходительно улыбнулся.
— Одна из моих маленьких догадок, миссис Хадсон. В такую погоду многие кашляют и чихают, и немудрено, что рассыльный подхватил простуду.
Меня совсем не убедило это правдоподобное объяснение, и, дождавшись ухода миссис Хадсон, я продолжил расспросы.
— Холмс, я знаю, вы никогда не занимаетесь отгадыванием. Откуда вы узнали, что у посетителя болит горло и что он носит шляпу и кашне именно так, как вы описали?
Проигнорировав мой вопрос, Холмс в задумчивости уставившись на свёрток, легонько барабаня по нему пальцем. Наконец он заговорил.
— Скажите, Уотсон, почему бы рассыльному не взять на себя труд подняться на один лестничный пролёт, чтобы удостовериться, что посылка доставлена по адресу?
— Он сказал, что торопится.
— Вздор! Если посылка так важна, как указано на ярлыке — «Срочно, вручить лично», — он, без сомнения, должен был не пожалеть времени и выполнить работу как следует. Нет, Уотсон, здесь что-то не так. По всей вероятности, он не хотел встречаться со мной из опасения, что я его узнаю.
— Да ладно вам, Холмс, — возразил я.
Мне казалось, моему другу мерещатся призраки там, где их нет.
— Он позаботился о том, чтобы даже миссис Хадсон не имела возможности разглядеть его лицо и не смогла в точности описать его.
— А больное горло?
— Попытка изменить голос.
Я рассмеялся.
— Право, Холмс, думаю, вы сильно преувеличиваете.
— Преувеличиваю? Нет. Предполагаю? Да. Из опыта я знаю, что отсутствие информации прекрасно восполняется умозаключениями. Они помогают отделить вероятное от невозможного.
— Но некоторая информация у вас всё же есть, — сказал я, указывая на свёрток.
Холмс просиял.
— Ваш здравый смысл, Уотсон, как всегда, неоценим. Эта посылка может рассказать нам всё необходимое о нашем загадочном посетителе. Будьте любезны передать мне с каминной полки складной нож. Посмотрим, что же содержит этот таинственный пакет.
Свёрток был продолговатым — около фута длиной и пять-шесть дюймов толщиной. Содержимое было завёрнуто в грубую обёрточную бумагу и перевязано прочной чёрной бечёвкой. В левом верхнем углу чёткими печатными буквами написано «Срочно, вручить лично», а посередине, тонко, почти без нажима — «Для Шерлока Холмса, Бейкер-стрит».
Холмс разрезал бечёвку и медленно развернул несколько слоёв обёрточной бумаги. Он действовал с величайшей осторожностью, словно опасался повредить находящийся внутри хрупкий предмет.
— Так я и думал, — произнёс он, освободив наконец содержимое от обёртки.
— Только не говорите мне, будто вы знали, что это книга.
— Даже избыток обёртки не в состоянии скрыть особую форму и плотность первого издания «Чапмана энд Холла».[2]
— Если вы знали, что это всего-навсего книга, почему обращались с ней как с бомбой, которая вот-вот взорвётся?
Холмс криво улыбнулся.
— Потому что подозреваю, что это намного серьёзней, чем «всего-навсего книга».
Раздумывая над этой загадочной ремаркой и силясь понять, что же необычного нашёл Холмс в большом коричневом томе, я несколько мгновений пристально смотрел на книгу.
— Похоже, записки, указывающей на того, кто послал вам это, здесь нет, — наконец произнёс я.
— А я этого и не ожидал.
— Возможно, какая-нибудь надпись или посвящение есть внутри.
Я сделал попытку открыть книгу, но Холмс схватил меня за руку.
— Не трогайте, Уотсон. Дайте мне сначала внимательно её рассмотреть.
Холмс взял лупу и, низко склонившись над столом, стал изучать корешок и крышку переплёта, не прикасаясь к книге.
— Любопытно и назидательно, — пробормотал он, обращаясь скорее к себе, чем ко мне.
Откинувшись на спинку кресла, мой друг тихо рассмеялся.
— Что такое, Холмс?
— Заглавие книги. Одно из самых известных произведений Чарлза Диккенса, «Большие надежды». Тем не менее пристальное изучение этого тома заставляет меня думать, что его содержание имеет мало общего с приключениями юного Пипа и его странным наследством. — Он осторожно постучал складным ножом по переплёту книги. — Да, без сомнения, том этот выбрали именно за его толщину. «Повесть о двух городах» была бы намного тоньше.
