– Чтоб я ещё раз кому-то помог… – бормотал себе Мартин, слушая, как постепенно жалобный вой человека под дверью превращается в хрип. Он проклинал собственную добросердечность, и проклинал тот миг, когда ему пришло в голову вытащить пулю из незнакомца.
– Я никому не стану помогать. Я никому не стану помогать, – повторял он сам себе раз за разом. – Так будет лучше.
Но что-то внутри него не давало ему согласиться с его собственными словами. Что-то непререкаемое и твёрдое в его груди подталкивало его снова помочь человеку, который нуждался в помощи. Мартин не знал, что это, и не давал этому никаких определений, он лишь знал, что это же самое «что-то» на войне не позволяло ему попадать в людей в те моменты, когда в руки приходилось брать винтовку. Мартин стрелял, потому что не стрелять было нельзя, но в редкие моменты, когда он делал это, никто так и не заметил, что он никого не подстрелил. От его рук умерли многие, но не потому, что он этого хотел. Так что хотя бы здесь Мартин старался остаться «чистым».
Он сам иногда посмеивался над такой формулировкой в отношении себя самого.
Наконец звуки из коридора стихли. Две или три минуты Мартин сидел, опустив голову на руки, и слушая перестук старых часов на кухне.
Тишина была нарушена несколькими торопливыми ударами в дверь.
«Лой и Лютены не стучат в двери, в которые хотят войти, – подумал Мартин, машинально поднимаясь. – И уж тем более, не стучат подстреленные гангстеры. Тогда кто это может быть…»
На несколько секунд он задержался перед дверью, подумав о том, что, открыв, сначала увидит труп, и только затем – посетителя. Угрызения совести тоже никогда не стучат в дверь.
На пороге стоял человек в форменной чёрной рубашке с коротким рукавом. «Полицейский», – безрадостно подумал Мартин.
– Чем могу…
– Луи Квеллес, полиция Эшвуда, – представился гость. – Этого, – он кивнул на лежащего на полу бандита, – ранило, у вас есть телефон? Позвонить бы куда следует…
Мартин бесстрастно смотрел на тяжело дышащего бледного человека, уже наверняка сочиняющего себе глупые сказки про свет в конце туннеля.
– Помогите занести его, – тихо и холодно сказал он Луи, глядя на него мёртвыми глазами.
Полицейский ничего не говорил, пока Мартин тем же пинцетом извлекал пулю, обрабатывал рану, в общем – делал то единственное, что он хорошо умел делать.
– Вы врач? – спросил он, когда Мартин наконец окончил свои безмолвные операции.
Тот коротко кивнул.
– 440-й пехотный.
– А он товарищ ваш?
Мартин помотал головой.
Полицейский помолчал, обдумывая его ответ.
– А что ж вы его тогда… – он не договорил.
Мартин молча поднял глаза и долго смотрел в лицо Луи Квеллесу. Поступив на такую службу в таком городе, тот едва ли понимал, каково это – убивать людей, спасать им жизнь, или же балансировать на грани, делать выбор между этими двумя… и неизвестно, где ты сам после этого выбора окажешься.
Ответа так и не прозвучало.
– Спасибо… – прохрипел спасённый. Глаза его испуганно бегали по квартире Мартина, ожидая подвох. – Док, спасибо… Я из Лютенов, ты… Ты знаешь, я расскажу нашим, док… Тебя не тронут…
Ни один мускул на лице Мартина не двинулся: он снял с вешалки широкополую шляпу спасённого и бросил её на грудь хозяину.
– Как только сможешь встать, уходи, и чтобы я тебя больше здесь не видел, – как всегда тихо произнёс Мартин.
Дождь который день дождь барабанил по окнам. Так и не найдя для себя нормальной работы, Мартин изо дня в день возвращался домой с шахт обессиленный, смотрел на шляпу, которую оставил ему – видимо, на память – спасённый убийца. Он думал о том, был ли вообще смысл спасать тех, кто на следующий же день пойдёт рисковать собственной шкурой ради каких-то призрачных целей, надежд, мечтаний или идолов, чтобы снова попасть под пулю, и снова его нужно будет спасать – Мартину Лиду, или кому-то ещё вроде него, кому не всё равно. Смысла, наверное, нет, но дело в совести. Только этот незримый призрачный мотиватор останавливает от того, чтобы закрыть глаза на чужое горе. Пускай у тех, кого спас Мартин, совести ровно столько же, скольких он не уберёг от пуль – то есть, ни на грош, пускай, в Эшвуде совесть и вовсе ничего не значит.
За такими мыслями курящего Мартина и застал звук вышибаемой двери.
– Э, скотина! – крикнул кто-то нарочито громко, делая несколько выстрелов в воздух, от которых Мартин вздрогнул, мгновенно пропотев. – Ты ничего не хочешь нам сказать?!
…Сценарий повторился: к нему ворвались и его избили. Только на этот раз это были Лой, очень недовольные тем, что кто-то из Лютенов его рукой был спасён.
Мартин был слаб, безоружен и беззащитен против этих людей с пистолетами и грозными взглядами, за спинами которых – ещё сотня таких же людей. Они контролируют всё и вся, от них нет спасения, нет укрытия, и стоит посмотреть на одного, как его враг уличит тебя в сговоре. Можно сколько угодно твердить самому себе высокопарные речи о совести, думал Мартин, мучительно разминая медленно заживающие пальцы, которые ему знатно оттоптали. Только вот правда в том, что в привычках человека – заставлять совесть молчать, если обстоятельства звучат достаточно громко.
Руки часто дрожали: едва ли теперь они в состоянии были держать пинцет.
– Чтоб я ещё раз кого-то вылечил… – бормотал Мартин, сжимая трясущимися пальцами сигарету. Стол был полностью чёрным: однажды Мартин выронил спичку и чуть его не спалил.
За дверью раздавался плач женщины, на руках у которой умирал ребёнок. Она молила о помощи. Но теперь Мартин был умнее и знал, что это может быть женщина одного из Лой или Лютенов. И помогать ей нельзя, чтобы не навлечь на себя ещё чей-нибудь гнев.
Они сами виноваты. Это он здесь жертва. Он не обязан помогать тем, кто добровольно в это впутался.
– Чтоб ещё раз… – бормотал Мартин, глядя в собственное отражение в тёмном окне.
Совесть успокаивалась.
II. Запрещённая литература
Заходя в почти опустевшее здание полицейского участка, офицер Джим Андерсон взглянул ещё раз на кусочек картона, на котором было неаккуратно, но цветасто выведено:
«Папа, поздравляю с Днём Рождения!
Твоя дочка Эмили Андерсон»
Улыбнувшись, Джим сунул его в нагрудный карман. Подумать только, что его дочка Эми уже совсем скоро пойдёт в школу! Джим был очень гордым отцом. И сегодня ему исполнялось тридцать два, с чем его прямо с порога и поздравила шестилетняя дочурка.
Жаль только, что празднование не задалось. Стоило ему переступить порог дома, как раздался звонок с работы: шеф приказывал явиться, несмотря на уже позднее время. Джим Андерсон не привык задавать вопросы, и знал, что, раз вызывают – значит, дело срочное. Досадовало он лишь на то, что целый день прошёл на удивление тихо – такое в Эшвуде случалось очень редко. И, стоило Джиму покинуть свой пост, как шеф тут же звонит и приказывает явиться. Учитывая то, каким человеком он был, подобное поведение с его стороны было, как минимум, необычно.
В опустевшем участке царил полумрак. Парочка офицеров почему-то не торопилась домой и о чём-то переговаривалась возле кофейного автомата в фойе. Их негромкий разговор сопровождался неровным гудением мигающей лампы, напоминавшим ожиревшего шмеля. Окинув взглядом пустое место диспетчера, Джим снял фуражку и проследовал в кабинет шефа.
Стоило ему зайти в кабинет, как он понял: разговор ждёт неформальный. Обычно встречающий подчинённых сидя за столом, Грегори Тетч стоял к двери спиной, глядя в тёмное окно. Свет в кабинете был выключен: горела только лампа на столе шефа.
– Офицер Джим Андерсон прибыл, сэр, – представился по форме полицейский, вытянувшись и отдав честь.
– Проходите, офицер, – прохрипел шеф, махнув рукой.
Он медленно развернулся, когда Джим приблизился к столу. Под глазами Тетча были изрядные мешки, а на лице читалась сильная озабоченность, которую шеф, кажется, пытался скрыть под равнодушием. Или не пытался скрыть вовсе – Джим вообще не привык, чтобы Тетч выказывал какие-то сильные эмоции.
Грегори Тетч вступил на должность шефа полиции незадолго до того, как туда пришёл работать Джим. Это был грузный, полный мужчина, настолько честно выполняющий свои обязанности, насколько в Эшвуде это вообще было возможно. Он никогда не брал взяток, старался не сотрудничать с мафией, и, что важно, никогда не высылал подчинённых на «подставные» задания. Как рассказали Джиму, при прошлых шефах такое не раз случалось: если нужно было «случайно» избавиться от кого-то из штата, шеф отправлял полицейского туда, где его ждали ребята для «разговора», и на следующий день рядом с именем этого полицейского в большинстве отчётов было выведено «погиб при исп. с. о.». Чистая, безотходная схема очень часто применялась, если шеф полиции был на коротком поводке у Лой или Лютенов. А подобное сотрудничество являлось очень полезным и для тех, и для других – но никак не для Эшвуда. Всем стало легче, когда оказалось, что Грегори Тетч не из таких.
