Осталось совсем немного, и я буду на месте. Каким мне покажется город, знакомый с детства? Что я вообще помню о нем? Разрозненные воспоминания всплыли в душе — детские фантазии, изрядно перемешанные со страхом. В мыслях возник неясный образ чего-то старого, несущего угрозу, и в то же время близкого и родного. Когда-то я была здесь счастлива, как может быть счастлив ребенок, но именно тут закончилось мое детство, развеялись иллюзии и на смену им пришел противный липкий страх, окутавший меня подобно паутине, не отпускавший долгие годы. Зачем я решилась на это? Неужели надеюсь что-то изменить? Способна ли я что-то изменить?
Лес закончился внезапно, и уже через мгновение мы въезжали в город, встретивший нас заброшенными складами пригорода и маленькими провинциальными домиками. Миновав Соборную площадь, и Спасо-Преображенскую церковь, автобус остановился. Что же, не знаю как город, а автовокзал остался таким, каким я его помнила. Недалеко от стоянки образовался стихийный рынок, чуть дальше находился почтамп.
Набросив на руку все еще влажный плащ, я шагнула на землю и вдохнула воздух. Здесь, рядом с автовокзалом свежим его было назвать трудно, но это был воздух моего детства, и внезапно на глаза навернулись слезы. Что-то в последнее время я стала чересчур сентиментальной. Так нельзя. У багажного отделения столпилось несколько человек, и я решила немного подождать. Оглядываться в поисках встречающих было бесполезно. Вряд ли кто-то меня ждал.
Сбоку замаячила чья-то фигура, и я отодвинулась, чтобы не мешать, но тут же снова наткнулась на своего знакомого.
— Разрешите вам помочь, — это было даже не предложение, хотя сказано довольно вежливым тоном. Слегка отстранив, он вытащил из багажного отделения мой чемодан и легко поставил передо мной.
— Всего хорошего, — бросил он мне напоследок и скрылся в толпе.
— Спасибо, — запоздало буркнула я, и медленно пошла по тротуару.
— Марина? — я обернулась и увидела пожилую женщину, недоверчиво смотрящую на меня. Тетя Клава! Я тут же ее узнала, несмотря на глубокие морщины, избороздившие когда-то молодое и красивое лицо, копну снежных волос и грустную улыбку, придававшею ей какой-то скорбный вид. Она начала седеть еще тогда, пятнадцать лет назад.
— Да, это я, — непрошеные слезы набежали на глаза, и бросив чемодан, я устремилась к женщине, крепко ее обнимая. Мы вместе стояли посреди остановки и плакали, будто прокладывая слезами тонкий мостик между прошлым, которое хотели, но не могли забыть, и настоящим.
— Ты вернулась, — она слегка отстранилась, рассматривая мое лицо, и я замерла, будто ожидая ее приговора, — ты так похожа на свою мать!
— Как ты, тетя Клава? — постаралась я перевести разговор на другую тему, боясь расстроить женщину еще сильнее.
— Теперь — хорошо, — помолчав с минуту, она вдруг сказала, — они тоже здесь. Приехали позавчера.
— Они? — мое сердце замерло, дыхание перехватило. От страха, или…
— И Пашка, и Никита…
— А… — я нерешительно замолчала.
— И Миша тоже. Все здесь. Все возвращается на круги своя, — тихо добавила она, и на какое-то мгновение мне показалось, что она знает, или догадывается, — хорошо, что дала телеграмму, сообщила, когда приедешь. Мне ее передали новые жильцы. Я несколько лет назад переехала, и ты могла меня не сразу найти.
— Я рада быть здесь, — внезапно совершенно искренне сказала я.
— Знаю, — улыбнулась Клава.
— Марина!?! — и снова этот нерешительный тон. Меня окрикнули, и я, высвободившись из тетиных рук, повернулась на голос. Они были здесь, те, кого я, казалось, знала всю мою жизнь. Но теперь знакомые мальчуганы превратились в трех взрослых мужчин. Они стояли недалеко от нас, пристально изучая мое лицо. Как сильно я изменилась за эти годы? Узнают ли они меня? По крайней мере, я их узнала сразу. Вон тот, невысокого роста, с всклокоченными волосами морковного цвета и веснушками на лице — Никита. А этот — чуть выше среднего роста, худощавый, но жилистый — Пашка, гроза местных яблонь и соседских подсолнухов. А тот, что стоит немного в сторонке не сводя с меня глубоко посаженных светло-голубых глаз — Миша. Еще в детстве он ударился в рост и теперь был значительно выше обоих своих друзей. Темные волосы гладко зачесаны назад, на бледном лице резко выделяются узкие черные брови и тонкий с чуть заметной горбинкой нос, одет в черную кожаную куртку, которую расстегнул, будто ему жарко.
Оглядев меня с ног до головы он улыбнулся, и подошел. Двое ребят остались в стороне, словно не желая нам мешать. Миша слегка коснулся губами моей щеки, а потом, будто не желая больше сдерживать эмоций, поцеловал в губы:
— Я ждал, что когда-нибудь, мы снова встретимся, — тихо шепнул он.
— Я тоже, — дыхание перехватило, в горле стоял комок, — я тоже этого ждала.
1992 год…
Утро выдалось пасмурным и дождливым, однако к полудню тучи разошлись, и засияло яркое солнце. День Города обещал быть теплым и радостным, и большая часть горожан стеклась на главную площадь в поисках развлечений. Их в городе было не так много, однако некоторым хватало и этого. Несколько скамеек рядом с импровизированной сценой были заполнены пожилыми пенсионерами, наслаждающимися музыкой местного оркестра творческой молодежи. «Молодежь» состояла из дамы сильно бальзаковского возраста с растрепанной гулькой на голове, самозабвенно играющей на расстроенном пианино Вивальди, и пары ее «добровольных» помощников, которым не удалось избежать почетного участия в концерте. Сейчас они жалобно смотрели со сцены, отчаянно пытаясь попасть в такт и не вызвать неодобрительного взгляда своей учительницы. Где-то в отдалении старенький магнитофон старался переорать звуки скрипок и пианино, и периодически ему это удавалось.
В нескольких метрах от сцены шумливая ватага малышни играла в футбол, не обращая никакого внимания на «концертные страдания». На две команды игроков не набралось, поэтому играли по-простому — в одни ворота: вратарь, трое в нападении, трое в обороне. Игра шла темпераментная, поэтому в общую какофонию звуков вливались дополнительные децибелы.
Один из игроков отличался от остальных своим азартом. Глядя на хрупкую фигурку нападающего, сложно было заподозрить в нем девчонку, настолько лихо и умело она пасовала товарищам мяч. Однако когда защищающий ворота крепыш выскочил на поле и бесцеремонно отпихнул её в сторону в момент броска, высокий подросток лет пятнадцати, до сих пор спокойно стоящий на краю площадки и не вмешивающийся в игру, тут же направился к футболистам. Но он опоздал — рассерженная девчушка с искаженным от ярости лицом набросилась на обидчика, и повалила его на землю. В итоге пареньку пришлось разнимать уже не двоих, а всю кучу малу, состоящую из гневно вопящих детей. Довольно быстро отыскав среди малышни темноволосую смутьянку, он вытащил девчонку за шиворот, и, не обращая внимания на её отчаянные вопли, понес к фонтану. Там не очень вежливо поставив на ноги, он достал из кармана чистый носовой платок, и, смочив его в воде принялся приводить в порядок чумазое лицо ребенка
— Опять мелочь бунтует? — сзади раздался насмешливый голос, и юноша, вздохнув, обернулся к подошедшей компании. Самым ярким из них был Никита, по прозвищу Рыжик, самым высоким — Мишка, а самым злым — Павел, — и на фига ты ее с собой притащил?
— Не с кем было оставить, — пояснил подросток, тщательно вытирая сестре ладони, — батя на смене, а эта в прошлый раз умудрилась поджечь коврик в прихожей и залить соседей. Причем одновременно.
— Да, непруха. И что думаешь с ней делать? — Никита неодобрительно наблюдал за проявлением братской заботы, в душе благодаря судьбу и родителей, что они ему не преподнесли такой вот подарок.
— Сначала думал — утопить, да видно придется взять с собой.
— Ты чего, Леха, сдурел? На хрена нам такое счастье? — возмутился Павел, вызвав на лице юноши гримасу неодобрения.
— Ты это, осторожнее со словами. А то она в прошлый раз такое бате сказала, что он два дня потом со мной не разговаривал. За тобой, между прочим, повторяла.
— Так что мне теперь, заткнуться? — возмутился Пашка, и вообще, отвел бы ее к тетке и не парился.
— К тетке нельзя. У нее своих двое, а когда я привожу к ней Таньку ее муж начинает орать.
— Это который? — уточнил Мишка.
— Третий. Или четвертый. Не помню точно.
— Ладно, с нами, так с нами, — Мишка присел рядом с девочкой и посмотрел в ее огромные зеленые глаза, — только заруби себе на носу, малек — будешь путаться под ногами, забудем в лесу. Надолго.
— Заметано, — бойко ответила девчушка, и, отбросив ставший черным платок, выжидательно посмотрела на брата.
— Только сначала нужно заехать в одно место, кое-кого забрать, — было похоже, что Алексей смутился.
