— У вас что, глаза повылазили? Не видите, куда прете?!
Царегорцев лопочет извинения, а я, не обращая никакого внимания на ментовское блеяние, иду вперед. Сержант, оставив в покое Павла, старается преградить мне путь.
— Проходить можно только жильцам! — кричит он. — Вы здесь живете?
— Все в порядке, Караваев, пропусти их, — приказывает сержанту, появляющийся из дверей парадного капитан Жулин.
Вслед за ним двое санитаров выносят носилки с накрытым простыней телом. Когда те равняются с нами, Жулин велит санитарам остановиться и сам откидывает простынь.
— Ваш? — спрашивает капитан.
Меня хватает только на то, чтобы молча кивнуть. За меня отвечает Царегорцев.
— Наш… Никитюк Владимир… Приняли на работу полтора месяца назад. Окончил частную школу телохранителей. Двадцать два года… Как это все произошло?
Прежде чем ответить, Жулин велит санитарам трогаться дальше и орет на Караваева, который слишком близко подпустил зрителей.
— Его зарезали, — коротко бросает капитан, так просто, будто обмениваясь впечатлениям о вечернем телесериале. — Удар, очевидно, был нанесен неожиданно для жертвы. Никаких следов борьбы. Похоже: он даже ничего не успел понять. Смерть наступила восемь — десять часов назад. Ближе к полуночи. Его сразу не обнаружили, потому что тело было скрыто перегородкой, за который он сидел. Только когда один особо любопытный догадался заглянуть в окошко…
— Странно, что он так близко подпустил к себе постороннего. На расстояние ножевого удара! — удивляется Царегорцев.
— Ножевого? — почему-то удивленно переспрашивает Жулин и, пристально глядя на нас, с сомнением качает головой. — Не знаю, не знаю. Вскрытие покажет.
По-моему капитан что-то недоговаривает.
За почти трехгодичное существование «Зеты +», это уже второй случай гибели нашего сотрудника. Первая смерть, происшедшая около года назад, оказалась несчастным случаем, роковым стечением обстоятельств, а сейчас — это самое настоящее убийство.
Охранник-консьерж должен был нести службу в специальном помещении, оборудованном под лестницей, отгороженным металлопластиковой конструкцией и стеклом.
Когда мы подходим ближе, то видим, что почти весь пол в комнатушке, и рядом с нею, залит кровью. На небольшом пятачке, стараясь не вступить в кровавую лужу, толкутся два эксперта-криминалиста. На площадке стоит неприятный металлический запах крови.
— Орудия убийства не обнаружено? — спрашиваю я у Жулина. — Хотелось бы посмотреть на этот ножичек. Рана, как я вижу, была еще та.
— Оружия не нашли. Я вообще не знаю, был ли это нож. Надо подождать результатов экспертизы, — отвечает он и спрашивает не без издевки, поворачиваясь к Царегорцеву: — Скажи, Павел, а как получилось, что мертвый охранник пролежал здесь несколько часов и никто из ваших его не хватился? У ваших ребят что, не принято время от времени переговариваться между собой? Переговорное устройство у него было в порядке. Я проверял. Должен же быть, наконец, какой-то старший по смене, который проверяет посты.
— Я… Я пока не могу ответить на эти вопросы, — отвечает Павел, на глазах превращаясь из бледно-зеленого в ярко-красного, — но я обязательно с этим разберусь.
Кинув на меня злой многообещающий взгляд, несмотря на то, что ни к проверке постов, ни к инструктажу бойцов я не имею ни малейшего отношения, он строго бросает мне, как старый опытный ветеран, проштрафившемуся сопляку-новобранцу:
— Срочно найди Логинова, хоть из-под земли вырой, и чтобы через полчаса оба были у меня!
Я понимаю, что гибель нашего человека, тем более при исполнении им служебных обязанностей, — это ЧП и ситуация сейчас стрессовая. Но это не повод относится ко мне как к последней шестерке, тем более при посторонних. Да, я тоже в шоке; да, мне тоже сейчас не до веселья; да, мне тоже хочется рвать и метать, но надо же держать себя, ну хоть в каких-то рамках!
— Сам найди, — отвечаю я своему оборзевшему шефу, не менее зло, стараясь, однако, говорить тихо, ибо не хочу, чтобы Жулин был свидетелем нашей ссоры. — Я тебе не мальчик на побегушках и даже не секретарь.
Царегорцев, не глядя на меня, дрожащими пальцами закуривает сигарету и выходит на улицу. Скоро до меня доносится звук его отъезжающей лайбы. Скатертью дорога, дорогой начальничек.
— Все, мы закончили. Можно отправляться? — говорит Жулину один из экспертов: Михал Михалыч Головин, среднего роста и возраста мужичок с печальными глазами. Такие глаза были у моей собаки, когда ко мне приходили гости и, ужравшись в сосиску, пытались накормить ее сникерсами.
— Подожди еще, дядя Миша, подожди, — останавливает старший опер, — еще квартиры не закончили проверять. Неизвестно пока, какой подарочек еще можем обнаружить. Не думаю, что этого парня убили просто так, ради спортивного интереса.
Все вещи, бывшие при Никитюке (часы, небольшая сумма денег, дубинка, газовый «Магнум», переговорное устройство), остались нетронутыми, поэтому Жулин, скорее всего, прав: сюрпризы на сегодня еще не закончились.
Скрипя, раздвигаются двери лифта и на площадке первого этажа появляются: пожилой мент с поседевшей головой в форме капитана, судя по всему, местный участковый и еще двое в штатском, один из которых известный мне подчиненный Жулина лейтенант Петухов, а второго я вижу первый раз в жизни.
Похожий на восьмиклассника-акселерата, Петухов кивает мне и приступает к докладу, явно играя на публику.
— Мы проверили все квартиры в этом парадном. Никого из жильцов не грабили или что-нибудь в этом роде. Никто ничего подозрительного не слышал. Всего здесь двадцать семь квартир, по три на каждом этаже. Нам удалось увидеть жильцов только шестнадцати. В одиннадцати квартирах двери никто не открыл. Я переписал их номера. Вот. — Жулин берет протянутый ему блокнотный листок, в то время как Петухов продолжает пояснять: — В седьмой, двенадцатой, пятнадцатой, шестнадцатой, двадцать пятой и двадцать шестой хозяева ушли не так давно на работу. Соседи слышали, как те закрывали двери и звук их шагов. Жильцы из двадцатой — цирковые артисты, находятся на гастролях за границей. Акробаты. Где могут находиться хозяева еще четырех квартир, выяснить не удалось. Все двери целые. Явные признаки взлома или принудительного открытия отсутствуют.
Саша Жулин задумывается. На его месте я бы тоже задумался. Как быть дальше? С одной стороны, за одной из этих четырех дверей тоже могут быть трупы или, и это самое важное, кто-нибудь, кто нуждается в помощи и кого еще не поздно спасти. С другой стороны, если высаживать все двери подряд, то может получится скандал, особенно, если ничего не обнаружится.
— А кто хозяева этих четырех квартир, чем они занимаются, ты не спрашивал у их соседей? — говорит он Петухову.
— Как же, — довольно улыбается тот, — немного удалось узнать. В двух живут мелкие бизнесмены-челноки. Еще в одной — три девки, студентки. Но квартиру эту они снимают. И в последней, там соседи затруднились сказать, кто хозяин. Новый какой-то. Три дня назад появился и еще не успел обжиться. Предполагают, что какая-то шишка. Видели, как его привозит и отвозит личный шофер на сером «Mitsubishi Pajero», и не только отвозит, но каждый раз поднимается и провожает до дверей, то есть как бы еще и охраняет.
Мы с Жулиным переглядываемся.
— Где эта хата? — спрашивает капитан.
— Номер пять, на втором этаже. Как раз над нами.
Мы поднимаемся на второй этаж. Указанная квартира располагается посредине между четвертой и шестой. Жулин еще раз нажимает на кнопку звонка и, не дождавшись результата, прижимается ухом к дверям, в надежде услышать хоть какие-то признаки человеческого присутствия.
— А что это вы здесь делаете? Какого хрена вам тут всем надо? — раздается неожиданный и не очень любезный голос снизу.
Мы оборачиваемся: на площадке между этажами стоит парень лет эдак тридцати и недовольно, но вместе с тем встревожено смотрит на собравшуюся возле пятой квартиры компанию. Думаю, что ни от кого из нас не ускользнуло, что правую руку этот субъект держит под курткой на уровне пояса и вид у него более чем решительный.
В руке у маленького Петухова, который наполовину скрыт широкой фигурой участкового капитана, появляется ствол.
Вижу, что Жулин подавляет в себе движение выхватить оружие. Вместо этого он показывает новоприбывшему удостоверение сотрудника милиции.
— Старший оперуполномоченный Жулин. В этом доме произошло преступление. Ночью убили охранника. Я веду предварительное следствие. Теперь опустите руку и скажете, кто вы такой.
— Прапорщик Сапега. Областная прокуратура, — надменно представляется субъект.
Прапорщик. Всего лишь. А форсу в его голосе на двух генерал-лейтенантов с лихвой хватит.
