Я даже не успела толком ничего объяснить, как передо мной появилась тарелка с пельменями, от которой поднимался такой восхитительный аромат, что у меня перехватило дыхание.
— Гриш, ты — умный мальчик, придумай сам что — нибудь в мое оправдание, — скорчила я жалобную мину, — только не лишай обеда.
Он, похоже, решил подыграть — сел на табуретку, принял позу роденовского «Мыслителя», потом хитро улыбнулся и неторопливо произнес:
— Обещаю не настаивать на сегодняшнем походе в театр, если разрешишь неделю пожить у тебя.
Та-а-ак, это был откровенный шантаж! Я просто привыкла жить одна, и любое насилие над личностью в смысле вмешательства в мою жизнь не приемлю. Гриша мне уже жаловался на противных соседей, которые затеяли ремонт и теперь даже по ночам сверлят стены и настилают новые полы. Мы с ним на эту тему разговаривали, и мнение насчет «пожить у меня» ему было хорошо известно.
Конечно, ничего против него лично я не имею, но все-таки очень ценю возможность при любом удобном или неудобном, что особенно важно, случае мужчине, ворвавшемуся в мою жизнь, указать на дверь. Теперь же получается, что целую неделю мы будем вынуждены вести совместное сосуществование. Почти как муж и жена. Подумав так, я усмехнулась: «Ладненько, пусть Гриша попробует выносить мои капризы днем и ночью. А я преспокойненько буду ждать, когда ему надоест и он сбежит обратно в свою холостяцкую берлогу».
В общем, проглотив шантажистский приемчик друга, я молча радостно кивнула головой. В создавшейся ситуации ничего другого и не оставалось: в театр идти всякое желание отпало, а так — хоть какая-то компенсация мальчонке за его самопожертвование. Кстати, разрешив Грише временно поселиться у меня, я не останусь внакладе: своевременное и вполне съедобное питание на этой неделе мне будет просто гарантировано, в этом можно не сомневаться. Ну вот, я уже начала выискивать всякие плюсы своего «несвободного» положения.
* * *
— Проходи-проходи, — сразу засуетилась Лерка, увидев меня на пороге своей «скромной» трехкомнатной квартиры, в которой жила вместе с родителями.
Насколько я помнила со школьных времен, старшие Фисенко свою единственную дочь всегда чрезмерно опекали и лелеяли. Может быть, поэтому она всегда умудрялась попадать в разные неприятности и, даже приближаясь к тридцатилетнему рубежу, оставалась столь же легкомысленной и непредсказуемой, как в детские годы. И, наверное, не случайно папа с мамой предпочитали держать свое чадо постоянно на глазах, не доверяя Валерии даже выбор обоев для ремонта ее комнаты. Этот факт я выяснила прошлой зимой, делая покупки в одном из магазинов Тарасова и столкнувшись нос к носу с Леркиной мамой, пришедшей туда именно за обоями для «детской», то есть для комнаты дочери.
Да уж, не бедненько — профессиональным взглядом быстро оценила я обстановочку: шкаф-купе во всю стену в прихожей, качественный немецкий паркет на полу, в гостиной — дорогая мебель. Везде и во всем видна рука хорошего дизайнера, услуги которого далеко не каждому по карману.
Из-за закрытой двери одной из комнат доносился визгливый лай.
— Это Сенька, — махнула рукой Лерка. — Если вырвется, что-нибудь обязательно испортит. Он у меня чужих не уважает. Зато уж если кто ему приглянется, любит всей душой. Я потом тебе его покажу.
Я опасливо покосилась на дверь, подумав, что знакомство с хозяйской псиной можно отложить и до лучших времен.
— Не стесняйся, — подбодрила меня Валерия, сопровождая в свою комнату и по пути проводя экскурс по просторам родной квартиры. — Гарнитур папа из Швеции в прошлом году привез, всего двести двадцать долларов, за полцены купил, — сообщила она. — А тахту пора в утиль сдать, она у нас уже полтора года пылится. Маме жаль было лишнюю сотню баксов заплатить за нормальный диван, вот и любуемся теперь на это страшилище.
По моим меркам, тахта вообще-то была приличная, даже расцветочка «под зебру» ее не очень портила, хотя представителя «Grееnpeaсe» порадовала бы вряд ли. Кстати, если бы я не знала Валерию с самого детства, могло бы создаться впечатление, что она хвалится. Но на самом деле у нее и в мыслях не было демонстрировать достаток своей семьи, поскольку она в принципе не понимала, как можно жить иначе.
Впрочем, альтруистические наклонности Фисенко тоже не были чужды, поэтому я ничуть не удивилась сообщению Лерки о том, что детская площадка во дворе отремонтирована на ее средства.
Источник доходов Лерки мне известен: папиных инвестиций ей хватит до конца жизни. Так что работой в качестве манекенщицы можно было просто развлекаться, чем Валерия Фисенко, собственно говоря, и занималась с превеликим удовольствием.
Кстати, стесняться в ее доме я совсем не собиралась и сразу же решила обеспечить себя максимальным комфортом. Если уж пришлось пожертвовать театром, так хотя бы здесь надо постараться провести время с пользой для себя.
— У тебя кофе есть? — спросила я, удобно усаживаясь на диване и вынимая сигареты.
— Конечно! — расцвела Лерка. — Только я его варить не умею, — с милой улыбкой добавила она.
Ну, это горе легко поправимо, и я даже не стала заострять свое драгоценное внимание на такой мелочи, а сразу же прошла на кухню. Сварив себе крепкий ароматный напиток и выкурив сигарету, я приготовилась выслушать любые бредни.
— Что у тебя на этот раз стряслось? — спросила я без всякого перехода, едва сумев вставить свой вопрос в словесный водопад приятельницы, увлеченно рассказывавшей о каких-то пустяках.
В моей памяти было еще свежо воспоминание об импортных сапогах и дубленке, которые «сами собой» исчезли из школьной раздевалки. Лерка потом уверяла всех, что своими глазами видела инопланетян, которые данные вещи «увели». На этот раз я ожидала услышать похожую историю.
— Тань, ты знаешь, меня обокрали, — слезливо призналась Валерия, и я едва не улыбнулась, поражаясь собственной догадливости.
— Что на этот раз? — едва сдерживаясь, серьезно спросила я.
— Деньгами две штуки и еще чуть-чуть рублей, — ответила она, внезапно став серьезной.
Такая перемена меня удивила: Лерка никогда из-за денег не волновалась, и две тысячи долларов вряд ли нанесли большой урон ее бюджету. А уж про рубли она и вовсе никогда не вспомнила бы. Да, должно было случиться что-то серьезное, чтобы никогда не испытывавшая финансовых затруднений девушка начала так переживать.
— Что еще взяли?
— Еще… — замялась Лерка, — мамино кольцо пропало… и мое… два кольца.
«Две, нет, три кожаные куртки и три магнитофона», — мысленно продолжила я этот список фразой из известной комедии. Но вслух произносить цитату при потенциальной клиентке я не стала, а только уточнила на всякий случай:
— Ты сама нигде их потерять не могла?
— Конечно, нет, — встрепенулась Лерка, почти обидевшись. — Ты же знаешь, какая я растяпа, поэтому я бы никогда мамино кольцо не надела… Я и свое-то кольцо в последнее время не носила, — добавила она почти со слезами. — Мне его Костик подарил, а мы как раз поссорились.
Все ясно: если уж сама Валерия понимает, что не она потеряла, значит, дело плохо.
— Ты в милицию сообщила? — уточнила я для начала.
— Нет, что ты! — замахала руками Лерка. — Во-первых, они никогда ничего не найдут. А во-вторых, через неделю родители вернутся из отпуска — они сейчас по путевке во Франции отдыхают — и с меня три шкуры снимут, если пропажу обнаружат. Тань, — она жалобно посмотрела на меня, — у меня одна надежда на тебя.
Я быстро прикинула, с какого края подступиться к этому делу.
— Ты знаешь, что я по двести баксов за день беру? — сообщила я, надеясь не слишком шокировать ее такой откровенностью. — Может, тебе проще все-таки в милицию обратиться? Сама же сказала, что денег взяли немного…
— С деньгами у меня нет проблем, — отмахнулась Фисенко. — Я бы на них и внимания не обратила, если бы кольца не пропали. Вот это, с синим камушком, — Лерка откуда-то вытащила фотографию и начала тыкать пальцем в микроскопическую точку на своей руке, — я всего пару раз надела. Мне все так завидовали… А тут заглянула в мамину шкатулку, его нет и маминого кольца тоже.
Почувствовав приближение очередного приступа истерики, я принялась за кофе, давая подруге возможность высказаться. Вообще-то, сопли-слюни я не люблю и отнюдь не испытываю эстетического наслаждения при их виде. Но на практике я уже давно выяснила, что из слезоточивых монологов можно почерпнуть очень много важной информации. Поэтому и сейчас препятствовать Леркиной истерике не стала. На роль утешителя я тоже никогда не тянула, мать Тереза из меня вряд ли бы получилась. Единственное, на что меня хватало, так это на кивки головой и изображение искреннего сочувствия на лице.
Когда слезы и жалобы Лерки на злодейку-судьбу пошли на убыль, я рискнула вставить вопросик, чтобы направить разговор в нужное русло:
