Герберт, видимо, услышал их голоса и снова спросил слабым голосом:
— Пришел настоятель?
— Еще нет, папа. — Мартин присел на кровать. — Дик уже пошел за ним.
Он накрыл руки отца своими, не в силах выразить словами горе, как все простые люди. Но тепло его пальцев, видимо, успокаивало умирающего. Мартин прочистил скованное спазмом горло.
Молчание затягивалось. Спустя четверть часа в дверях появился отец Джеймс — маленький лысеющий человек средних лет, за ним маячил Дик. Отец Джеймс поприветствовал доктора кивком. Потом подошел к Мартину и пожал протянутую руку. Его руки были холодными в этот непогожий вечер.
— Мне сказали, что ваш отец послал за настоятелем. — Его лицо выражало участие.
— Сам не понимаю, почему он так поступил…
— Это не важно. Я поговорю с ним в любом случае, — мягко ответил отец Джеймс, чтобы разрядить неловкость ситуации. Он подошел к кровати и наклонился над Гербертом.
— Мистер Бейкер, — произнес он. — Герберт? Это отец Джеймс. Чем я могу тебе помочь?
Глаза Бейкера открылись, моргнули. Казалось, он с трудом сфокусировал взгляд, увидев перед собой белый клерикальный воротник, выделявшийся на черном одеянии.
— Отец Джеймс, это вы?
— Да.
Тонкая исхудалая рука поднялась из-под одеяла, отец Джеймс взял ее, и пальцы больного цепко ухватились за его руку.
— Пусть они выйдут. Только вы и я.
Отец Джеймс взглянул на встревоженные лица обоих сыновей, потом на доктора Стивенсона. Все трое кивнули в знак согласия и вышли, слышно было, как их шаги удаляются по коридору в сторону лестницы.
Отец Джеймс ждал, пока шаги стихнут, тем временем оглядывая обстановку, чтобы получить представление о человеке, который сейчас умирал. Он, конечно, знал членов этой семьи, хотя редко обменивался с ними парой слов.
Большая комната прямо под карнизом крыши была обставлена простой, но добротной мебелью. На полу вытертый ковер. Картина какого-то доморощенного художника изображала волны, восход солнца и корабли. Морской вид был выполнен хотя и непрофессиональной, но твердой рукой. Наверное, семья гордилась картиной, раз поместила в рамку и повесила на стену. Единственное окно выходило на улицу. Ставни опущены из-за непогоды, шторы задернуты.
Дом походил на все другие дома в этом городке, простой и аскетичный, типичный дом рабочего человека. Расцвет Остерли остался в прошлом, задолго до рождения Герберта Бейкера. Хотя никто здесь не голодал, люди трудились в поте лица, зарабатывая на кусок хлеба.
Священник снова повернулся к постели и увидел фотографию женщины на столике рядом с изголовьем. Дождь почти прекратился, и вдруг новый порыв ветра так сотряс дом, что замигал свет лампы. Кто это? Жена Герберта Бейкера? Она умерла перед войной, кажется, а снимок сделан лет за десять до этого. Дочь, Эллен? Явное сходство. Те же темные волосы, милое лицо, распахнутые глаза, доверчиво глядевшие в камеру.
Отец Джеймс присел осторожно на край постели, где сидели до него Эллен и викарий, и сказал своим глубоким, проникновенным голосом, которым наградила его природа:
— Я здесь. Мы одни перед Богом. Во имя Отца, Сына и Святого Духа, скажи, что я могу для тебя сделать?
Примерно полчаса спустя отец Джеймс спустился вниз и нашел всю семью, доктора и викария в маленькой викторианской гостиной. Чай был подан и разлит по чашкам, но едва они притронулись к нему, как ветер снова сотряс дом, снабдив появление священника почти театральным эффектом.
Все лица повернулись к отцу Джеймсу, когда он остановился на пороге. На них читалось ожидание с легкой примесью любопытства. Тишина стала напряженной. Отец Джеймс откашлялся, прочистив горло, прежде чем заговорить:
— Ваш отец сейчас отдыхает. Он сказал мне, что хочет быть похоронен мистером Симсом в соответствии с собственной верой и необходимыми атрибутами заупокойной службы. Я лишь немного его утешил, постарался, как мог, облегчить его уход. Если позовет меня еще, дайте знать. А теперь простите, но мне надо идти. Уже поздно…
Его поблагодарили и предложили чаю, он сел и выпил немного теплого чая, из вежливости. Доктор Стивенсон заметил словно бы отсутствующее и несколько напряженное выражение в его глазах, но отнес это к непривычной обстановке — ведь отец Джеймс находится среди людей иного вероисповедания. Им много раз приходилось разделять подобное долгое ожидание, и доктор всегда находил в настоятеле союзника, сильного и верного в утешении и последнем напутствии людей, отправлявшихся в мир иной, равно как и в соболезновании и утешении родственников. Впрочем, даже они не могли привыкнуть к смерти, хотя научились принимать ее как неизбежное завершение жизненного пути.
Отец Джеймс и сейчас нашел соответствующие случаю слова для детей Герберта, его глубокий, проникновенный голос, казалось, примирял их с неизбежностью. У Эллен, Дика и Мартина были усталые, измученные лица, но голос отца Джеймса, убедительный и умиротворяющий, придавал им силы. Они услышали, что их отец примирился с Богом и не изменил вере. Эти простые люди и сами не могли понять, почему так смущены внезапным желанием отца, им показалось странным позвать католического священника. И отец Джеймс, понимая это, говорил так:
— Ваш отец не стал легкомысленным и не поменял веру. Перед кончиной мы все ищем утешения, нуждаемся в Божьей милости, как дети перед Отцом. Я старше викария. Возможно, это имело значение для Герберта. — Он улыбнулся через стол молодому мистеру Симсу.
Около стула викария крутился пятнистый белый спаниель, ожидая, когда тот его погладит и почешет за ухом. Мистер Симс с некоторой застенчивостью, как будто извиняясь, объяснил:
— На фронте было то же самое. Они были все так молоды, большинство из них. Но уже имели такой опыт, что я не соответствовал. И я посылал некоторых к капеллану, который был по возрасту им как отец, так было для них лучше. — И потом поменял тему: — Вы должны благодарить Бога, что шторм не испортил осеннего праздника урожая в церкви Святой Анны. Это было как благословление.
— Мартин ходил на церковный базар с Хетти, — сказала Эллен, — он купил новый поводок и щетку для Тэнзи. — Слабая улыбка промелькнула на ее бледном лице. — Папа был еще вполне здоров.
— Так и было, — отозвался викарий, улыбнувшись в ответ, — он был как кремень каждую весну в день Святой Троицы. Я всегда был рад с ним поговорить.
Как только позволили приличия, отец Джеймс поднялся и попрощался. Мартин проводил его до двери, еще раз поблагодарил, и священник вышел в ночь. Дождь опять прекратился, и только порывистый ветер сопровождал его на пути к дому.
Доктор Стивенсон снова поднялся в спальню к больному — священник оказался прав. У Герберта Бейкера был умиротворенный вид, он отходил в мир иной. И вскоре тихо умер в окружении детей. Дочь Эллен всхлипывала негромко, а сыновья смотрели в страхе, как отец сделал несколько отрывистых вдохов, потом словно шелест слетел с губ — и все было кончено. Викарий, сидя рядом, молился за душу Герберта Бейкера.
Похороны были устроены по всем правилам, и кучер Герберт Бейкер отправился к праотцам, сопровождаемый добрыми словами соседей: они знали его как честного, прямодушного человека без пороков, без особых талантов, за исключением преданности и верности.
Спустя неделю после похорон доктор Стивенсон поздним вечером вернулся к себе в старинный флигель и увидел у двери отца Джеймса.
— Приятная встреча! — обрадованно воскликнул Стивенсон. — Входите, только позвольте сначала налью себе выпить, а потом я к вашим услугам. Первый ребенок редко спешит появиться на свет. Этот заставил нас ждать всю ночь и следующий день до вечера, так что я пропустил время завтрака и ланча.
Он вошел в дом, пригласив священника следовать за собой в кабинет. Там стоял запах смеси воска и дезинфекции, немедленно вызвавший у отца Джеймса приступ чиханья. Он поспешно вытащил из кармана платок и чихнул в него три раза подряд. Потом улыбнулся доктору, объяснив:
— Слышали бы вы меня в церкви, когда там натирают скамьи и исповедальню. Слава Богу, что кадило с ладаном меня не беспокоит.
Кабинет доктора был небольшой, стены приятного голубого цвета. Три стула для посетителей и одно удобное кожаное кресло для самого доктора располагались перед широким письменным столом. Отец Джеймс занял свое привычное место. Стивенсон достал бутылку спиртного, посмотрел вопросительно на священника, но тот отказался.
— Нет, благодарю. У меня еще один вызов к женщине, обладающей характером непредсказуемым и вспыльчивым. Если учует запах шерри, моя репутация будет поколеблена.
Стивенсон ухмыльнулся.
— Как же она тогда причащается у вас?
— Вино для причастия освящено, из винограда изгнан дьявол.
Доктор рассмеялся и налил себе шерри.
