«Я это хочу», — думали пятеро в ожидании начала торгов. И все они думали при этом о той самой, заветной бутылке вина. Неужели же она существует? Среди лотов, заявленных на аукционе, «Мутон Ротшильд» 1949 года не значился. На слух так ничего особенного, огромных денег не стоит и предынфарктным состоянием в случае потери не грозит. Если бы не уникальная история…
— Дамы и господа! Лот номер двадцать два! «Шато Мутон Ротшильд» миллезима 2000 года! Стартовая цена одна тысяча евро!
— Одна сто.
— Одна тысяча пятьсот.
— Одна восемьсот…
— Две тысячи…
— Продано!
— Лот номер пятьдесят…
…Аукцион подходил к концу. Большинство коллекционеров, приехавших сюда, ждало разочарование. Практически все лучшие вина парижской коллекции скупил господин лет сорока, сорока пяти, в отличном костюме и с отличными манерами, невозмутимо называющий запредельные цифры за эксклюзивные лоты. У него были темные волосы, густые брови, глубокие карие глаза, нос с горбинкой и смуглое лицо, тем не менее американцы переглядывались и пожимали плечами:
— Русский.
А в конце аукциона:
— Сумасшедший русский!
По их подсчетам невозмутимый господин потратил на эксклюзивное вино чуть ли не триста тысяч евро, скупив добрую часть всей Парижской коллекции!
— Дмитрий, может быть, ты остановишься? — кисло ска зала по-русски сидящая рядом с ним женщина средних лет при глубоком декольте и великолепных бриллиантах. Что ей, впрочем, не шло, она была некрасива. Лицо резкое, нос короткий, брови и ресницы редкие, а подбородок слишком уж крутой, его еще называют «волевой». Высокая вечерняя прическа ее не украшала, да и висячие сверкающие серьги казались приставленными от другого лица. Тем не менее она привлекала всеобщее внимание. Что-то такое в ней было.
— Я сегодня в ударе, — отмахнулся смуглый брюнет.
— Оставь что-то и мне.
— Ты еще не бросила пить?
— Представь себе, нет! — резко сказала женщина. — Только вошла во вкус! Я хочу бутылочку этого вина!
— «Шато Шеваль Блан» миллезима 1989 года, стартовая цена одна тысяча евро! На торги выставляется пять бутылок! — объявил ведущий аукциона.
— Этого добра здесь хоть отбавляй! — улыбнулся брюнет. — Пожалуйста, Елизавет Петровна, бери! Меня это не интересует.
— Одна тысяча двести…
Но как только на торги было выставлено очередное эксклюзивное вино, смуглый брюнет тут же дал такую цену, что все остальные отступились.
— Нет, это же откровенное свинство! — сказал сидящий за его спиной соотечественник. — Воронов хочет нас наказать на билет до Парижа и обратно плюс стоимость отеля! Зря, мол, приперлись!
— Да ладно вам прибедняться, Ваня, — пропел пожилой господин солидной комплекции, характерно картавя. — Вы летаете на собственном самолете. Вам вовсе не надо тратиться на билеты.
«Тратиться». Мелкий вздох. Тратиться всегда неприятно. Господин страдал одышкой и то и дело вытирал пот со лба, несмотря на то что в зале поддерживался комфортный умеренно прохладный климат. Народу было много, да и накал страстей был высок.
— А бензин? — хмыкнул Ваня.
— На бензин я тебе дам, — обернувшись, оскалился Воронов.
— Огромное тебе спасибо!
— Так и быть, подам на бедность Ивану Таранову. Небось, за президентские апартаменты в отеле последние деньги отдал?
— Маленько осталось.
— Скромнее надо быть, Таранов, тогда и на бензин у друзей стрелять не придется. Я знаю, чего вы все жметесь. Ждете ее. А если ее не существует? Торги-то заканчиваются! И лот не заявлен! Так откуда?
— Не заявлен, значит, не заявлен, — наконец подал голос и пятый король коллекционного вина, хранящегося в прохладных и необъятных российских погребах. Ничем не примечательная внешность, такой же безликий, серый костюм, стального цвета глаза, темно-русые редкие волосы, средний рост, среднего телосложения. Федор Иванович Сивко. Скромный человек нескромных возможностей, которые он не спешил реализовать. И на этом аукционе тоже.
— И последний лот, господа! Наше лучшее вино! Сотерн! «Шато Икем»! Вашему вниманию!
Русские переглянулись и разочарованно выдохнули. Неужели все?
— Зря деньги экономили, господа коллекционеры, — усмехнулся брюнет. — Можете теперь потратить их любимым женам на подарки. А Елизавет Петровна на себя, поскольку в данный момент не жената.
Женщина с огромными бриллиантовыми серьгами в ушах бросила на него злой взгляд и поджала губы.
— У меня в паспорте вроде бы штампа о браке нет, — усмехнулся Иван Таранов.
— Зачем тебе жениться, если у тебя гарем? Тебя, Таранов, непременно посадят за многоженство. И на подарках красоткам разоришься. Слушай, продай мне свою коллекцию, а? У тебя другая страсть, ты в коллекционное вино просто деньги вкладываешь.
— Я подумаю. Стоимость-то моей винотеки с каждым годом растет. Годика два подумаю, а потом поговорим.
— Вы и обо мне тогда не забудьте, Ваня, — тонко улыбнулся пожилой господин.
— Ни в коем случае, Лев Абрамович! — Коллекционеры переглянулись: а протянешь ты годика два-то? Все они знали, что Лев Абрамович серьезно болен.
— Ну что, господа? — встрепенулся Сивко. — Расходимся, пожалуй?
— Неудачный день, — пожевал губами Лев Абрамович и нервно затеребил манжет. — Крайне неудачный.
— Торги закончены!
— Ну, вот и все! Какой удачный день! — И смуглый брюнет с улыбкой поднялся.
Американцы шли к выходу, косясь на «сумасшедшего русского». Попробуй-ка, потягайся с таким! А русский и не спешил уходить. «Не может быть, что все вот так и закончится. Не может этого быть», — думал он и медлил. Но события не развивались вплоть до того момента, когда он подошел к своей машине. И тут его негромко окликнули:
— Месье!
Дмитрий Воронов обернулся. Молодой человек в смокинге и при бабочке подошел к нему и вежливо сказал:
— Я думаю, месье, что вам это будет интересно. Вы так активно участвовали сегодня в торгах…
Воронов не очень хорошо говорил по-французски, но понимал все. Главное он тоже понял: вот сейчас и начнется все самое интересное.
— Я вас внимательно слушаю.
— Месье говорит по-английски?
— Конечно!
— Через час состоятся закрытые торги, — на отличном английском сказал неизвестный. — Для очень узкого круга. На них выставляется всего одна бутылка вина.
— «Мутон Ротшильд» 1949 года?
— Да.
— Значит, это правда?
— Да, месье. Она существует. И вы ее сегодня увидите. Вот адрес. Если вам будет угодно…
— Угодно!
Воронов буквально выхватил из рук молодого человека визитную карточку и взглянул на нее с жадностью, тут же сказав:
— Я еду!
Молодой человек тут же исчез.
— Вот теперь-то и начинается все самое интересное! — вслух сказал Дмитрий Воронов и быстро сел в машину.
…Видимо, всех приглашенных знали в лицо. Когда Воронов прибыл на место, его ни о чем не спросили, тут же впустили и без всяких комментариев провели в маленькую, но очень уютную комнату, сплошь задрапированную бархатной тканью теплых, согревающих тонов, где попросили подождать.
— Месье желает чай, кофе? Или, может, бокал вина? Какое вино предпочитает месье, белое, красное?
— Воды. Минеральной, без газа. И все.
Он, слегка волнуясь, откинулся на мягкие диванные подушки и замер. Надо сосредоточиться. Скоро он увидит ее. Принесли минеральную воду, он сделал глоток и отставил стакан в сторону, тут же забыв об этом. Дмитрий Воронов был истинным коллекционером. Самым, пожалуй, страстным в этой компании, недаром он сегодня не скупился. А за этой бутылкой вина Воронов охотился давно. Потому что она была единственной в мире. Если, конечно, существовала. Легенда же гласила следующее.
Барон Филипп Ротшильд полвека добивался того, чтобы его вино под названием «Шато Мутон Ротшильд» перевели в высшую категорию, куда входили лишь четыре винодельческих хозяйства Франции. Изменить закон было трудно, практически невозможно. И никому это еще не удавалось. Но барон был неординарным человеком. Известный автогонщик, переводчик, театральный продюсер, свой досуг он посвятил восстановлению виноградников некогда знаменитого замка и созданию одного из лучших в мире вин. И цели своей он добился, хотя на это и ушел пятьдесят один год.
Для того чтобы его вино стало известным на весь мир и желанная цель была бы достигнута, Филипп Ротшильд придумал оригинальный ход. Начиная с 1945 года этикетку для «Шато Мутон Ротшильд» рисовали известные художники. По случаю окончания Второй мировой войны и в честь великой победы Филиппом Жулианом был изображен символ «V», Victory, Победа.
С тех пор на этикетках неординарного творения процветающего винодельческого хозяйства барона Ротшильда стали появляться оригинальные произведения. Сначала барон заказывал их своим друзьям, среди которых были талантливые художники, а в благодарность посылал несколько ящиков своего вина. Друзья были довольны и охотно рисовали для барона. Знаменитости же поначалу отказывались связывать свое имя с потребительским товаром. Впоследствии это стало настолько престижным, что создать этикетку для одного из лучших в мире вин вызвались великие Сальвадор Дали, Сезар, Василий Кандинский, Марк Шагал, Пабло Пикассо.
