Брайант полностью утратил доверие слушателей. Недовольные и растерянные, они обменивались возмущенными комментариями.
– На сегодня наш тур окончен, – поспешно добавил гид. – Я даже не спрашиваю, есть ли у вас вопросы, – вы оказались поистине ужасающей группой.
Он решил не заикаться о чаевых, поскольку сбитые с толку экскурсанты, ворча и дрожа на ветру, уже потянулись через мост.
Брайант бросил взгляд на скопище гигантских жилых домов, строящихся у самой реки. Вокруг них, словно огромные богомолы, сгрудились желтые стальные краны. После стольких лет службы Брайант безошибочно чувствовал приближение перемен. Очередная команда боссов захватывала набережную Темзы, вытесняя оттуда очередную порцию населения. Интересно, как скоро это спровоцирует новые формы насилия?
«До чего же быстро все меняется, – подумал он. – Пройдет немного времени, и город изменится до неузнаваемости. Как же я тогда буду в нем разбираться?»
Он поднял воротник, проходя мимо скейтбордистов, катающихся возле парковки на южном берегу Темзы. Их доски отскакивали от бетонных аркад с громыханием поездов, переходящих на другой путь. Дети всегда найдут способ освоить заброшенное пространство. Брайант вышел на солнце и зашагал к речной ограде, разглядывая меняющиеся контуры Темзы.
«Почти ничего не осталось от воспоминаний детства».
«Савой», собор Святого Павла, шпиль церкви Святой Бригитты, несколько памятников пониже, обнесенных частоколом международных банков, однотипных, как пачки сигарет. Город отрекся от всего, кроме денег. Даже река на себя не похожа. Суда и баржи, коммерчески нежизнеспособные, оставили после себя аорту с бесполезной коричневой водой. В конце концов останутся одни только громадные отели, одинаковые на всем пространстве от Чикаго до Бангкока.
Как всегда, лондонцам удавалось высмеять гигантские новые строения и так приблизить их к человеку. Мост «Лезвие света», соединяющий собор Святого Павла с Бэнксайдом, окрестили Трясучим мостом.[2] Здание «Суисс Ре»[3] метко прозвали Фаллоимитатором еще задолго до окончания строительства. Раньше имена означали привязанность, и носить их полагалось, как цеховые цвета. Теперь старые опознавательные знаки Лондона, от финансовых учреждений до зданий рынков, исчезают из поля зрения, как выцветающие гербы на знаменах.
«Я хожу этим маршрутом больше полувека», – подумал Брайант, давая дорогу стае горластой ребятни. В фойе Фестивал-Холла играл мексиканский оркестр. Люди стояли в очереди, чтобы попасть на представление, о котором возвещали длинные разноцветные флаги. Брайант вспомнил, какое одиночество охватывало его, когда он шел по пустым черным улицам послевоенного Лондона. Теперь было просто невозможно чувствовать себя одиноким, а как раз этого ему и не хватало.
Брайант нащупал в кармане связку ключей. Сержант Лонгбрайт говорила, что, возможно, выйдет сегодня на работу – подготовиться к понедельнику. Сам он вообще предпочитал трудиться в неурочное время, когда телефоны наконец замолкали и можно было раскладывать бумаги прямо на полу, не рискуя рассердить сослуживцев. Он мог присоединиться к Дженис, собраться с мыслями, выкурить трубку и подготовиться к новому делу. Для женщины, только что вышедшей в отставку, Лонгбрайт проявляла удивительное рвение.
В прошлом месяце Отдел аномальных преступлений – точнее говоря, то, что от него осталось, – был засунут в две кривые каморки над парикмахерской Сида Смита в Кэмден-Тауне, а в старых помещениях устроили ремонт. К переезду сотрудников отдела подтолкнул чудовищный взрыв, разрушивший здание изнутри и уничтоживший папки с делами за много лет. Воцарившийся хаос больно ударил по Брайанту – детектив в буквальном смысле слова жил на работе. Пожар погубил всю его коллекцию редких книг и артефактов. Хуже того, пострадала и его профессиональная гордость. Сколько стыда испытал Брайант, когда его сочли погибшим! По крайней мере, они обнаружили издавна затаившегося убийцу, хотя их методология и оказалась совершенно аномальной.
Впрочем, в их отделе сроду не было ничего нормального. Отдел аномальных преступлений был организован во время войны в порядке эксперимента, чтобы расследовать дела, с которыми больше никто не мог – да и не пытался – справиться. Эти детективы прославились умением разрешать проблемы, щекотливые с политической или общественной точки зрения, используя при этом нетрадиционные и порой сомнительные методы. Иные офицеры городской полиции, более строго следующие уставу, на дух не переносили коллег из Отдела аномальных преступлений, но рядовые сотрудники считали их живыми легендами хотя бы потому, что они упорно отказывались от продвижения по службе, желая оставаться в ранге простых детективов.
По замусоренным ступеням Брайант поднялся на мост Ватерлоо и поймал такси. Тринадцать недель удушливой летней жары прошли без капли дождя, но теперь тепло уходило из желтых лондонских кирпичей, и усиливающийся бриз дышал влагой. Осенний холод, крадущийся по реке, чреват ревматизмом и новыми вспышками гриппа. У Брайанта уже заломило суставы. Единственный способ не думать о болячках – с головой уйти в работу.
Достав из кармана свою любимую оловянную фляжку, детектив глотнул шерри-бренди. Он слишком много думает, оставаясь один. Джон Мэй – единственный, кто может его успокоить и умерить растущую панику. Их более чем полувековое партнерство чем-то похоже на старую радиопередачу. Лысая голова слегка мотнулась над старомодным шарфом: Брайант пообещал себе, что и думать забудет об отставке. От одной мысли об этом ему делалось худо. Когда отдел вернется в свое старое помещение, Брайант займет свой стол рядом с Джоном и Дженис и будет тянуть эту лямку до самой смерти. В конце концов, именно там он по-настоящему нужен. Важно показать, что он еще справляется со своей работой. А больше ему в этой жизни делать нечего.
– Брайант, я пришел именно к тебе, – сказал Бенджамин Сингх, – потому что ты можешь быть на редкость назойливым.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Артур, набивая свою изогнутую трубку смесью «Олд-Холборна» и листьев эвкалипта.
– Я хочу сказать, что ты умеешь наседать на людей и добиваться своего. Не доверяю я обычным полицейским. Они невнимательны и самодовольны. Я рад, что ты все еще здесь. Мне-то казалось, что ты уже на пенсии. Ты ведь давным-давно достиг пенсионного возраста.
Брайант смерил посетителя недобрым взглядом. Мистер Сингх то и дело прикладывал платок к щекам. Он не плакал – это был всего лишь жест уважения к покойной. С минуту он молча осматривал помещение, а затем спросил:
– Извини, вас что, ограбили?
– Да нет. – Брайант потушил спичку и шумно затянулся трубкой. – В отделе был пожар. Точнее, сперва взрыв, а потом пожар. Ремонт все еще идет, так что у нас не было времени разобрать вещи. Вообще-то мы открываемся в десять, а сейчас еще только девять. Сегодня здесь будет черт знает что – придут маляры, плотники и начальство в придачу. В туалете нет пола. Парни из охраны труда сказали, что снимают с себя всякую ответственность, если мы останемся здесь, но мы просто не можем тесниться в каморках над парикмахерской. Вдобавок ко всему я еще и сам переезжаю, и все мои носки куда-то запропастились. Прошу тебя, продолжай.
– Может, нам стоит самим посмотреть на сестру мистера Сингха? – вставила слово сержант Лонгбрайт.
– Дженис, они не станут трогать тело, пока я им не скажу, – отрезал Брайант.
Лонгбрайт не решалась оспаривать методы Артура. Неспособность Отдела аномальных преступлений вести дела традиционным способом была на удивление хорошо задокументирована. Отчаявшись взять работу Брайанта и его коллег под надлежащий контроль, министерство внутренних дел решило вывести их из состава городской полиции и передать в ведение не просто секретной, но прямо-таки загадочной службы МИ-7. У этого решения могли быть свои плюсы: детективам уже не пришлось бы платить огромные деньги за использование оборудования или биться с городской полицией за годовой бюджет, и вопрос о старых демаркационных линиях наконец-то решился бы. Однако сотрудникам отдела пришлось бы подчиняться сменяющимся правительствам, а в таком случае очень легко пасть жертвой личной неприязни. Брайанту и его напарнику Джону Мэю отводилось полгода, чтобы обеспечить успешную работу обновленного отдела или же подготовить себе смену, ведь они оба – о чем им всякий раз напоминали – давно уже достигли предписанного законом пенсионного возраста. Шли разговоры и о том, чтобы насовсем закрыть отдел, но, судя по количеству возникающих в последний момент отсрочек, в лабиринтах Уайтхолла у них явно завелся ангел-хранитель.
– Я не успел переодеться. – Бенджамин Сингх показал на свою одежду, чувствуя заметную неловкость из-за того, что на нем были полосатая безрукавка, коричневые брюки и фиолетовая рубашка. – Я посещаю мою сестру, Рут, каждый понедельник, чтобы сделать у нее уборку, – пояснил он. – Она уже очень старая, и ей тяжело поднимать пылесос. Как только я открыл входную дверь, сразу же понял – что-то не так. Она сидела на стуле в подвальном этаже, одетая для похода в магазин, и это само по себе странно, ведь она знает, что покупками всегда занимаюсь я. Рут только составляет список. Ее тело уже остыло.
