Дима Корнелюк стеснялся своей фамилии, несмотря на то что именно она принесла моему клиенту тот высокий уровень благосостояния, о котором многие его ровесники не могли даже и мечтать.
Владимир Георгиевич Корнелюк, отец моего клиента, сделал деньги еще в советские времена, сколотив несколько сельских кооперативов, занимающихся разведением пушных зверей. Хоть это и называлось тогда кустарным промыслом, но давало огромный доход.
Я не знаю, какие взятки давал отец Димы и кому, но суммы явно были немалые, иначе не удержаться бы Корнелюку на плаву. Однако он сумел обойти все преграды, трудился как вол и жил в свое удовольствие, наверняка обеспечивая безбедное существование и благоволившим к нему чиновникам, которые его прикрывали.
Но настали времена перестроечные. Связи во властных структурах теперь стали на вес золота в буквальном смысле слова.
Корнелюк и тут не сплоховал, сумев окончательно легализовать свой бизнес. Наверное, он был очень прытким человеком, если пережил и волну рэкета в первые годы перестройки, и жестокую конкуренцию на более позднем этапе. Насколько я поняла из рассказа Димы, его отец никогда не терял прежних связей — а ведь текучка кадров во власти с горбачевских времен до наших дней была очень бурной. Однако, куда бы ни перемещался со своего поста человек, Корнелюк продолжал поддерживать с ним отношения. Некоторые залетали в очень высокие сферы, но Владимир Георгиевич не упускал случая о себе напомнить. И всегда извлекал из этого выгоду — для дела, а значит, и для себя.
Короче, к концу девяностых Корнелюк был на вершине успеха. Но год назад бизнесмена подкосил инсульт, и теперь некогда бодрый и жизнерадостный человек был лишен возможности двигаться и, более того, находился в помраченном состоянии сознания. Врачи — а вы можете представить себе, какой персонал его обследовал — не давали никаких оптимистических прогнозов.
Дима рос без матери — так уж вышло, что Владимиру Георгиевичу не повезло со спутницей жизни. Его жена — мать Димы — бросила его, когда мальчику не исполнилось и трех лет.
Похоже, эта семейная драма глубоко перепахала Корнелюка-старшего, и с тех пор он не надеялся на прочные семейные узы. О матери Дима почти ничего не знал — отец сначала отделывался отговорками на вопросы ребенка, а когда тот подрос, настрого запретил ему говорить на эту тему, дав понять, что без мамы ему лучше.
Надо ли говорить, что это парадоксальное утверждение, произнесенное непререкаемым тоном, оставило глубокий след в душе ребенка?
Присматриваясь к Диме, пока он говорил, я почти наверняка могла утверждать: у него проблемы с женщинами. Такие слова, да еще из уст отца, даром не проходят. Вот так, одной фразой, можно надолго осложнить будущую жизнь своего любимого чада…
Что же касается самого Димы, то он оказался действительно в трудной ситуации. Музыкально одаренный мальчик с блеском закончил школу по классу скрипки (фортепиано, как обычно бывает в таких случаях, шло факультативом), с таким же успешным результатом было пройдено музучилище. Сейчас Дима обучался в консерватории, и преподаватели прочили ему большое будущее.
Но судьба властно развернула юное дарование лицом к жестокой реальности. Болезнь, приковавшая отца к постели, вынудила Диму с головой окунуться в неприятный мир проблем взрослых людей.
Бизнес отца требовал постоянного участия, а Корнелюк-младший был способен выполнять лишь четыре простейших арифметических действия. Говорить о том, чтобы Дима вошел в дело, не представлялось возможным. Меха — товар дорогой и доходный, желающих погреть руки хоть отбавляй. На фирму, лишенную директора, начались наезды, и потребовались значительные усилия со стороны партнеров отца, чтобы как-то нормализовать ситуацию.
На данный момент фирма по-прежнему прочно стояла на ногах. Но пришлось пойти на уступки — Дима передоверил пакет акций, принадлежавший отцу, головному совету компании, отказавшись от какого бы то ни было участия в делах фирмы. За это ему был гарантирован маленький, но верный процент от прибыли.
Отец, будь он в сознании, вряд ли бы одобрил такой поступок, но выбирать не приходилось. Корнелюк-старший был очень плох, и Дима вынужден был смириться с мыслью о том, что существование его отца в телесной оболочке — это всего лишь вопрос времени, причем недолгого: за последний месяц состояние Владимира Георгиевича резко ухудшилось.
Дима очень страдал, что не может постоянно находиться рядом с отцом. Призвание диктовало свою волю, и Корнелюк-младший не мог оставить занятия музыкой. Даже о том, чтобы взять академический отпуск, не могло быть и речи.
Выход был найден — Дима нанял опытную сиделку, дав объявление в газету. Средства позволяли оплачивать ее труд, женщина по имени Ангелина оказалась доброй и терпеливой, она почти неотлучно находилась при больном, уходя домой лишь для сна. В ночное время обязанности по уходу за бывшим меховым магнатом делили Дима и домработница, которая постоянно жила с семьей Корнелюков на протяжении последних десяти лет.
И вот новая напасть!
Случилось это в понедельник утром, две с небольшим недели назад.
Дима Корнелюк шел из дома в консерваторию своим обычным маршрутом. Автомобилем Дима никогда не пользовался, водить его не умел, да и учиться не собирался. Надо сказать, что мальчик был отнюдь не избалован богатством и привык ходить пешком и ездить в общественном транспорте, когда его не мог подбросить шофер отца.
Дорога до консерватории пролегала через проходной двор. Можно было, конечно, пройти и центральной улицей, но это заняло бы лишних десять минут, и обычно Дима использовал именно укороченный путь.
И вот, когда он поравнялся с мусорными баками, которые стояли возле брандмауэра с осыпавшейся известкой, из-за помойки вдруг выскочил какой-то человек в кожаной куртке и бросился на Диму.
Корнелюк от неожиданности растерялся. И неудивительно — ведь лицо нападавшего было скрыто ужасной, по словам моего клиента, маской: черная кожа с узкими прорезями для глаз и длинной — для рта. Дмитрия Владимировича почему-то особенно напугало то, что прорезь для рта была снабжена застежкой в виде «молнии».
— Честно говоря, — не без смущения признавался мне Дима, — больше всего я боялся за инструмент. Футляр выпал у меня из рук, и я услышал, как жалобно и тревожно задребезжали струны.
Скрипка была дорогой, и Диме было бы очень жаль ее лишиться. Дело было не в деньгах, просто за много лет скрипка становится как бы частью тебя самого, и менять инструмент все равно что менять любовницу: приходится изучать привычки новой подруги, свойства ее характера и прихоти. Короче, одна морока.
Однако речь вовсе не шла об ограблении, как сначала подумал Дима. Неизвестный в кожанке с заклепками даже не обратил внимания на футляр с ценным инструментом. Ему нужен был живой человек.
Бандит прижал Корнелюка к стене, цепко схватив его за лацканы куртки. То, что Дима может оказать какое-то сопротивление, даже не пришло ему в голову. Более того, Корнелюк попытался немедленно откупиться и уже было полез за бумажником…
Но возле его глаз вдруг сверкнуло лезвие ножа. Нож был коротким и очень острым. Дима говорил, что все происходящее было похоже на замедленное кино. Корнелюк отчетливо помнил, как блестела сталь, помнил остро заточенное с обеих сторон лезвие и углубление на нем — желобок для стока крови, помнил запах перчаток бандита.
— Он хотел меня убить, — жалобным голосом обиженного ребенка проговорил Корнелюк. — За что? Ума не приложу! Я никому не сделал зла…
— Продолжайте, Дима, — кивнула я. — Охотно вам верю, но этот пункт мы детально обсудим попозже. Итак, что же помешало убийце?
Помешали шумные прохожие.
Когда убийца рывком поднес нож к горлу Димы, внезапно раздались шаги — проходной двор был небольшим, всего метров двадцать, — и из-за угла показалась подгулявшая компания подростков.
Как оказалось впоследствии (Диме взахлеб рассказывали об этом в консерватории), именно в этот день состоялось историческое событие — братание местных хиппи и панков, вылившееся в учреждение нового молодежного неформального ордена — хип-панков, которое завершилось к вечеру в центральном отделении милиции составлением протокола о нарушении общественного порядка.
Разбитная молодежь и спасла жизнь Диме Корнелюку. Хиппи — народ мирный и насилия ни над собой, ни над другими шибко не любящий, а о панках и говорить нечего. Как только новые неформалы увидели открывшуюся их слегка помутненным глазам сцену у помойки, они приняли решительные меры по пресечению безобразия.
Впрочем, злоумышленник тоже просек, что его замысел сорван, и быстро сделал ноги. Его гнали несколько метров, но ребятам это быстро надоело, и, запустив в спину неудачливому убийце пару гнилых картофелин, хип-панки плюнули на преследование и вернулись к Диме.
