– Спасибо тебе, Куницын. Большое спасибо.
* * *
Оксана закрыла лицо руками. Водитель (он же – охранник) Борис сразу же спросил обеспокоено:
– Оксана Кирилловна, вам плохо?
– Нет-нет, Боря. Всё отлично. Скоро приедем?
– Да минут через пять. Эх, если б не пробки эти…
Воспоминания, казалось бы, оставившие ее насовсем, нахлынули вновь. Она опять была наивной, девятнадцатилетней дурёхой, которая поверила своему сокурснику, подонку Куницыну и его дружку Гарику Селину, а потом насилу вырвалась из их «комсомольского» борделя. Вырвалась с потерями – на щеке алел кровоподтек, платье было разорвано в районе левого плеча. Так она и бежала по темным улочкам этого города – девчушка из деревни – пока не наткнулась на какой-то парк и не присела на скамейку. Хорошо еще, ночь выдалась теплая. Но глаз она не сомкнула. А утром почувствовала боль, да такую, что едва сумела встать. Идти ей было некуда – деньги и документы остались в общаге, где уже наверняка побывали Гарик и его озабоченно-комсомольская команда. Никаким вторым секретарём горкома комсомола Гарик, конечно, не был. Но какую-то мелкую должность занимал – а этого было вполне достаточно, чтобы устроить неприятности деревенской дуре, которая и так должна была уже неделю как освободить комнату в общежитии.
…Боль всё нарастала. У Оксаны помутилось в глазах. Какой-то прохожий дедок склонился над ней, что-то спросил…
Вообще-то Оксана с детства до ужаса боялась всяких там операций, даже мелких, вроде удаления зуба или лечения ссадин. Но жизнь распорядилась так, что приступ аппендицита застал будущую хозяйку промышленного холдинга «ОКО» вдали от дома, на парковой скамейке, одну, без денег и без паспорта…
Ее прооперировал молодой врач, которого звали Илья Николаевич Зиненко. Он только что вернулся из Москвы, с курсов повышения квалификации. Он был старше Оксаны на десять лет. Ей он казался чуть ли не Богом в белом халате. Наивное, но искреннее чувство захватило ее целиком. Каждый день она ждала, когда будет обход, и Илья Николаевич, наконец, заглянет в ее палату. По собственной инициативе, едва Оксана пришла в себя после наркоза, он расспросил ее о том, кто она и откуда и послал в общежитие человека за ее вещами. Узнав, что она в этом городе одна, он покупал ей фрукты и соки и велел сестрам быть к ней повнимательней. Он опекал ее – по-дружески, как старший товарищ. А она приняла это за нечто большее. Потому-то день выписки стал для нее поистине днем траура. Но она решила не сдаваться. Каждый вечер приходила к воротам больницы и ждала, ждала его… Из последних сил цеплялась за общагу, понимая, что если уедет домой сейчас, то потеряет его навсегда.
Однажды он вышел после смены – уставший, осунувшийся, с синими кругами под глазами. Она подошла несмело…
– Илья Николаевич…
Он взглянул на нее, с трудом узнавая.
– А… Огородникова. Ну, как самочувствие?
– Отличное, Илья Николаевич – благодаря вам. А пойдемте, я вас до дому провожу?..
Оксана Огородникова
Что ж, он, по крайней мере, был со мной честен. Сразу, еще ДО ТОГО, сказал, что у него есть законная жена и дочка, которые сейчас на отдыхе, на Валдае. И я свой выбор сделала сама… Впрочем, как и всегда. В конце концов, мне не на что и не на кого жаловаться. Андрюшка – хороший сын. Весь в отца. Андрей Ильич Огородников…
Так как же мне быть с этим Никулиным? За что он на меня ополчился? Конкуренция? Ну, допустим. Но ведь Россия – большая, и места хватит всем. При желании можно вполне мирно сосуществовать и даже сотрудничать. Не хочет этого Павел Игнатьевич. Тут наверняка нечто большее, чем просто стремление насолить конкуренту. Знать бы, что именно?..
Израиль, весна 1998 года
Уже год, как Алекс Жуковский жил в этой странной и, если быть честным, чужой для себя стране. Да, ему казалось, что он полюбил. Да, ему казалось, что счастье – вот оно. Протяни руку, и всё, чего ты добивался долгие годы, станет твоим. Но так только в детских сказках бывает, и то не всегда. Художник, дизайнер, писатель, лингвист, спец по восточной культуре, путешественник… В России ни один из его талантов не пригодился. Он понял это и был на пороге отчаяния, когда повстречал вдруг женщину, которая сказала: «Едем! Там ты продвинешься!» И он согласился. Не только потому, что мечтал о материальных благах (хотя нехватка средств за последние, постперестроечные годы, порядком надоела). Он думал убежать от того чувства, что не давало ему покоя. От бессонных ночей и ненужных раздумий. От ужасного, напоминающего черную бездну, одиночества. От самого себя…
Теперь уже можно было честно признать, что побег не удался. Да и разве не знал он этого с самого начала? Знал, конечно – только вот признаться мужества не хватило. И никакая философия, никакие медитации не помогли. Он проиграл партию самому себе.
Занимаясь любовью с Тамарой, представлял себе ЕЁ. Ту, что осталась в далекой России. Рисуя обнаженную натуру, с трудом удерживался, чтобы не придать персонажу картины сходство с НЕЙ. И ничего нельзя было с этим поделать. Как видно, Александр Жуковский не заслужил у звёзд снисхождения. И они упорно наказывали его – самоистязанием.
«Надо решать, – сотню раз твердил он самому себе. – Нельзя так больше. Я же медленно убиваю Тамару… и себя».
Однако всё оставалось по-прежнему…
Россия, областной центр, 1999й год
Виталий Витальевич Шитов был человеком деловым и весьма выдержанным. Он с интересом выслушал Оксану, внимательно просмотрел бизнес-план.
– Что ж, госпожа Овчинникова, внешне всё выглядит вполне пристойно. Я бы сказал, на «четыре с плюсом».
– Огородникова, – поправила она его. – Моя фамилия – Огородникова.
– Ах да, извините. Это у меня болезнь такая – вечно путаю имена, фамилии… Наверное, ранний склероз. Так вот, по поводу проекта… Я не хочу быть плохим пророком, но предвижу, что у вашего начинания будет немало противников. Главным образом, среди местной бизнес-элиты. Понимаете, вы там у себя, в Москве – а они здесь, можно сказать, в провинции. То есть, у себя дома.
– Я прожила здесь почти пять лет после окончания института, – заметила Оксана. – Этот город мне не чужой. И, кстати, в моей родной области администрация всячески поддерживает бизнес-проекты компании «ОКО». То, что я предлагаю сейчас вам, я могла бы предложить им. Но, к сожалению, у них нет достаточных ресурсов – финансовых, производственных – для реализации такого рода идеи. Именно поэтому я здесь. Россия-то ведь одна, Виталий Витальевич. Какая разница, где всё это будет работать?
– Есть разница, уважаемая Оксана Кирилловна, – нехотя ответил Шитов. – Вот скажите – если бы вы были на моем месте, то как бы поступили? Только не спешите, пожалуйста, с ответом. Подумайте сперва. Прописаны-то вы здесь, но живете, в основном, в Москве, так? Ну, и иногда ездите к себе. На малую родину, как сейчас модно говорить. А у нас проводите от силы месяц или два в году. Те же, о ком я говорил в начале – коренные, что называется, плоть от плоти… Я ведь лицо временное. Завтра меня здесь не будет. Вот как с моим предшественником: был человек – и нет человека. Не приведи Господь, конечно. Всякое случается.
– Вы что, уважаемый Виталий Витальевич, намекаете, что Климовича… убрали?
– Ни на что я не намекаю! – отрезал Шитов. – И вообще, не забывайте, что вы разговариваете с официальным лицом. Проект ваш рассмотрим – в установленные законодательством сроки. И ответ дадим – официальный, на бланке. А сейчас извините – мне надо ехать на совещание к губернатору. Звоните моему секретарю.
Павел Игнатьевич Никулин
Столичная штучка… Думала – раз, и в дамки. Ан нет!.. Мы еще повоюем малость. У себя в Москве ты, конечно, королева. А тут – шалишь! Свои тузы имеются. Дураками нас всех считаешь. Пусть!.. Это при Климовиче твои штучки проходили на «ура». Теперь наше время настало. Славка-то бабник был, Царство ему небесное. Вот и купился на твои прелести, осёл. С Шитовым другой расклад будет. Ему его задница дороже, чем все красотки мира, вместе взятые. И не купишь ты его, родимая, ничем – ни деньгами, ни… Деньги-то он, может, еще и взял бы. Да знает, шкура, чем обернется. Соображает, что Сыч его на медленном огне поджарит, дерьмо жрать заставит. Так что не притронется он к твоим «бабкам» вонючим, и не надейся! А я дождусь! Дождусь, пока ты на поклон придешь к Пал Игнатьичу Никулину. У меня и в Москве ниточки найдутся. Не таких обламывал…"
Москва. Четыре года спустя
Андрей Огородников
Я проснулся рано – около семи. Но мама, конечно же, встала еще раньше. Странно – вроде бы выходной день…
– Андрюш, ты завтракать будешь?
Хороший вопрос. Буду, конечно. Что ж мне, голодным в гости к Ленке идти?
– Что нового в институте? – спросила мама, намазывая на хлеб шоколадное масло.
